Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
От таких булавочных уколов очень страдала мадам Бонапарт, которую слишком уж заботило мнение остатков общества Сен-Жерменского предместья. Особенно она опасалась красивой и язвительной мадам де Контад, дочери и сестры господ де Буйе. «Все в ней было фантастическим, — говорила герцогиня д’Абранте по поводу этой великосветской львицы, недавно вернувшейся из эмиграции. — Она не была меланхоликом, ей, конечно, было далеко до этого, но, однако, никто не осмеливался бы смеяться в комнате, где находилась она, если бы она не подала этому пример. Примечательной была ненависть, которую она испытывала к Бонапарту. Она не соглашалась даже признавать его достоинства и положение. «Полно, — возражала она в ответ на слова моей матери обо всех его итальянских и египетских победах, — я бы сделала столько же. Одним лишь взглядом».
Послушаем еще герцогиню д’Абранте, передающую разговор, произошедший на балу в особняке Телюссон (на углу улицы Керютти, сегодня улица Лафитта).
— Кто эти две дамы? — спросила мадам де Дамас старого маркиза д’Отфор, который подавал ей руку.
— Как! Вы не узнаете виконтессу де Богарне! Это она со своей дочерью. Сейчас она мадам Бонапарт. О, посмотрите, вот свободное место рядом с ней. Пройдите туда, вы возобновите знакомство.
Вместо ответа мадам де Дамас так сильно потянула старого маркиза, что протащила его против воли в один из маленьких салонов, предшествовавших большой ротонде.
— Вы с ума сошли, — сказала она ему, когда они оказались в другой комнате. — Ничего себе, прекрасное место рядом с мадам Бонапарт! Эрнестина все же будет вынуждена познакомиться с ее дочерью! У вас кружится голова, маркиз!
— Право же, нет! Что, черт возьми, вы находите плохого в том, что Эрнестина познакомится с мадемуазель Ортанс де Богарне? Это прелестное создание. Она нежна и приятна.
— Что мне до этого? Я не желаю общаться с такими женщинами. Не люблю людей, которые бесчестят свое несчастье.
Маркиз д’Отфор пожал плечами и ничего не ответил.
Многие роялисты не могли простить Бонапарту ни 13 вандемьера, ни его косвенного участия в дне 18 фрюктидора, и упрекали Жозефину за ее дружбу с цареубийцами. Они находили, что ей, жене погибшего на гильотине, не пристало входить в подобные отношения, как по своему происхождению, так и по своим предкам, и что в ее действиях есть что-то от ренегатства. Впрочем, она утешалась тем, что другие, более дальновидные, предчувствуя ее будущий успех, старались окружить ее вниманием. С ней часто встречался маркиз де Коленкур и был ей хорошим советчиком. В салоне мадам де Пермон (матери будущей герцогини д’Абранте) она встречала всех тех, кто остался от старого светского общества Сен-Жерменского предместья, а также плеяду модных молодых людей, господ де Ноэй, де Монкальм, де Перигор, де Монтрон, де Растиньяк, де л’Эгль, де Монтегю, де ла Фейяд, де Сент-Олер.
Жозефина прекрасно смотрелась в этом аристократичном и элегантном обществе. Ей превосходно подходила парижская жизнь; она была ей по вкусу. Она любила балы, обеды, концерты, театры, удовольствия. Как истинная светская дама, она талантливо играла роль властительницы в кругу друзей и поклонников. Ее приемы по четвергам в особняке на улице Победы считались особенно престижными. Среди окружавших ее женщин можно было заметить графиню Фанни де Богарне, мадам Каффарелли, графиню д’Удто, мадам Андреосси и двух модных красавиц, оспаривавших пальму первенства, мадам Талльен и мадам Рено де Сен-Жан-д’Анжели. Не получившая систематического образования Жозефина имела довольно-таки смутные представления о литературе и с удовольствием окружала себя модными писателями и артистами. Именно у нее во время египетской экспедиции Бонапарта Легуве читал «Достоинство женщин», а Байи декламировал свою драму «Аббат шпаги». В ее салоне бывали Бернанден де Сен-Пьер, Дюси, Лемерсье, Жозеф Шенье, Меуль, Тальма, Вол ней, Андриекс, Пикар, Колин, д’Арлевиль, Баур-Лормьан, Александр Дюваль.
