Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
Бонапарт отправляет своего брата Жозефа и адъютанта Жюно в Париж. 2 флореаля (24 апреля 1796 года) он пишет своей жене: «Мой брат передаст тебе это письмо; я очень дружен с ним, надеюсь, что он добьется и твоей дружбы, он ее заслуживает. Природа наградила его нежным и добрым характером, у него море достоинств. Пишу Баррасу, чтобы он назначил брата консулом в какой-нибудь итальянский порт. Он хочет жить со своей милой женушкой вдали от больших водоворотов и великих дел. Рекомендую его тебе. Я получил твои письма от 16-го и 21-го. Ты столько дней мне не пишешь! Что же ты делаешь? Нет, мой дорогой друг, я вовсе не ревную, но иногда испытываю беспокойство. Приезжай быстрее, я предупреждаю тебя, если ты не поспешишь и приедешь поздно, ты найдешь меня больным. Это уж слишком: усталость и твое отсутствие одновременно».
Отныне самое сильное желание Бонапарта, чтобы жена приехала в Италию. Он умоляет ее, он заклинает ее не задерживаться ни секунды. «Твои письма, — добавляет он, — скрашивают мои будни, а счастливые дни не часты. Жюно везет в Париж двадцать два знамени. Ты должна приехать с ним, ты слышишь?.. Боль без лекарства, страдание без утешения, нескончаемые муки, если, к несчастью, я увижу, что он возвращается один, мой обожаемый друг. Он увидит тебя, он будет дышать в твоем святилище; может быть, ты даже проявишь к нему редкостную и бесценную благосклонность, разрешишь поцеловать твою щеку, а я остаюсь очень далеко. Но ты приедешь, не так ли? Ты будешь здесь, рядом со мной, возле моего сердца, в моих объятиях! Приезжай, прилетай на крыльях! Но путешествуй осторожно. Дорога такая «длинная, дрянная, утомительная. Вдруг ты перевернешься, или заболеешь, или устанешь… Приезжай побыстрее, мой обожаемый друг, но езжай медленно…»
В своих мемуарах брат Жозеф так рассказывал о своей и Жюно поездке в Париж: «Это было в Шераско 5 флореаля, когда мой брат поручил мне представить Директории свои доводы в пользу быстрейшего заключения мира с королем Сардинии, чтобы изолировать австрийцев в Италии. Он поручил своему адъютанту Жюно отвезти и передать знамена. Мы отправились в одном и том же дилижансе и прибыли в Париж через сто двадцать часов после нашего отъезда из Ниццы. Трудно было описать восторг населения. Члены Директории усердствовали в том, чтобы засвидетельствовать нам свое удовлетворение армией и ее командующим. Я присутствовал на одном обеде у директора Карно. В конце обеда возмущенный малодоброжелательными высказываниями недругов Бонапарта Карно заявил перед двадцатью приглашенными, что враги клевещут на него, и, открыв свой жилет, он показал портрет генерала, который носил на сердце, и воскликнул: «Скажите вашему брату, что он здесь, потому что я предвижу то, что он станет спасителем Франции, и нужно, чтобы он знал, что в Директории у него только почитатели и друзья».
Мюрат, отправленный с договором о перемирии из Шераско через Пьемонт в Париж, прибыл туда раньше Жозефа и Жюно. Жозефина всех троих расспрашивала о мельчайших подробностях военных действий своего мужа. Лишь несколько дней потребовалось ему, чтобы перейти от безвестности к славе. Гражданка Бонапарт не раскаивалась, что поверила в звезду этого человека, она уже имела привилегированное положение в Республике.
Глава II
ПРАЗДНОВАНИЕ ПОБЕД
Бонапарт прославился, можно сказать, мгновенно. Чувство, охватившее весь Париж, было глубоким удивлением. Сама Жозефина была потрясена таким быстрым и неожиданным успехом мужа. Везде и все интересовались мельчайшими деталями жизни этого молодого человека, о котором ранее говорили лишь в связи с победой в день 13 вандемьера. Но его происхождение было окутано тайной, хорошо еще, если знали, как произносится или пишется его имя. О его семье, его первых шагах, его состоянии, характере публика не знала абсолютно ничего. И ни один человек никогда не владел умением с таким искусством заставлять говорить о себе. Уже в первых его заявлениях, сделанных армии, в первых его депешах Директории можно было обнаружить исключительную способность производить эффект: герой был незаурядным артистом. Директория своими собственными руками вознесла его на пьедестал.
Сначала газета «Монитор» без особого красноречия констатировала успехи итальянской армии. На последней странице номера от 10 мая 1796 года помещается отчет о получении знамен — церемонии, на которой присутствовала Жозефина. «Монитор» описал это таким образом: «Сегодня на своем открытом заседании Директория приняла двадцать одно знамя, отбитое французскими республиканцами у австрийцев и сардинцев в сражениях при Миллесимо, Дего и Мондови. Военный министр, представший как главный ответственный получатель этих трофеев, произнес речь, в которой он должным образом отметил значение итальянской армии, которая своими славными победами открыла путь к триумфам, предвестникам мира, достойного Французской республики. Генерал говорил с той мужественной интонацией и таким скромным тоном, которые характеризовали героев свободы. От имени своих соратников по армии он поклялся, что они до последней капли крови будут защищать Республику, бороться за исполнение законов и поддержание Конституции 1796 года. Глава Директории ответил с волнением, придавшим достоинство его словам. Он вручил саблю храброму воину и по-братски обнял его. Это заседание, которое длилось лишь полчаса, представляло из себя одновременно и импозантный и трогательный спектакль. Звуки военной музыки усиливали возбуждение, проявлявшееся в возгласах: «Да здравствует Республика!».
В своих занимательных мемуарах герцогиня д’Абранте написала о впечатлениях, которые производили в тот день мадам Бонапарт и мадам Талльен, чье присутствие было одним из главных украшений этого патриотического праздника. Она говорит: «Мадам Бонапарт была еще очаровательна в то время… Что же касается мадам Талльен, она была в расцвете своей красоты. Обе одеты с той античной изысканностью, которая присуща тому времени. Думается, Жюно был очень горд своим правом предложить руку этим двум очаровательным женщинам, когда после вручения знамен они покидали Директорию. Жюно было тогда двадцать пять лет, он — красивый молодой человек с бравой военной выправкой; в тот день на нем был великолепный гусарский мундир полковника. И великолепие костюма и мужественный вид молодого и храброго посланника, бледного от ран, кровь которых обагрила эти знамена, словно говорили о том, что он был достоин армии, которую представлял здесь. Выходя, он предложил руку мадам Бонапарт; как жена его генерала, она имела право идти первой, особенно в этот торжественный день. Другую руку он предложил мадам Талльен, и так спустился с ними по лестнице Люксембургского дворца».
