Роман Тименчик - Что вдруг
Профессор Котикус – Константин Васильевич Мочульский (1892–1948), тогда – начинающий филолог16, приват-доцент Петербургского университета, впоследствии, в эмиграции – видный литературовед17. Со студенческих лет был дружен с Мандельштамом и Гумилевым18. Увлекался театром19, участвовал в любительских спектаклях. Его парижский друг вспоминал: «Мы знали в К.В. его склонность к игре, которая как-то удивительно уживалась в нем с добросовестностью и основательностью университетского ученого и с глубокой серьезностью в разрешении проблем его личной духовной жизни»20. Он, видимо, писал лирические стихи – как будто только одно из них, внесенное в альбом Анны Ахматовой, опубликовано21, но в дружеском кругу больше был известен своими пародиями22.
К.В. Мочульский оставил воспоминания о Мандельштаме в алуштинское лето 1917 года23.
Виктор Максимович Жирмунский (1891–1971) в то время стал одной из самых заметных фигур среди молодых петербургских филологов. Летом 1917 года он намеревался выполнить роль организующего центра для среды своих коллег. Затевалось издание периодического альманаха или журнала, посвященного поэтике, – были приглашены Жирмунским туда, например, Н.В. Недоброво24 и Б.М. Эйхенбаум25. Предполагалось и участие некоторых из персонажей «Кофейни»26.
Место, где обитали юные «профессора»27 в Алуште, как нарочно, именовалось «Профессорским уголком» (после национализации дач, в 1923 году стало называться Рабочим уголком, позднее – один из корпусов санатория «30 лет Октября»). Этот дачный пансион под Алуштой, где происходит действие пьесы, принадлежал по наследству бывшей актрисе Елизавете Петровне Магденко28, первой жене А.А. Смирнова (ее отец купил эти две десятины земли в 1885 году). Еще в 1915 году Профессорский уголок приютил, как сообщала из Алушты Ю.Л. Сазонова-Слонимская, сестра А.Л. Слонимского, «выводок молодых филологов, которые в звездные ночи превращаются в живой сборник стихов Федора Кузьмича <Сологуба>, Вяч. Иванова, отчасти Ахматовой»29. Весной 1918 года там у А.А. Смирнова гостил Николай Бахтин30. Гостем этого места был давний знакомый Е.П. Магденко Николай Недоброво (в 1905 году он предполагал включить ее в «академию – собрания талантливых мужчин и приятных женщин»31, она адресат нескольких его стихотворений) и описал здешний пейзаж в сонете «Демерджи»:
Не бойся… подойди поближе, стань у края,
Дай руку… Вниз взгляни… Как чувство высоты
Сжимает душу! Как причудливы черты
Огромных скал! Вкруг них, друг друга обгоняя,
Внизу, у наших ног, орлов летает стая…
Прекрасный гордый вид, вид яркой красоты!
И тишина кругом… Лишь ветер – слышишь ты?
Из горных деревень доносит звуки лая…
А ниже чудные долины и леса
Слегка подернуты дрожащей дымкой зноя.
И море кажется исполненным покоя,
Сияет, ровное, блестит, как небеса,
Но вон вдоль берега белеет полоса —
То пена грозного, ревущего прибоя32.
Демерджи – одна из трех гор под Алуштой, две другие упомянуты в сцене из «Кофейни»:
Входят Саше и Лизистрата
Дуэт
Конечно,
Беспечно
Любить невозможно,
Когда осторожно
Приходится нам,
Страшася надзора,
Взбираться на горы,
Бродить по лугам.
Саше
Ревнивые взгляды.
Лизистрата
Враги из засады…
Оба
Любить не дают.
Саше
В угрюмом ущельи
Мы встретим веселье,
Отыщем приют,
Нам грозный Кастель
Заменит постель.
Лизистрата
Ну, это положим:
Оттуда лишь шаг —
И будет нам ложем
Крутой Чатыр-Даг.
Саше
Зачем тебе гласность?
Пусть в тайне любовь:
Чем больше опасность,
Тем пламенней кровь.
Лизистрата (шепотом)
Ах вот бесподобно…
Тебе неудобно
В двенадцать часов?
Саше
Ах ангел, готов.
Хотя откровенно
Я должен спросить:
Зачем непременно
В двенадцать любить?
Лизистрата
Ну в шесть.
Саше
Не сердись.
Я в шесть регулярно
Играю в теннис.
Лизистрата
Нет, это кошмарно.
Ну в девять, без «но».
Саше
Я право сконфужен,
Замечу одно:
Что в девять наш ужин.
Лизистрата
Ну днем-то неужто не можешь придти?
Саше
Я езжу в Алупку от трех до пяти.
Лизистрата
Изменой тут пахнет. Ну, в восемь приди.
Саше
А как же без шахмат, сама посуди.
«Бывшим евнухом Саше» титулуется в пьесе муж владелицы пансиона, известный кельтолог, поэт в юности Александр Александрович Смирнов (1883–1962). До нас, студентов-филологов 1960-х, дошла бродившая в ленинградском окололитературном фольклоре шутливая формула из кулуарной академической аттестации: «будучи послан в научную командировку собирать провансальский фольклор, поразил юг Франции неслыханным развратом». А.А.Смирнов также видный теоретик шахмат, что и обыграно в вышеприведенной сцене – наряду с культивируемой им вялостью, о которой М.Кузмин обмолвился – «телепень»33. Партнерша его в этой сцене, «Лизистрата, баядерка» – Елизавета Александрова, актриса Камерного театра в Москве, известная исполнением роли Катарины в «Укрощении строптивой», впоследствии жена Владимира Соколова, начинавшего тоже в Камерном театре, в 1920-е игравшего на немецкой сцене, с 1930-х – известного голливудского актера. Она умерла в Лос-Анджелесе в 1948 году34.
