Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Ты говоришь, что скуки ты не знал
И ощущение провала..
И будто душу не опустошала
Тебя волнующая новизна.

Но больше я твоим словам не верю.
Кого обманываешь? Ведь и ты
Ещё сильней меня и суеверней
Боишься мёртвой пустоты.

Я отравлю тебя своей отравой
На многие, на многие года.
И от познанья пустоты лукавой
Ты не отделаешься никогда.

Я научу тебя бояться тени,
Бояться звуков и ночей без сна,
Чтоб ты не прикрывал опустошенья,
Когда душа твоя больна.

Чтоб ты отрёкся от всего святого,
И жизнь запутал в безрассудный бред, —
Ведь счастье — может быть — пустое слово?
Ведь счастья — может быть — и нет?

Это всё, что мне теперь осталось:
Тесный, цепкий, неразрывный круг —
Звон будильника, метро, усталость
И уроненные кисти рук.

Даже ночью снится мощный профиль,
Нагоняя неподвижный страх.
Дёргая за веки, Мефистофель
Продвигает стрелки на часах.

И на утро — куклы, куклы, куклы,
Мутный, безнадёжный циферблат,
И заброшенный в далёкий угол,
Неподвижный и безумный взгляд.

И не надо никаких исканий,
И уже печаль не отогнать.
Непреодолимое желанье —
Спать.

Для кого я надеждой была?
Светлой радостью, солнечным пленом?
Отражают меня зеркала,
Тень легко пробежала по стенам.

Только горечь ненужных недель,
В сердце холод, тупой и упрямый.
Тускло светится надпись: «отель»
За широкой, оконною рамой.

И, быть может, подходит гроза
В мутном образе давящей скуки,
Оттого некрасивы глаза
И устало опущены руки.

Как бесцельны дневные дела!
Сколько страшных и грустных пробелов!
Оттого, что я жизнь начала,
А построить её не сумела.

Тянется по ветру паутина.
Воздух звонок еле слышной песней.
Стала жизнь безбурна и невинна,
Стала жизнь грустней и бесполезней.

Где моё печальное веселье?
Где мои задорные печали?
Давит зной последние недели,
Дымкой заволакивает дали.

Как теперь свои надежды бросить,
Перестать томиться, ждать и верить?
А уже непрошенная осень
Топчется у приоткрытой двери.

Стали дни спокойны и невинны,
И ничто покоя не нарушит
Только жизнь осенней паутиной
Ласково окутывает душу.

Ещё никто ничего не видит,
И не поверит горькой обиде.

Ещё всякий — дальний и ближний —
Будет завидовать дружной жизни.

Ещё по утрам заметны не очень
Круги под глазами бессонной ночи.

Ещё мой смех, задорно звенящий,
Принимают за настоящий…

А где-то в потёмках, так глупо, так странно
Уже назревает рана.

Вот уже половина седьмого.
Как бесцельно прошло воскресенье.
Завтра — вновь за ненужное дело:
Куклы, куклы, игла, циферблат…

Не сказала я нужного слова,
Не поймала мятущейся тени,
И себя оградить не сумела
От обидных и мелких утрат.

Для правнуков, которых нет,
Которых никогда не будет, —
Вся эта жизнь, весь этот бред
И жуткие мечты о чуде.

Всю жизнь идти, терпеть и ждать,
И не роптать — «за что? откуда?»
И быть больной, и горько знать,
Что никогда не будет чуда.

Нести, накапливать, стареть,
Понять, что жизнь проходит даром,
И столько дней в календаре
Спалить беспламенным пожаром.

И всё наследье страшных лет
Хранить любовно на безлюдье —
Во имя тех, которых нет,
Которых никогда не будет.

Ещё мы любим в беглом взоре
Ловить возможность перемен.
Ещё выдумываем горе,
И суету, и нежный плен.

Ещё не стыдно и не странно
Смотреть в бездумные глаза.
И жадно ждать, и верить жадно —
Пока не грянула гроза.

Я двух желаний не могу изжить,
Как это не обидно и не странно:
Стакан наполнить прямо из-под крана
И крупными глотками воду пить.

Пить тяжело и жадно. А потом
Сорвать своё измызганное платье,
И, крепко вытянувшись на кровати,
Заснуть глубоким и тяжёлым сном.

Ночами острая тревога,
Ночами тоска больней.
И мы стоим у порога
Безумных и страшных дней.

Мне холодно — дай согреться.
Мне страшно, и боль в груди.
Возьми моё глупое сердце,
От зла его огради.

И будь моей горькой славой
В тумане такого дня,
Когда Господь и Дьявол
Отступятся от меня.