Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
Обзор книги Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
Он стремительно движется вперед, к завоеванию Европы и к французскому трону, захватывая территорию за территорией. Он одерживает невероятные победы, а на устах его имя единственной — Жозефина. Честолюбие, слава, богатство — это лишь одна сторона его жизни. Другая — любовь.
Эта книга о начале отношений Наполеона и Жозефины, о бурной страсти, не знающей логики и доводов разума, — страсти человеческой на фоне потрясений нации, охваченной революцией. Это рассказ о женщине, без труда покорившей сердце великого полководца, о котором мечтали тысячи женщин.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Имбер де Сент-Аман
ЖОЗЕФИНА
Глава I
ПОСЛЕ СВАДЬБЫ
Вот уже два дня виконтесса де Богарне звалась гражданкой Бонапарт. 9 марта 1796 года (19 вантоза[1]IV года) она вышла замуж за победителя 13 вандемьера[2], спасителя Конвента, и два убийцы короля, Баррас и Талльен, были свидетелями на ее бракосочетании.
После свадьбы муж лишь два дня оставался с ней, и в течение этих сорока восьми часов он то и дело закрывался на ключ со своими географическими картами, извиняясь и объясняя это срочной необходимостью, крича через запертую дверь, что нужно отложить любовь до победы. Но хоть он и был моложе своей жены (ей около тридцати трех лет, а ему — только двадцать шесть), Бонапарт испытывал сильную влюбленность в нее. Грациозная и обольстительная, пусть несколько утратившая свою былую свежесть, она находила средства нравиться своему молодому мужу. Как заметил герцог Рагуз в своих мемуарах: «Известно, что в любви излишен вопрос «почему?»: любят, потому что любят, и нет ничего менее поддающегося объяснению и анализу, чем это чувство… Бонапарт же был влюблен в полном смысле этого слова, до самозабвения. Видимо, это была его первая страсть, и он отдавался ей со всей энергией своего характера». Но его только что назначили главнокомандующим итальянской армией. Он должен оставить свою любовь и поспешить навстречу опасности и славе. 11 марта он написал Летурнеру, главе Директории[3], письмо с официальным уведомлением о заключенном накануне браке: «Я просил гражданина Барраса известить исполнительную Директорию о моем браке с гражданкой Богарне. Доверие, которое Директория оказывала мне при любых обстоятельствах, заставляет меня сообщать ей обо всех моих действиях. Это новая нить, которая соединяет меня с отчизной; более того, это свидетельство моего твердого решения найти спасение только в Республике. Спасение и почет».
В тот же день он покинул Париж, попрощавшись со своей возлюбленной и с маленьким особняком на улице Шантерен (будущая улица Победы), где как молния промелькнуло его столь недолгое счастье. Его сопровождали адъютант Жюно и интендант Шове, и при себе он имел 48 000 золотом и 100 000 франков в векселях, частично опротестованных. С такой слабой поддержкой главнокомандующий армией, которая уже давно все потеряла, должен был вести ее на плодородные равнины Ломбардии. Он остановился по пути у преподобного отца Мармонта в Шатийоне на Сене, откуда отправил Жозефине доверенность на право распоряжаться некоторой суммой. 14 марта в шесть часов вечера на почтовой станции Шансо он написал ей второе письмо:
