Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Здесь Чёрный Генрих стынет на коне,
Рисуясь в небе силуэтом чётким.
Здесь, на мосту, во мраке, у решётки —
Дрожат воспоминанья обо мне.

Не знаю, с кем сейчас ты говоришь,
Какими нежными словами,
А я сегодня влюблена в Париж,
В его огни, в его туман и камень.

И в Генриха, который на меня
Внимательно глядит, согнув колена.
И под копытами его коня
Лежат огни Самаритена.

На Сен-Жерменской колокольне семь
Пробило. Плечи тронула усталость…
Он даже мне не нравился совсем,
С которым здесь я нежной притворялась.

Ночью слишком натянуты нервы.
Проступают виденья и лица.
Дорогой, отчего ты не первый
В этой смутной, немой веренице?

Слишком много рассказано было,
Много брошено ласки на ветер.
Был ты первый, второй или третий —
Я не знаю. Не помню. Забыла.

Много нежных растратила слов я,
Притворялась влюблённой и нежной,
Называя печаль неутешной,
Называя влюблённость — любовью.

Отчего же тебя не нашла я
В эти годы тревоги и муки?
Взял бы ты мои слабые руки
И сказал мне: родная…

Ты один, на других не похожий —
Не уйдёшь, не отдашь, не обманешь.
Что ж сказать тебе, милому, что же,
Если всё уже сказано раньше?

Ты не первый, так будь же последним!
Пусть теперь перестанут мне сниться
Эти — слишком любимые — тени,
Эти — памятью стёртые — лица.

За окошком сплелись пути,
За посёлком скользит посёлок.
Разве трудно себя завести,
Как игрушку, и быть весёлой!

Если вечером снова спросят
Про круги у зелёных глаз —
Я отвечу: стучали колёса,
Через край душа пролилась.

И в платок — будто в снег — зароюсь.
О, моё неизбывное зло!
Всё неистовей мчится поезд,
Дребезжит оконным стеклом.

Хоть бы в щепы его разнесло!

Я пришла к тебе вечером.
Ты спросил, улыбаясь:
«Отчего ты такая?
Ведь тревожиться нечего?»

И сверкая глазами,
Нервно дёргая волосы,
Изменившимся голосом
Я сказала: «Экзамены».

Понадвинулся тучей,
Хлынул горькою лавой.
А любовь-то могучее
Философии права.

И прошли, как в тумане,
Три последние месяца.
— Гром не грянет —
Мужик не перекрестится.

Но кроме нас с тобой есть мир другой,
Огромный мир, где надо делать что-то.
Ведь как-то надо жить, мой дорогой,
Сдавать экзамены, искать работу…

Как будто бы повязка спала с глаз.
О, этот мир, назойливый и лишний!
Вот почему, прощаясь прошлый раз,
Я вдруг расплакалась… Так глупо вышло.

Зачем? Какие там ещё пути?
Какие там печали и потери?
И каждый раз мне страшно отойти
Вот от твоей полураскрытой двери.

Гул моторов в груди.
Подворотня и двор.
Все дома, как один,
В каждом доме — контора.

В каждом доме — дела,
Слева — надпись: «concierqe».
Так бы мимо прошла.
Где же радость-то, где же?

И сейчас же встают
Впечатленья былые:
Безработица тут,
Дни пустые-пустые.

И противно душе
Это острое жало…
Нет, бульвар Сен-Мишель
Лучше этих кварталов.

Чуть проступают фонари из тьмы
Глухие улицы сдавили стены.
Прохожие. Автобусы. И мы —
Два неврастеника — над чёрной Сеной.

Я слушала взволнованную речь,
В воротнике лицо пугливо пряча.
И только по дрожанью нервных плеч
Ты угадал, что я бессильно плачу.

В гранит плескала мутная вода.
В ней огонёк, как золотые нити.
Направо — бледный камень Нотр-Дам,
Оттуда нас благословлял Мыслитель.

Ты побледнел, и постарел ты, — вот
За два часа. Глаза совсем большие.
А у меня кроваво-красный рот
Сломала безобразно истерия.

Стояли мы, не поднимая глаз,
Бессильные и жадные, как дети.
И уж ничто не разделяло нас —
Двух неврастеников — ничто на свете.

Губы шептали. Склонялись ресницы.
Голос, срываясь, дрожал.
Снились какие-то чёрные птицы,
Тихие глади зеркал.

Что же ты смотришь так строго-тревожно?
Мы теперь будем вдвоём.
Всё невозможное станет возможным,
Только давай — отдохнём…

Сердце чуть бьётся — всё глуше и тише.
Ласково небо весны.
Чёрные птицы — летучие мыши —
Тихие, нежные сны.

«Тихие» — новое странное слово
В тихих напевных: стихах.
Вот и любовь — из тревожно-суровой
Станет безбурно-тиха.