Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
Заговор подготовлен. Приближается развязка. Как военный, конспиратор Бонапарт готовит заговор с совершенно итальянскими хитростью и коварством. С какой ловкостью он манипулирует общественным мнением, делая вид, что вовсе не хочет государственного переворота, в то время как это — его самое страстное желание.
Много дней находящиеся в Париже офицеры просят его оказать им честь. Он еще не дал согласия принять их. Офицеры ропщут. В народе говорят: «Он не сделает большего, чем он сделал по приезде из Италии. Кто вытащит нас из этого болота?» Он до конца остается окруженным республиканцами. Вместе с Жозефиной он удваивает предупредительность по отношению к Гойе и его супруге. И в то же время с какой ловкостью он умеет вызвать воспоминания о терроре, заставить замаячить на горизонте красный призрак, так легко приводящий в бешенство буржуа!
Как сказал Эдгар Кине, 18 брюмера будет соединением страха и славы. Каждый трепещет, опасаясь самых ужасных событий: восстаний, изгнания, эшафота. Появляется убеждение, что только лишь Бонапарту под силу предотвратить возвращение 1793 года. Его подталкивают, его умоляют действовать. А он, действуя, делает вид, что уступает общественному мнению. Мысль о государственном перевороте витает в воздухе. Повсюду Бонапарт находит помощников и сочувствующих. Для того чтобы убедиться во всеобщем одобрении, ему нужно будет только одно: успех.
Днем 15 брюмера (окончательный план государственного переворота будет принят в тот же день) Бонапарт присутствует на благотворительном банкете, данном в его честь обоими Советами. «Никогда еще, — скажет Гойе в своих мемуарах, — ни на одном гражданском банкете не проявлялось так мало республиканских чувств». Нет никакой веселости. Никаких обоюдных восхвалений. Место проведения — храм Победы, бывший храм Великомучеников. Можно сказать, что едва осмеливаются говорить в этом святилище. Такое впечатление, будто каждый прислушивается к своим тревожным предчувствиям. Каждый постоянно оглядывается и чувствует себя под наблюдением. У сидящего справа от главы Директории Гойе Бонапарта мрачный и стесненный вид. Он не пьет и не ест ничего со стола. А пьет лишь вино, принесенное его адъютантом. Уж не боится ли он быть отравленным? Без воодушевления произносятся обязательные тосты. Бонапарт даже не остается до конца обеда. Он вдруг поднимается из-за стола, обходит его, говорит несколько слов некоторым приглашенным и ретируется.
Арно рассказал, что происходило вечером у генерала. Жозефина принимает гостей в своем салоне с большим радушием, чем когда-либо. Здесь можно увидеть представителей всех партий, генералов, депутатов, роялистов, якобинцев; присутствуют аббаты, министр и даже президент Директории. Глядя на надменный вид хозяина дома, так и хочется сказать, что это уже монарх со своим двором! Вот входит Фуше и садится на канапе рядом с мадам Бонапарт.
Гойе. Что нового, гражданин министр?
Фуше. Нового? На самом деле ничего.
Гойе. И все же?
Фуше. По-прежнему все те же разговоры.
Гойе. Что?
Фуше. По-прежнему заговор.
Гойе (пожимая плечами). Заговор!
Фуше. Да, заговор! Но я знаю, как к этому относиться. Мне все понятно, господин директор, доверьтесь мне, меня не проведешь. Да будь заговор и в самом деле, с тех пор как о нем говорят, неужели не было бы уже тому подтверждения на площади Революции или на равнине Гренель? (Произнося это, Фуше разражается смехом.)
Бонапарт. Черт! Как вы можете смеяться над такими вещами?
Гойе. Министр знает, что говорит. Он мастер своего дела. Но успокойтесь, гражданин. Здесь не место говорить об этом, да еще при дамах. Подумать, будто нет другого места для этого. Берите пример с правительства и не обращайте внимания на эти слухи. Спите спокойно.