С Бонапартами Жозефина старалась быть дипломатичной. Она лавировала, скрывая свое недовольство и проявляя искусство и ловкость, чтобы открыто не поссориться ни с одним из членов этого семейства, довольно мстительного и проявляющего ревность к любому, кто мог бы иметь влияние на Наполеона. До своего отъезда он распорядился, чтобы его мать, братья и сестры подобающим образом были размещены в Париже. Несмотря на то, что он был моложе Жозефа, он считал себя главой семейства и стремился подчинить его своей воле.
В отсутствие Наполеона на его близких имела большое влияние его мать, мадам Летиция, родившаяся в Ливорно в 1750 году. Она еще сохраняла остатки былой редкостной красоты и была женщиной энергичной, наделенной властным характером и железной волей. Ее твердость доходила до упрямства, а экономность до жадности, когда дело касалось ее самой, но она была щедрой к бедным и расточительной по отношению к тем, кто приложил руку к славе ее сына Наполеона. Ее отличала внешняя холодность и внутренняя доброта. Сдержанность в обращении с людьми лишала ее всего того, что отличает тех, кого принято называть душой общества. Мадам Летиция была, что называется, античной римлянкой, и она, в отличие от современных женщин, не прощала Жозефине ни ее фривольного поведения, ни ее любви к расточительству и транжирству, ни ее чрезмерного увлечения туалетами. Ей хотелось бы видеть рядом с Наполеоном более серьезную и более экономную жену, и она сожалела о браке, который, по ее мнению, не дал счастья ее сыну.
Старший из детей мадам Летиции, Жозеф, был человеком честным, мягким по характеру, симпатичным, хорошо воспитанным, прямодушным, с учтивыми манерами и приятным открытым лицом. Родился он в 1768 году, а в 1794 году женился на богатой уроженке Марселя Мари-Жюли Клари. Он был обладателем значительного по тому времени состояния. После своего пребывания в Риме в качестве посла Франции он вернулся в Париж, прихватив с собой сестру своей жены Дезире Клари, молодую особу, на которой когда-то хотел жениться Наполеон. В то время она была в глубоком трауре после трагической гибели ее жениха генерала Дюфо, убитого в Риме почти у нее на глазах во время их бракосочетания. Погрустив несколько месяцев, она утешилась и 16 августа 1798 года вышла замуж за будущего короля Швеции Бернадотта.
Люсьен, родившийся в 1775 году, был самым юным депутатом в Совете Пятисот. Он обладал редким умом, получил солидное образование и отличался страстью к литературе. Он писал в прозе и стихах, стремясь прославиться во всем. Словоохотливый собеседник, «общавшийся» на «ты» с античной литературой, энергичный и с богатым воображением, он как нельзя лучше служил интересам Совета Пятисот и, очень способный, оказывал реальное и сильное влияние на своих коллег по Совету Пятисот, даже несмотря на свой юный возраст. Его считали республиканцем, он и был им на самом деле, и 18 брюмера он решил, что остается верным делу Революции. В 1794 году он исполнял скромную должность смотрителя склада в маленьком городке Прованса под названием Сен-Максимин, но с 1793 года называвшегося Маратон. Тогда он взял себе имя Брут. Гражданин Брут-Бонапарт — так называли будущего принца Канино, — воспылал сильными чувствами к прелестной и честной девушке Кристине Буайер, чей отец держал постоялый двор в Сен-Максимине. Только женившись на Кристине, Люсьен мог быть счастлив с ней, но этому противился Наполеон, резко настроенный против этого брака, который он расценивал как скандальный мезальянс. Но надо отдать должное мадам Люсьен Бонапарт. Будучи красивой и доброй, она быстро и легко освоилась в светском обществе и смогла занять свое место в лучших аристократических салонах.
