Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
В любом случае, независимо от его личного поведения, которое не переставало шокировать окружающих (что было не просто частным делом между ним и его духовником), нас заставляют поверить, что король всегда старался уважать Церковь, просто потому, что видел в ней одну из трех идеологических основ своей власти в королевстве. Карл VII, как и его предшественники, считался "императором в своем королевстве", "олицетворением закона", имеющим право "издавать ордонансы и требовать их исполнения", пресекать любые посягательства на его величество. Он находился на вершине феодальной пирамиды, принимая оммажи от своих бесчисленных вассалов и считался "христианнейшим королем" (rex christianissimus) и "рукой Святой Матери Церкви" (brachium sancte matris ecclesie). Шесть церковных и шесть светских пэров Франции должны были ему помогать в управлении страной. Аналогичным образом, Парижский Парламент и Счетная палата состояли наполовину из клириков и наполовину из мирян [538]. Прелаты регулярно заседали в королевском Большом Совете и имели там огромное влияние. Было бы опасным абсурдом управлять страной вопреки своей Церкви или даже просто отказываться от ее помощи и компетенции, хотя на практике, как показывают сетования Жана Жувенеля дез Юрсена, королевские суды на разных уровнях регулярно вмешивались в юрисдикцию судов церковных.
Здесь уместно привести рассказ Тома Базена, который искренне поддержал Прагматическую санкцию и внимательно следил за ее применением, несмотря на протесты папства и вопреки ультрамонтанским настроениям Церкви Юга. И так, Базен повествует о неназванном по имени прелате, который предложил королю, во время отвоевания Нормандии, в качестве выхода из финансовых затруднений, просто обложить духовенство налогом, а не брать займы у ростовщика Жака Кёра. На что Карл VII ответил, что в первую очередь он ожидает от духовенства "благочестивых и набожных молитв". Король чувствовал, что дела его пойдут плохо, если он пустит на войну священные ресурсы Церкви, предназначенные для бедных. Более того, когда для финансирования войны с турками Папа Каликст III через своего легата во Франции Алена де Коэтиви предписал взимать десятину с имущества клириков в соответствии с его реальной стоимостью, то после протестов нормандского духовенства, король хоть и не отменил этот налог но приказал собирать его по традиционной, гораздо более низкой ставке. Тома Базен заключает: "Насколько позволяли вера и закон, он проявил себя как ревностный защитник Церкви Франции, поддерживая и сохраняя все ее древние свободы и привилегии", поэтому она окружила его "благочестивой и искренней привязанностью" [539]. Но был ли король в первую очередь озабочен защитой экономических интересов Церкви, или же искренне стремился усилить ее духовное влияние? Трудно сказать, были ли прелаты его времени, те, кто был назначен с его одобрения, более ревностными и благочестивыми, чем церковники более поздних лет (знаменитые епископы Людовика XI). О необходимости реформы Церкви тогда твердили постоянно, но без каких-либо попыток претворить их в жизнь. Было ли все это королю небезразлично? В связи с усилиями, предпринятыми кардиналом д'Эстутевилем, во время его миссии в 1452 году, по восстановлению преподавания и дисциплины в Парижском Университете, можно ли сомневаться, что Карла VII не оказал ему поддержки?
Карла VII не проявил ни пылкой набожности Людовика Святого, ни впечатляющей благотворительности, не построив ни свою Сент-Шапель или хоспис для слепых. В его случае было бы рискованно говорить о патетической или вычурной религиозности [540]. Нет никаких свидетельств того, что он интересовался духовным движением Новое благочестие (Devotio moderna) [541]. Его сын Людовик XI был гораздо более щедр к Церкви, на чье заступничество он рассчитывал. Практика паломничества была Карлу VII не по вкусу. Он не обладал библейской начитанностью своего деда Карла V. Однако он регулярно соблюдал все необходимые ритуалы и определенно заботился о спасении своей души. За свою жизнь он не мог не выслушать бесчисленное количество проповедей, сотни, если не тысячи. Покаяние за свои общественные и личные грехи было ему вовсе не чуждо. А распоряжение о благодарственных шествиях 12 августа 1450 года показывает, что он последовал совету своих приближенных, отблагодарить Бога за столько благодеяний, после стольких испытаний. В последние годы жизни он, возможно, придерживался провиденциалистского видения своего правления, выраженного в нескольких современных трудах, к которым мы еще вернемся.
Послание Жана Жувенеля дез Юрсена
Некоторые люди обладавшие здравым умом и представлявшие часть образованной элиты, предложили победившему королю альтернативную форму правления, которая избавила бы его от любых подозрений в тирании. В первые месяцы 1452 года Жан Жувенель дез Юрсен, ставший архиепископом Реймса, обратился к королю с длинным и суровым посланием [542], используя авторитет слов Писания, которые выражают дух этого документа: "Пожалуйста, склоните ухо, чтобы услышать мой плач и жалобы" [543]. Жан Жувенель считал, что поскольку, мир с "древними врагами" королевства, англичанами, так и не был заключен, и они еще не сказали своего последнего слова, Карлу VII следует положиться на хорошо оснащенных, обученных и дисциплинированных воинов, как из благородного сословия, так и из народа, готовых служить общественному благу. Речь, конечно же, шла о вольных стрелках и арьер-бане. Однако, Жан Жувенель выступает против "постановления о людях при оружии", которое, по его словам, теперь, когда военные действия прекратились, будет плодить лишь бездельников. Эти люди будут только пить, есть, спать, играть в кости, и все это за счет народа. Более того, вопреки желания короля, они могут перейти на службу к какому-нибудь принцу. Но как минимум, их можно было бы использовать для ведения войны на море (установления контроля над Ла-Маншем) и создания гарнизонов вокруг Кале. Поэтому нет необходимости в такой большой численности "людей при оружии". Необходимо также привести в порядок королевский домен, поскольку он является важнейшим источником дохода и если этим пренебрегают, то только потому, что существуют налоги. Как цинично говорят финансисты: народ "всегда ропщет, но всегда платит". Конечно, чрезвычайные налоги не должны быть полностью забыты, но взиматься только с согласия подданных, что подразумевает согласование этого вопроса с Генеральными Штатам. Будет еще лучше, если доходами от этих налогов станут управлять представители налогоплательщиков. В частности, пенсии, которые король дарует разным людям, должны быть если не отменены, то, по крайней мере, серьезно урезаны. И все это для того, чтобы "дать своему народу немного покоя" и позволить ему наконец-то свободно вздохнуть [544].
В том же духе архиепископ Реймсский выступал за скромность, даже аскетизм королевского двора и отказ от роскоши, распространившейся там в 1440-х и особенно в 1450-х годах. Он также желал возвращения к тому, что можно назвать верховенством закона, для чего следовало отыскать старые ордонансы, хранившиеся в архивах государственных учреждений (Парламента, Счетной палаты, Сокровищнице хартий, Шатле), что само по себе было нелегкой задачей. Все найденные ордонансы должны были быть рассмотрены специальной экспертной комиссией, и если они окажутся полезными, то будут обнародованы, а если нет, то следует составить и принять новые. Все это должно быть сделано для того, чтобы добиться справедливого правосудия, не слишком мягкого, но и не слишком сурового. "Пусть будут изданы новые ордонансы относительно всех судов Вашего королевства, которые, если будут приняты, станут вечной и славной памятью Вашему имени, и мы будем избавлены от многих ссор, разногласий и испытаний, в которых сейчас находимся" [545].
