Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп

Его смерть получила определенную огласку в обществе, так Жак де Шабанн, который сам сильно рисковал во время битвы, предложил королю через одного из своих слуг латный горжет Толбота, снятый с его тела (его торс защищала простая бригандина, которая была менее тяжелой для ношения, чем пластинчатые доспехи), и Карл VII с сочувствием сказал: "Да благословит Бог доброго рыцаря, которому она принадлежала" [511].

Битва при Кастильоне не положила конец военным операциям. Кампания продолжалась, и только 19 октября, после долгих переговоров, Бордо капитулировал и открыл ворота. Вновь завоеванная Гиень была поручена графу Клермонскому, которому помогали несколько капитанов, включая Потона де Сентрая, Теодоро ди Вальперга и Жана Бюро. Чтобы надежно удерживать город, было решено построить форты Шато-Тромпет и Ле-Га [512].

Результат случайности и импровизации, а не расчета, битва при Кастильоне, исход которой, мог быть совершенно иным, не имеет никакого сходства с подготовленным сражением, в ходе которого две армии, выстроенные в линию, должны были противостоять друг другу на равных. Это заставляет усомниться в эффективности ополчения вольных стрелков. С другой стороны, она подтверждает ценность французского рыцарства, независимо от того, сражалось ли оно верхом на лошадях или пешком, и представляет собой заметный этап в развитии полевой артиллерии. Примечательно, что и при Форминьи, и при Кастильоне французы оказались в меньшинстве, тогда как при Азенкуре и Вернее они потерпели поражение, несмотря на явное численное превосходство.

Карл VII добрался лишь до Либурна, расположенного в тридцати километрах от Бордо и из осторожности не став въезжать в склонный к мятежу город, не спеша двинулся на север.

Его историограф, Жан Шартье,  не преминул приписать этот счастливый исход кампании "здравому смыслу", "усердию" и "благоразумию" короля, который всегда, даже переезжая с места на место, был приветлив к своим людям и стремился их утешить. Так он стал "господином всей этой великой страны Борделе, и установил мир" [513]. Однако, для достижения полного умиротворения потребовалось время, чему, несомненно, способствовало постепенное восстановление экономики.

По словам Марциала Овернского, Карл VII позаботился о вознаграждении дворян, которые по его призыву приняли участие в этой кампании и даже выплатил им жалование с того момента, как они покинули свои дома, и компенсацию за потерянных лошадей [514].

По мнению некоторых наблюдателей, Бог допустил изгнание англичан из Нормандии и Гиени "с небольшими потерями для французов", для того, чтобы христианнейший король стал его орудием для борьбы с турками во время крестового похода. В этом и заключался "секрет" "славного и чудесного восстановления королевства". Шатлен, даже повествует о неком "святом отшельнике", который предсказал королю замечательные победы, еще до того, как они произошли, и открыл ему Божий план относительно его самого [515].

Битва при Кастильоне произошла через несколько дней после победы Филиппа Доброго при Гавере (23 июля 1453 года) над ополчением города Гент, который бунтовал против него в течение двух лет. Сам конфликт, который был очень жестким и имел социальную подоплеку, интересен тем, что показывает, что в бургундских Нидерландах, и особенно во Фландрии, солидарность горожан оставалась очень сильной и герцог не мог относиться к своим добрым городам так, как это делал король Франции. Советники Филиппа упрашивали его вести переговоры с Гентом осторожно и осмотрительно, не только по вопросу налогообложения, но и по другим, таких как отправление правосудие. Жители Гента обратились к королю как к своему суверенному господину с просьбой выступить в качестве арбитра или посредника, на что Карл VII охотно согласился, ведь Фландрия была фьефом короны, а он сам обладал "властью учинять мир или войну во всем своем королевстве?" [516] Королевские послы выдвинули предложения, которые очень разочаровали горожан, поскольку были в принципе неприемлемыми. Послы пытались воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы поднять проблему городов на Сомме, утверждая, что они, в 1435 году, были уступлены герцогу Бургундскому с единственной целью дать ему возможность лучше противостоять английскому нападению из Нормандии и как только угроза такого нападение отпала, эти города должны быть возвращены королю без како-либо финансовой компенсации. Само собой разумеется, что Филипп Добрый, подписывая Аррасский договор, официально отказался от такого толкования вопроса, и дело так и не двинулось с места. При бургундском дворе говорили, что события могли бы принять другой, более крутой оборот, если бы не высадка Толбота в Гиени, так что в каком-то смысле Бордо спас Амьен. Возможно, так оно и было. Однако следует помнить, что возвращение Амьена и других городов на Сомме путем применения военной силы могло привести к новому англо-бургундскому союзу, как во время позорного договора в Труа, чего опасалась прежде всего французская сторона. Что касается Гента, то Карл VII, безусловно, был поставлен в двусмысленное положение, поскольку, с одной стороны, был не прочь вмешаться в качестве миротворца во "внутренние" дела бургундской державы, но с другой стороны, поддержка городской общины, находящейся в открытом конфликте со своим сеньором, определенно его не устраивала.

Одним из самых поразительных фактов было изменение роли профессиональных военных, которые находились на пути к тому, чтобы стать своего рода национальной жандармерией. Жан де Ваврен пишет: "Эти воины теперь вели себя в королевстве настолько достойно, что не стало ни одного грабителя или разбойника, который осмеливался бы выйти на большую дорогу из страха быть ими пойманным и переданным в руки представителей правосудия. Точно так же эти воины сопровождали и охраняли странствующих купцов, которые были очень счастливы, что было чудесной переменой, потому что после этого ордонанса те, кого называли живодерами, потому что они грабили всех подряд, стали защитниками и проводниками добрых людей, путешествующих по королевству Франция" [517].

Но с англичанами примириться так и не удалось, несмотря на то, что в 1452 году Папа Николай V с этой целью направил во Францию кардинала Гийома д'Эстутвиля, а в Англию архиепископа Равенны Бартоломео Роверелла: "Однако после того, как были сделаны предложения и вышеупомянутый мирный договор был оформлен вышеупомянутыми кардиналами, был дан ответ, что когда король Англии отвоюет у короля Франции столько же земель, сколько король Франции отобрал у него, например, герцогства Гиень и Нормандия, тогда настанет время вести переговоры о мире между ними, и что упомянутые кардиналы не могут на этот момент заключить ничего другого" [518].

В любом случае, Карл VII, как внутри королевства, так и за его пределами, стал считаться "победоноснейшим королем Франции". Так оценивал его и Шатлен, для которого завоевания Нормандии и Гиени стали поистине двумя "чудесами" его времени: "Я видел как через триста лет / Изгнали англичан, / Из их владений / В древней Аквитании, / А Бордо и Байонна / Стали городами французского короля. / Честь и хвала короне/ Которая свершила такие великие подвиги. / Я видел Нормандию / И благородный Руан, / Подчинившиеся королю / Изгнавшему завоевателей, / И утвердившему там свои стяги" [519].