Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович
Прокатившиеся по стране погромы увлекли было братьев в дружины самообороны, организованные активистами «поалей цион», но вдруг подвернулось настоящее дело. В январе 1904-го разразилась война в Маньчжурии — «кровавая заря великих событий». Давид принял присягу и был зачислен в действующую армию канониром. Уже через два месяца он участвовал в боевых действиях. До конца года Давид дослужился до фейерверкера.
Канонир Давид (Василий) Зельманович Кривонос. Манчжурия, 1905 г.
Вернувшись в Екатеринослав, женился, как и полагалось, на еврейке, но через несколько лет жена уехала с двумя детьми в Америку, и с тех пор о них никто ничего не слышал. В 1910-м примкнул к большевикам и быстро стал незаменимым на подпольной работе. Вторая жена родила ему троих детей — Марусю, Катю и Ваню, но, узнав, что он связался с большевиками, она ушла от него в соседнюю деревню, оставив ему двух дочерей. Когда началась Мировая война, Давид не мог усидеть дома. Он пристроил девочек в приют и ушел воевать. В конце мая 1915 года под Волей Шидловской в его траншею угодил снаряд. Давид потерял сознание. Когда очнулся, то учуял запах гнилого сена и увидел огромное желтое облако, несомое ветром прямо на русские позиции, наполняющее все траншеи и воронки. Солдат охватил ужас. Те, кто мог двигаться, бежали в панике и надежде, для многих тщетной, уйти от смертоносного облака хлора. Вся батарея была рассеяна. Давид толком не знал, как долго и в каком направлении бежал по задымленной местности, огибая обгоревшие остовы хат и стволы деревьев, пока снова не потерял сознание. Очнувшись, Давид услышал знакомый голос, в котором он узнал однополчанина, украинского крестьянина-однофамильца Степана Кривоноса. К своему ужасу, Давид понял, что ослеп. Степан выходил его и дотащил до своей деревни. Зрение вернулось, но его спасителя настигла недобрая весть — погиб единственный сын Степана Василий, воевавший где-то в Литве. Давид, к которому быстро возвращались силы, поведал Степану, что не намерен возвращаться в окопы, поскольку его место в революционной борьбе. Степан над чем-то крепко задумался, а наутро объявил парню свой план — он его формально усыновит, снабдит документами погибшего сына, чтобы защитить от неожиданностей. Вдобавок Степан уговорил его принять крещение и благословил. Так в семье Кривоносов появился православный Василь. С новыми документами Василь Кривонос дезертировал с фронта, чтобы переключиться на подпольную работу, и вернулся в Екатеринослав, где жили его родители, единственная сестра Рива-Клара и младшие братья Моисей и Матвей. Их мать держала небольшую рыбную столовую, поэтому в доме вечно крутилось много посторонних. За семьей уже давно присматривали. То ли Василю не хватило опыта подпольной жизни, то ли изменила бдительность, но молодой человек, известный властям еще по своей довоенной революционной активности, оказался на крючке. Не прошло и нескольких дней, как во дворе дома появился жандармский офицер. Завидевший его Матвей, бросился в дом предупредить брата об опасности. Времени ему едва хватило лишь на то, чтобы вытащить спрятанный в печке револьвер (с оружием Василь не расставался), выбежать в уборную и избавиться от опасной улики. Благодаря проворству Матвея обыск не принес результатов, но Василя все равно забрали. Вскоре, однако, Василь умудрился бежать из тюрьмы.
Сын Матвея Феликс рассказывал, что когда-то ему в руки попала книжонка, где описывались подвиги Василия Степановича Кривоноса в Гражданскую войну на Луганщине. Но книжка была с оторванным переплетом, без начала и конца, так что добраться до ценного источника и больше узнать о бурной молодости дяди Васи мне не удалось. Ворошиловский боец, должно быть, успешно отстреливал белых, которые даже назначили немалые деньги за его голову. Именно в голову пришлось первое ранение. Пуля застряла навсегда — оперировать было рискованно.
Воевал он, однако, недолго. В один прекрасный день его нашла в лесу (на этот раз — с простреленным легким) жительница местечка Сватово Маруся. Год прятала она его в своем доме от беляков. Она жила с годовалой дочкой Женей. Муж ушел воевать и не вернулся. Когда пришло время выйти из подполья, они поженились и переехали в Харьков, где к тому времени обосновалась вся родня. В 32 году у них родилась дочка Майя.