Сергей Эрнестович Радлов (1892–1958), известный впоследствии советский театральный режиссер, выступает в пьесе как Радулус, латинист и переводчик Плавта (Харин – «радостный», имя персонажей в плавтовских комедиях «Купец» и «Псевдол»35):
Радулус
Явленье третие. Харин влюбленный
Перед окном подруги благосклонной.
Ах, если б тем Харином быть,
Чтоб ius hebere вас любить.
Феде
Что ж, ты имеешь этот ius,
Пока не гласен наш союз.
Радулус
Ах, я весь день твержу упрямо:
О боги meam Fidem Amo,
А с этим словом вечно в паре
Поцеловаться – osculari.
Неи mihi! ты молчишь, сердита?
Меня ты поцелуешь?
Феде
Ita.
(целуются)
Радулус
Ах, вы меня поцеловали.
Так вы забыли о Рафале?
Ведь он мой враг, est meus hostis,
ему я обломаю кости-с.
Феде
Ах нет, мой милый, не ревнуй:
Все доказал мой поцелуй.
Мона Феде – Вера Федоровна Гвоздева (1896–1979), училась на Бестужевских курсах и на романо-германском отделении в Петербургском университете, впоследствии – художница36. С 1916 года – жена художника Василия Ивановича Шухаева (1887–1973), в пьесе «Шухай-хана»37. Он был сыном крестьянина, и это всячески обыгрывается в речевой характеристике:
Феде
Шухаюшка.
Шухай
Монюшка.
Феде
Ханчик.
Шухай
Жулик.
Удобно тэк-с, иль, может, сесть на стулик?
Дурэк.
Феде
Болвашка.
Шухай
Сволочь.
Феде
Негодяй.
Шухай
Дэ. Рожицу поцеловать мне дай.
Феде
Послушай, подари мне плитку Крафта.
Радулус (стучит в дверь)
Мне можно?
Шухай
Кто там прет?
Радулус
Вот насчет Плавта.
Быть может, Мона хочет почитать.
Шухай
Эт, сволочь, лезет.
Феде
Ханчик мой, опять
Ты сердишься. Не надо, милый друг.
В беседах с римлянами мой посредник
Тебе не страшен. Сбегай-ка на ледник
За кумысом.
Шухай
Понадобилось вдруг?
Так нагишом переть и еле встав-то?
Да к черту Радулусовского Плавта…
Ну ладно, сволочи…
Радулус
Что, можно мне?
Феде
Ах, милый, подожди, ведь мы раздеты.
Ну, ханка, надевай штаны, штиблеты.
Скорее, марш! Наукою вполне
Я занята.
Шухай
Стой, где штаны?
Феде
Едва ли
Ты их найдешь: наверно их украли.
Но есть кальсоны нижние. Чего ж
За кумысом так долго не идешь?
Радулус
Что ж, можно мне?
Шухай
Эт, сволочи. Ну при ты.
Ишь встал чуть свет немытый и небритый.
(входит Радулус, Шухай выходит на лоджию)
Лоджия. Шухай и генеральша.
Шухай (небрежно натягивая штаны)
А, это вы, мадам…
Генеральша
Вы с дамой говорите.
Вы не воспитаны: стыдитесь.
Шухай
А что не нравится мадам Белла Капите?
Генеральша
Вы прежде застегнитесь.
Шухай
Да, застегнешься тут: жена сидит с дружком,
А ты раз пять на день беги за кумысом.
Всё с Плавтом дурака валяют.
Генеральша
Не понимаю, что вас огорчает.
Шухай
Есть от чего прийти в унынье:
Чуть шесть часов,
Любовник шасть с своей латынью,
А мужа гонит без штанов.
Генеральша
Вы терпите столь дерзостный разврат?
Шухай
Конечно, сволочи. Их хлебом не корми —
Все Плавт да Плавт. Куда они спешат.
Ну подождали б до семи.
Они целуются, а я недосыпаю,
Они толстеют с каждым днем,
Я в весе каждый день теряю,
Заболеваю животом.
А все кумыс да Плавт. Да…
Генеральша
Так эта гнусность – правда…
Вы знаете, что у жены любовник.
И, как корова, бродите в коровник?
Шухай
Положим, только в ледник.
А мне-то что: ведь я не привередник.
Да я их не за то ругаю:
Ну, заамурились – я это понимаю,
Влюбляются ж другие – и аминь.
При чем же здесь собачая латынь?
Генеральша (в неистовстве встает)
Она жена вам!
Шухай
Да.
Генеральша
И у нее любовник?
Шухай
Чего кричите-то? Я, право, не оглох.
Твердишь ей целый час, как об стену горох,
Что Плавт…
Генеральша
Неправда, вы всему виновник.
Ты топчешь в грязь святую добродетель,
(патетически)
За честь жены пред Богом ты в ответе.
Над нечестивцем грянет гром.
Шухай (позевывая)
Пройтись мне, что ль, за кумысом.
(уходит)
Но, как замечает Шухай-хан, к Мона Феде «двое льнут». Второй – Сержан Рафаль.
