Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова
Если пушку с «Авроры» поставить рядом с ракетой, разница будет такой же, как если бы с пушкою рядом поставили патрон от винтовки. За сорок семь лет страна накопила неисчислимые ценности, страна, носившая лапти и покупавшая за границей даже часы и иголки, стала передовою державою мира. История не знала более быстрого роста духовных и материальных ценностей человека. Наши успехи были на глазах всей земли. Конечно, нам непросто давались километры нашей дороги. Были на ней ошибки и жертвы. Но это была дорога вперед. Ракета, поднявшая 4 октября 1957 года первый спутник Земли, о многом сказала миру. Даже те, кто ничего замечать не хотел, протерли глаза: оказывается, у коммунистов огромная военная мощь, интеллектуальная мощь, оказывается, есть у них первоклассная электроника, оказывается, они умеют добывать редчайшие металлы и первыми могут решать самые сложные задачи времени. Ракета, проникшая в космос, вобрала в себя все, чем силен сейчас человек. А русская фамилия Гагарин стала для мира символом нашего духа, нашей решимости идти вперед. И мы пойдем дальше. Наш завтрашний праздник – это не только кумач, музыка, хорошее настроение и два нерабочих дня. Это время, когда мы собираемся с мыслями. Оглянуться назад, хозяйски оценить сделанное, учесть ошибки и промахи и – снова в дорогу. Дорога у нас верная.
6 ноября 1964 г.Как приходит зима
Я видел, как приходит зима. Вчера был праздник, а сегодня лес, прогулявший все до последней золотой копейки, стоит озябший, притихший. Ни следа, ни голосов.
Небо опустилось на верхушки берез. Кажется, кто-то гонится за облаками, тяжелыми и сырыми. Двух воронов облака прижали к самому лесу. Летят беспечно осторожные птицы, уверены: лес пустой, никто не ходит в такое время. У поляны под елками увидели мой костер – отпрянули, как на стену наткнулись. Развернулись круто – слышно, как заскрипели тугие черные перья.
Еще ниже спустились тучи, и пошел снег. Тридцать четыре года я видел первый снег. Осень подводила к нему постепенно. Осень белит морозами траву, вставляет в лужи холодные стекла, и все-таки на первом снегу всегда стоишь удивленный: случилось что-то особенное. Снег на крышах, на шапке у почтальона, на скамейке в саду, на чучеле в огороде. Совсем иной мир. Кажется, посветлело, кажется – с этого утра и жить надо иначе.
Так было с самого детства. На четвертом десятке стал проверять себя: первый снег удивляет – значит, еще не старею. На этот раз встретил зиму в лесу, а это совсем не то, что в городе, на асфальте.
Сижу у огня. Слышу, идет. Большая, белая, тихая. Поглядел кверху: тяжелая туча, как корабль, наехала на высокую сосну, и полетели из тучи белые перья. Над костром тают. На траве тоже сначала таяли, а потом забелелась трава. Большой муравейник с зеленой травой по краям стал похож на белую лысую голову с зелеными волосами.
Лоси не бегут от зимы. Лосю и зимой хватает тепла и корма.
Пахнет мокрой хвоей, от костра пахнет картошкой и подгорающей на прутике колбасой. Березняк совсем растворился в белой кисее тихого снегопада. Только стволы осин снизу темнеют, как обгорелые. Прямо над головой – тихий шорох. Два поползня вниз головой вьются по корявому стволу старого вяза. Поползни при осенних достатках имеют привычку прятать зерна в складки коры. Теперь бегают, ищут запасы. А снег идет и идет. На шапке сугробец, на воротнике. Чуть повернулся – снег холодит щеки. Кажется – как в детстве, хороший друг подкрался сзади, взял твою голову руками в белых варежках и молчит: угадай, кто? Крот роет еще не замерзшую землю. Один за другим появляются метрах в десяти от костра бугорки рыхлой земли размером с шапку. На глазах черные бугорки белеют. На носках крадусь к последнему бугорку… Услышал крот, перестала земля пузыриться.
Шаг за шагом в глубь леса. Три лосенка стоят в осиннике. Неделю назад я их видел в той же лощине. Тогда метнулись; сейчас стоят, нюхают воздух, не убегают. Лосята первый раз видят, как падает снег. С треском сорвались с березы, нырнули книзу и пропали за белыми хлопьями две черных птицы. Шум крыльев тонет, как в вате. Кто один раз слышал тетеревиные крылья, тот захочет еще раз услышать. Иду наугад. Опять слетели, исчезли в пяти шагах. Кружу по лесу. Ружья нет, снимать нельзя в снегопад. Одна награда – шум крыльев.
Ноги наконец устают. Мысль обращается к дому. Но где он? В белом молоке нет никаких примет, ни солнца, ни ветра. Снега уже по щиколотку. Неожиданно вижу следы. Большие и маленькие от резиновых сапожков. Иду по следам. Вот около рябины двое стояли. Сломили ветку с морозными ягодами, на полянке владелец резиновых сапожков вывел палкой печатные буквы: «КОЛЯ».