Бонапарт слушает и улыбается.
Вечер проходит как обычно. На лицах никакого смятения, никакого беспокойства. Салон постепенно пустеет; Фуше и Гойе прощаются с Жозефиной, которая поднимается в свои апартаменты. Арно остается. Вот его разговор с Бонапартом:
— Генерал, я пришел узнать, произойдет ли все завтра, и получить инструкции.
— Все перенесено на восемнадцатое.
— На восемнадцатое, генерал?
— На восемнадцатое.
— Когда все раскроется? Разве вы не видите, что все говорят об этом?
— Все говорят, да никто не верит. Впрочем, так надо. Эти идиоты из Совета Старейшин, неужели они еще сомневаются? Они попросили еще двадцать четыре часа на раздумья.
— И вы пошли на это?
— А в чем опасность? Я даю им время убедиться, что могу и обойтись без них. Стало быть, восемнадцатого. А вы приходите завтра на чай. Я скажу вам, если что-либо изменится, до свидания.
Для того чтобы закончить все приготовления, двух дней будет не так уж много. Генерал Сегюр рассказывает: «Жозефина была в курсе. Ничто не утаивалось от нее. Полезными и как нельзя кстати оказывались ее расчетливый ум, сноровка, сдержанность и приятность на совещаниях, на которых она присутствовала».
16-го и 17-го Бонапарт с единомышленниками заканчивает разработку плана, простого и ловко придуманного. По положению действующей Конституции III года, в случае угрозы общественной безопасности Совет Старейшин может созвать законодательный корпус (Совет Старейшин и Совет Пятисот) на чрезвычайное совещание за пределами столицы, чтобы обезопасить его от заговорщиков. На этом совещании Совет Старейшин должен был назначить нового главнокомандующего парижским гарнизоном для защиты законности. Конституция предусматривала также, что с того времени, когда решение о перенесении резиденции принято Советом Старейшин, запрещается всякая дискуссия в лоне обоих Советов — до того момента, когда перенесение резиденции будет осуществлено. Это положение конституции станет краеугольным камнем задуманного государственного переворота. По словам приверженцев Бонапарта, мнимый якобинский заговор угрожает общественной безопасности. На 18 брюмера назначается созыв Совета Старейшин, который должен будет принять решение о перенесении резиденции законодательного корпуса и возложить на Бонапарта командование войсками. Совет Старейшин будет созван в восемь часов утра в Тюильри, где пройдет заседание. Оратор будет настаивать на угрозе так называемого якобинского заговора. И как только будет принято решение о перенесении резиденции в Сен-Клу, Совету Пятисот останется только подчиниться этому без дискуссий, так как его предполагается созвать лишь в одиннадцать часов.
Для того чтобы победить, Бонапарт нуждается в военной силе. Но как с утра еще до голосования сгруппировать войска вокруг него? Ведь 17-й парижский гарнизон не под его командованием! Он не военный министр. У него нет прав на командование. Как, не вызывая подозрений, на глазах у самого правительства собрать армию, которая должна будет его сместить? Под каким предлогом собрать штаб в особняке на улице Победы, а полки вокруг Тюильри? Уже давно офицеры парижского гарнизона выражали желание засвидетельствовать почтение Бонапарту. Принимается решение, что он их примет у себя 18 брюмера в шесть часов утра. Такой ранний час объясняется предполагаемым отъездом генерала. Три полка настойчиво добивались чести предстать перед ним. Они предупреждаются о том, что смотр им он проведет в семь часов утра того же дня. Еще ему нужен кавалерийский эскорт, чтобы пройти от дома на улице Победы до Тюильри. Предупрежден один из его самых преданных приверженцев, корсиканец, полковник Себастьяни, ему предложено быть в пять часов утра на улице Победы верхом с двумястами драгун из своего 9-го полка. Не испросив разрешения у своего верховного командования, Себастьяни решает так и поступить.
