Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
На следующий день, 25 вандемьера, Бонапарт нанес второй визит Директории. «Граждане директоры, — воскликнул он, положив руку на эфес шпаги, — клянусь, что эта шпага будет вытащена лишь для защиты Республики и ее правительства». Гойе ответил: «Генерал, ваше присутствие наполняет все сердца славным чувством свободы. Всегда встречали и будут встречать Бонапарта криками «Да здравствует Республика!». Церемония приема закончилась братскими рукопожатиями, которые, впрочем, не были дружескими и теплыми на самом деле.
Близится решающий момент. Где будет Бонапарт искать поддержку? В среде ярых революционеров или среди умеренных? Глава умеренных — один из директоров, Сийес. К этому аббату у него инстинктивная неприязнь, но, поразмыслив и почувствовав, что ему обязательно нужна поддержка, он решается использовать его. Есть еще Моро, знаменитый своими победами, который мог бы стать его соперником. Он примиряется с ним. Гойе рассказал об их встрече. Он пригласил на обед Бонапарта, Жозефину и Сийеса. Заметив последнего в салоне, Жозефина говорит: «Что вы натворили, добрый Гойе? Ведь Сийес тот, кого Бонапарт ненавидит больше всех. Он ему в высшей степени противен». В самом деле, в течение всего обеда Бонапарт ни слова не говорит Сийесу, он даже не смотрит на него. Сийес выходит из-за стола разгневанный. «Вы заметили, — говорит он радушному хозяину, — поведение этого маленького наглеца по отношению к представителю власти, которая должна была бы приказать расстрелять его?»
После обеда приходит Моро. Бонапарт впервые встречается с ним. Два знаменитых генерала, и один и другой делают вид, что обрадованы встречей. Первым подает пример Бонапарт. Через несколько дней он преподносит Моро в знак дружбы шпагу, украшенную бриллиантами, а 18 брюмера он убедит его стать в Люксембургском дворце тюремщиком директоров, не пожелавших поддержать государственный переворот.
Мадам Бонапарт всегда полезна своему супругу в его отношениях с людьми, в которых он мог нуждаться. Она покоряет любого, кто приближается к ней, исключительным изяществом, полной очарования приветливостью. То, что может быть резким и властным в манерах и внешности Бонапарта, умеряется вкрадчивой мягкостью его милой и приветливой спутницы. Она оказала ощутимое влияние на причастных к государственному перевороту и на его жертвы — Барраса, Гойе, Сийеса, Фуше, Моро, Талейрана. Кто знает? Может быть, без ловкости и такта Жозефины Бонапарт наделал бы шуму, поссорился бы прежде времени с Баррасом, слишком рано обнаружил бы себя и не имел бы времени организовать заговор как подобает. 8 брюмера (30 октября) на обеде у Барраса он едва сдерживается. Баррас, подражая ему, так же, как и он разыгрывает безразличие, усталость, плохое самочувствие, необходимость в отдыхе; он говорит об отставке и о том, чтобы поставить во главе правительства темную лошадку, генерала Эдувиля. Бонапарт на грани взрыва. С гневом он покидает апартаменты Барраса, и, прежде чем покинуть Люксембургский дворец, он проходит в апартаменты Сийеса и говорит ему: «Только с вами одним я хочу действовать». И они намечают все подготовить к 18 или 20 брюмера.
Теперь Бонапарт удваивает хитрость. Сказываясь уставшим от людей и событий, испытывающим недомогание, слишком потрепанным резким переходом от сухого климата к влажному, он выдает себя за Цинцинати, желающего вернуться к своему плугу, и старается не показываться перед полной любопытства публикой, возбуждая это любопытство тем сильнее, чем больше он делает вид, что хочет избежать его. Если он идет в театр, то делает это неожиданно и располагается там в закрытой ложе. Он одевается еще проще, чем обычно. Вместо мундира с галунами и эполетами он носит серый редингот, которому предстоит стать легендарным. Он притворяется, что всем разговорам он предпочитает научные и литературные беседы с коллегами по институту. Гойе, легковерный по натуре и обманываемый Жозефиной, не хочет верить, что такой человек мог бы вынашивать незаконные планы. Республиканец и патриот в душе, он воображает, что Конституция III года является для всех, как и для него, святым ковчегом.
В это время Бонапарт усложняет политические маневры, как если бы он разрабатывал план сражения. Он манипулирует партиями, и каждая партия обманывается. Бонапарт думает сотрудничать с какой-нибудь из них, возможно, со всеми, но он не воспользуется ни одной. Позднее он скажет мадам де Ремюза: «Директорию испугало мое возвращение. За мной усиленно наблюдали. Это один из периодов моей жизни, когда я был особенно ловок. Я встречался с аббатом Сийесом и обещал ему исполнять его многословную конституцию; я принимал руководителей якобинцев, агентов Бурбонов; я не отказывал в советах никому, но давал их только исходя из своих планов. Я скрывался от народа, потому что знал: как только придет время, любопытство и желание видеть меня подтолкнет их пойти за мной. Каждый попадется мне на крючок, и когда я стану главой государства, во Франции не будет существовать ни одной партии, которая бы не вкладывала какой-либо надежды в мой успех».
Приближается час, когда должно будет реализоваться пророческое пожелание, сделанное Сюло в 1792 году в 9-м номере своей газеты: «Я хладнокровно повторяю, что призываю покровительствовать моей отчизне деспота, который будет, впрочем, гениальным человеком. От него я требую полной непреклонности, как у Ришелье. Такому человеку нужны будут только земля и руки, чтобы создать империю. Франция может быть объединена в империю только после того, как согнется в молчании под бронзовым шпицрутеном свирепого и неуступчивого хозяина. Когда я открыто призываю на помощь моей самой прекрасной отчизне деспотизм, я предполагаю и жду концентрации власти в руках одного сильного хозяина, одной жестокой воли, стремящейся к господству и реально абсолютной. Я хочу узурпатора героического, великодушного и сильного, который, применяя самоуверенный и оглушительный кромвелизм, сумел бы заставить опасаться и уважать народ, после того как он принудит этот народ уважать и восхвалять свое порабощение».
Исход дела близок. Развязка должна произойти. Закончена длительная интрига, которую вела реакция, начиная с 1795 года.
Глава XXVII
ПРОЛОГ 18 БРЮМЕРА
За несколько дней до 18 брюмера Бонапарт находился в небольшом поместье своего брата Жозефа в Мортефонтене. Желая более свободно поговорить с Реньо де Сен-Жан-д’Анжели о готовящихся событиях, он предложил ему прогуляться верхом. Когда два всадника ехали, опустив поводья, вдоль пруда среди скал, конь Бонапарта упал, споткнувшись о скрытый песком камень. Генерала отбросило на двенадцать или пятнадцать футов от его коня. Реньо соскакивает на землю, подбегает к нему и находит его без сознания. Нет ни пульса, ни дыхания, он считает его мертвым — но это ложная тревога. Через несколько минут Бонапарт приходит в себя, у него нет никаких повреждений или ран, он вновь садится на коня. «О, генерал, — восклицает его спутник, — как вы меня напугали!» Бонапарт смеется: «Вот камушек, о который чуть не разбились все наши планы». И верно: этот маленький камень мог изменить судьбу мира.