Падает снег, и падают с берез маленькие, похожие на птиц семена. Вот тут двое, около пня, разворошили старые листья. Вот следы пошли к замерзшему бочагу. Сапожки прокатились по льду и увидели пустое дупло дятла в осине… Да вот и люди – старик и мальчик лет семи – девяти. Остановились. Старик что-то рассказывает, мальчик подставил ладонь, ловит снежинки. Так вот куда вышел! Около початой копенки сена стоит годовалый теленок со школьным звонком на шее. Теленок тоже первый раз видит, как падает снег…
– Как лучше пройти до станции?
Старик оборачивается, довольный, что есть с кем перекинуться словом, идет навстречу.
– А вот так, по просеке, возле горелой сосны свернешь… Нет, напрямик не пройдешь – река не стала еще…
Лиса готова подраться за свой нелегко добытый обед.
Мальчик лепит в ладонях снег и швыряет в теленка. Один комок попадает. Теленок, взбрыкивая, бежит к сараю. Глухо звенит звонок.
Снежная занавесь поредела. Мелькнула звезда в разорванных облаках. Снег начинает скрипеть под ногами. Минутная остановка, чтобы достать в рюкзаке забытое яблоко. Вот всю ладонь, румяное яблоко. Было когда-то лето…
Сумерки. Если бы не просека, в два счета бы заблудился. В ботинках мокро, штаны мокрые до колен. Как великие блага вспоминаются чай, лампа и печка. Но я много раз валился от усталости и вымокал. Хорошо знаю: там, в тепле, этот прожитый день будет потом вспоминаться и сниться. Я видел, как приходит зима.
Фото автора. 13 ноября 1964 г.Два любопытных знакомства
Студенты: отец и дочь
Да. Студенты – отец и дочь. Учатся в Московском авиационном институте. Отец – на пятом курсе, дочь – на втором. Живут в одном общежитии. Дочь на втором этаже, отец живет этажом выше. Дочери – восемнадцать. Отцу только что исполнилось сорок.
Студенты – отец и дочь. Отцу – сорок, дочери – восемнадцать.
Я застал их у чертежной доски. Отец шутливо прикинулся замученным и усталым:
– И когда только детей в люди выведешь. Вот зовет: «Папа, где-то в чертеже у меня ошибка». Сижу ищу. А у меня свои чертежи…
И засмеялись оба – и дочь, и отец. И в этом смехе проглянуло все сразу: и дружеская манера держаться, и задорный характер обоих, и студенческий дух общежития, и еще что-то, располагающее к людям настолько, что мы уже втроем начинаем искать ошибку.
А потом я держу в руках фотографию с россыпью домиков. Вот их домик – окошком смотрит на океан. Самый край света: остров Сахалин, поселок Мгачи. Сто шагов от дома – и океан. Видно на фотографии: идет к океану из дома женщина с ведрами. У изгороди стоят парень и девочка лет шести.
– Это мама, это сестренка и брат Володя, – говорит дочь.
– Жена, дочка и сын, – говорит отец. – Я точно высчитал: отсюда до нашей калитки десять тысяч двести одиннадцать километров.
– Сегодня говорили с мамой по телефону. У меня всегда праздник, когда говорю с мамой по телефону.
У отца тоже на лице праздник. Разговор телефонный, и посылка сегодня пришла с грибами, которые летом на Сахалине всей семьей собирали. На этом семейном студенческом празднике я был посвящен во все подробности жизни до этого часа неизвестного мне сахалинского Мгачи. Я согласился: на земле это, конечно, самое интересное место. И обещал, если случится, непременно не обойти Мгачи. Но, понятное дело, было интересно узнать и про дорогу из Мгачи в Москву. Дочь побежала в соседнюю комнату за утюгом, а отец рассказал, как это получилось, что отец и дочь оказались в одном институте.
Конечно, у отца, как у всех, был выпускной вечер. Он хорошо помнит число – 21 июня. Потому помнит, что на другой день жизнь пошла по новой дороге и мечты «надо было прятать в котомку». А мечта была: стать авиационным конструктором. Он и документы послал в Харьковский институт. А когда шел с котомкою рыть окопы для фронта, заглянул в институт. «Вы зачислены, – сказала старушка из приемной комиссии. – Все отличники приняты без экзаменов. Вы студент теперь, поздравляю».
Студент ушел воевать.
А после войны пошли дороги совсем не так, как мечталось. Женитьба, дети, жажда работы. И, можно сказать, хорошо жизнь сложилась: стал директором школы на Сахалине. Возился со своими и чужими детьми без малого пятнадцать лет. А потом увидел ясно: не своим делом занят. Оглянулся – тридцать пять лет позади. Уже и пенсия по сахалинскому счету пришла к человеку. Уже и старшая дочь невестою ходит. И все-таки решился. Решился держать экзамен в авиационный институт. И выдержал. И не ошибся, поверив мечте юности.