«Я написал тебе из Шатийона и отправил тебе доверенность, чтобы ты распорядилась некоторыми суммами, которые мне причитаются. С каждым мгновением я удаляюсь от тебя, мой обожаемый друг, с каждым мгновением мне все труднее выносить эту разлуку с тобой. Ты постоянно в моих мыслях, мне не хватает воображения представлять, что ты делаешь. То я представляю тебя грустной, и мое сердце сжимается от усиливающейся боли. То ты весела, развлекаешься с друзьями, и я упрекаю тебя, что так быстро ты забыла о мучительном расставании, значит, ты легкомысленна, и, следовательно, не способна на сколь-нибудь глубокое чувство. Как видишь, мне трудно угодить; но, мой друг, это совсем другое, ведь я боюсь, как бы не пошатнулось твое здоровье или как бы у тебя не появилось причин быть грустной, и я тогда сожалею о том, что так быстро оторвали меня от моей любви. Я чувствую, что ты не добра ко мне, я же могу обрадоваться, лишь уверившись, что с тобой не случилось ничего плохого. Когда меня спрашивают, хорошо ли я спал, я чувствую, что прежде чем ответить, мне нужно было бы получить письмо с сообщением, что ты хорошо отдыхала. Болезни, приступы ярости людей волнуют меня только тогда, когда они могут затронуть тебя, мой друг. Пусть мой гений, мой ангел-хранитель, всегда поддерживавший меня в самых больших опасностях, окружит тебя, укроет тебя, а меня оставит. О! Не будь веселой, а лишь слегка меланхоличной, и главное, пусть твоя душа будет без грусти, а тело без болезней; вспомни, что по этому поводу говорит Оссиан. Пиши мне, мой нежный друг, почаще. И получи тысячу и один поцелуй от самого верного и нежного друга».
В этот период Бонапарт был влюблен в свою жену сильнее, чем она в него. Он обожал ее, а она была лишь немного тронута бурным проявлением чувств супруга, его, можно сказать, неистовым идолопоклонством. Она осталась в Париже несколько обеспокоенная, спрашивая себя, сумасшедшим или героем является человек, с которым соединила ее судьба. Порой она верила в него, а порой сомневалась. Будучи женщиной старого режима, она спрашивала себя: «Правильно она сделала, выйдя замуж за друга молодого Робеспьера, республиканского генерала?». Бонапарт зачаровал, загипнотизировал Жозефину, но он ее еще не растрогал. В то время его резкий и странный характер вызывал у нее скорее удивление, нежели симпатию. Он совершенно не был похож на версальских придворных волокит, модных знатных ухажеров. Лишь неординарностью казалось в нем то, что позднее назовут гениальностью.
Жозефина не горела большим желанием отправляться к нему в Италию. Ей мила была сточная канава улицы Шантерен, как мадам де Сталь была мила сточная канава улицы Бак. В Париже она находилась рядом со своими дочерью, сыном, родными и друзьями. Ей нравилось вращаться в этом пестром и ярком обществе Директории, перенявшем кое-что от элегантности прошлого, и ее грация, утонченность, привлекательность вызывали всеобщее восхищение. Она с удовольствием наблюдала за возрождением некоторых салонов, казалось, восстававших из пепла, за пробуждением театров и расцветом светской жизни, где любая хоть чуточку кокетливая женщина пленительна.
Тем временем прибывший в Ниццу Бонапарт 29 марта принял там командование итальянской армией. Генерал Сегюр говорил: «Наблюдали, как 52 000 австро-сардинцев с 200 пушками, прекрасно оснащенные, выступили против 32 000 французов, без жалованья, без довольствия, разутых, не имеющих и половины обмундирования, которое продано ими, чтобы разжиться табаком или какими-нибудь крохами пропитания. Многие были даже без штыков. За ними следовало только 60 пушек, не укомплектованных боеприпасами, которые тащили искалеченные и пораженные чесоткой мулы и сопровождали босые канониры и никчемные кавалеристы, больше тянущие своих лошадей, нежели едущие на них».
И вот к этим людям обратился молодой генерал со знаменитым заявлением: «Солдаты, вы голодны и почти раздеты. Правительство вам очень задолжало, но оно ничего не может сделать для вас. Ваше терпение, ваша отвага облагораживают вас, но не дают вам ни преимущества в силе, ни славы. Я поведу вас в самые плодородные земли в мире, там вы увидите большие города, богатые села, там ждут вас слава и трофеи. Солдаты, неужели вам не хватит смелости?»