С приходом мирной жизни стал разыскивать старших дочерей. Только в 1925 удалось разыскать Марусю. Впоследствии она стала учительницей, вышла замуж за офицера Андрея Калашникова и после войны уехала с ним на Курилы. Катя умерла от голода.
Власть в долгу перед Василем не осталась. Харьковские врачи признали его инвалидом и рекомендовали поселиться где-нибудь подальше от шума городского. Вспомнил про Сватово. А тут как нельзя кстати благодарная власть пожаловала ему орден Ленина, отобранный у кулака дом и гектар земли. Единственный еврей в украинском местечке, Василь был окружен почетом и уважением местных жителей. Жизнь среди крестьян доставляла ему удовольствие. Он не переставал подтрунивать над родственниками-горожанами, которых любил собирать в своем доме. Как-то, готовясь к многолюдной трапезе, притащил с рынка полдюжины кур. Подоспевших на помощь братьев он к ним близко не подпустил:
— Вы все городские, вы курей мучаете, вы их режете. От я вам покажу, как с птицей обращаться.
Поставил посреди двора колоду, наточил топор. Шарах! И вот куриная голова по земле скачет, не успокаивается.
Все уговаривал братьев последовать его примеру и перебраться жить в деревню. Очень старался. И преуспел. Получил как-то от сестры Клары тревожное письмо. Врачи обнаружили у Левы рак. Недолго думая, Василь снялся и поехал в Харьков. Собрались все у Клары. Василь обнял брата:
— Ну шо ты так похудел? Пойидэм до мэнэ у Сватово и ты забудешь шо це рак такий е.
И точно — перебрался Лева к брату, про хворь и думать забыл, в четвертый раз женился, переехал жить к жене Матрене.
— Ну шо, Левка, и де той рак делся? — гоготал Василь.
Было, и о чем вспомнить братьям — уж больно схожие были судьбы. Лева был на два года моложе, высокий, черноглазый, с кавалерийскими усами и гусарскими замашками. От женщин отбою не было. В Первую мировую чудом уцелел. С первых же дней войны отличился в Галицийском сражении и осаде Перемышля. Счет потерь обеих сторон уже шел на сотни тысяч. Но после Горлицкого прорыва в июне 1915 года Лева Кривонос, пройдя ад мировой бойни, оказывается в германо-австрийском плену, разделив участь полумиллиона российских солдат. Русские были выбиты из Галиции. Кадровый состав, наспех сколоченный, был укомплектован в основном из необученных ратников ополчения или людей, давно забывших военные навыки. Уже в самом начале военных действий в бой были введены многочисленные резервные части, которыми командовали офицеры, с трудом читавшие карты. Деморализация русской армии, в которой историки любят обвинять только большевиков, достигла небывалых масштабов. Единственное, что еще заставляло эту массу людей нести боевую службу, — это привычка повиноваться приказам. Поэтому плен для них означал жизнь.
Лева Кривонос пишет матери успокоительное письмо, которое начиналось словами «Слава Богу, я попал в плен». Но не таков был 20-летний Лева Кривонос, чтобы свободой расплачиваться за жизнь, тем более, что австрийский плен — не сахар. Наспециализировавшиеся на поражениях и потому страдающие комплексом неполноценности австрийские служаки всех рангов не отличались милосердием по отношению к русским. Их жестокость испытал на себе не только вооруженный противник, но и мирное население, заподозренное в «москвофилии» еще до начала Галицийского наступления. Во время суматохи вокруг Карпатской операции, вынудившей 22 марта 1915 года капитулировать 120-тысячный австро-венгерский гарнизон Перемышля, Леве Кривоносу удается выскользнуть из концлагеря. Бежал, покуда хватило сил. Но через два дня угодил прямехонько в руки австрийского разъезда. На этот раз дело обернулось настоящей бедой. В соседнем селе был полицейский участок, специально приспособленный под сборный пункт для беглецов и прочих политических «преступников» и «шпионов». Тех, кому удавалось избежать виселицы или штыка, ожидала отправка в ближайшую уголовную тюрьму, а оттуда — в Терезиенштадт. В камере Леву встретили еще пять товарищей по несчастью. Следствие длилось два дня, после чего всем шестерым зачитали приговор, один на всех. На расстрел повели два молодых поляка. Уже на ходу осужденные сговорились при первой возможности разбежаться, кто спасется — спасется. Выбора не было. Из шестерых спаслись двое — некто Барклаев и Лева. Остальных достала конвоирская пуля. История попала в австрийские и русские газеты. Были перечислены имена беглецов и сообщалось, что все шестеро убиты. Это известие достигло семьи Кривоносов.
