Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
Как видно каждый пытался защитить не общее благо, а свое собственное. Около 1460 года консулы Лиона направили королю меморандум с предложением изменить распределение налогов, взимаемых с города и окружающей его сельской местности. По словам консулов, практика, когда горожане должны были платить треть или четверть суммы, была введена во время войн и разделения королевства, поскольку сельская местность была опустошена, а их город был относительно благополучен. Но сейчас это было уже не так, ведь после прекращения войны, десять или двенадцать лет назад, сельская местность вновь была заселена и обогатилась, особенно потому, что богатые люди из Лиона перебрались туда, чтобы сократить свои налоги, а город, наоборот, обеднел. В результате консулы потребовали расследования этого вопроса королевскими чиновниками [807].
Тома Базен упоминает "льстецов, которых всегда полно при дворах королей", которые прикрывали всяческие проступки, так что Карл VII мог практически не знать о злоупотреблениях и насилии в отношении своих подданных, которые "он ни за что не стал бы терпеть". Хронист добавляет: "Все это много раз указывалось королю делегациями, которые провинциалы посылали к его двору и которые часто повторяли эти жалобы" [808]. Мы со своей стороны можем только добавить, что несмотря на фильтры, установленные его окружением, Карл VII в конечном итоге был информирован о происходившем, что вовсе не означает, что он всегда реагировал так, как был должен.
Прошения и мольбы
Для того чтобы донести свои просьбы до Карла VII, города не считались с расходами и всевозможными препятствиями. Так в середине зимы 1445 года Тулуза отправила двух гонцов, которые пересекли Францию и прибыли в Нанси, где король остановился вместе со своим двором. Этим отважным людям осмелившимся отправиться к королю не смотря на снега и кишевших в лесах разбойников, когда они прибыли в Гондревиль, помог один дворянин из свиты короля Рене, который благополучно сопроводил их в столицу Лотарингии, где им было выделено место для проживания. Но им пришлось еще отыскать грамотных клириков, чтобы перевести на французский язык (с языка ок?) для членов королевского Совета список жалоб которые они привезли [809].
Меморандум, составленный по инициативе городского Совета Пуатье, проливает свет на то, как можно было "достучаться" до короля в случае возникновения серьезного вопроса. В 1453 году, по время повторного завоевания Гиени, король провел целых восемь дней в Пуатье, но не в замке или дворце, а в резиденции епископа, которым тогда был Жак Жувенель [810]. Там ему пришлось выслушать "предложение" мэра и эшевенов города, сделанное от имени всех клириков, дворян и буржуа Пуатье, а именно, разрешить "разделение его Парламента", то есть учредить отдельный Парламент в Пуатье (как это было в 1418–1436 годах) и предоставить ему определенную юрисдикцию в ущерб юрисдикции Парижского Парламента. В то время, как и в 1451 году, уже не могло быть и речи о получении Бордо своего суверенного суда из-за его "очень некрасивой измены" в 1452–1453 годах. Король заявил, что даст ответ на меморандум в Туре 10 февраля 1454 года. Делегация Пуату прибыла в назначенное место и дату. В нее входили епископ, мэр, представители Университета, королевский адвокат в Пуату и другие лица. Но она была не единственной заинтересованной стороной дела, поскольку Париж не желал расчленения обширной юрисдикции своего Парламента. Его представителями были епископ Парижа (Гийом Шартье), советник Парламента и купеческий прево Дрё Буде. В назначенный день мэру Пуатье Морису Клавьеру было позволено представить дело королю. Последний принял его "хорошо и ласково" и заявил, что вскоре выслушает и парижан. Через два дня аргументы сторон были представлены королю, председательствовавшему на заседании Большого Совета. Была назначена комиссия в составе епископов Ангулемского (Роберта де Монброна), Мальезе (Тибо де Люса) и Кутанса (Ришара Оливье), Великого магистра двора Франции (Рауля де Гокура), маршала Франции (возможно, Андре де Лаваль-Лоэака) и казначея Франции, сеньора Жана Ардуэна. Начались дебаты. Город Анжер поддержал парижан против Пуатье. Состоялось новое заседание Большого Совета, на котором присутствовали герцог Орлеанский и коннетабль Ришмон, оба враждебно настроенные по отношению к Пуатье. На последнем заседании король озвучил свое решение устами канцлера Гийома Жувенеля, брата епископа Пуатье: в этом городе своего Парламента не будет, а "дни Пуатье" будут проходить в Париже; кроме того, он намерен назначить новых советников и "навести порядок в правосудии своего королевства", чтобы все были довольны [811]. Пуатье, конечно, проиграл, но в рамках правил.
В редких случаях отношения с королевской властью становились гораздо более жестокими. Здесь возникает проблема народных восстаний против государственных поборов, которые были частыми в XIV веке, особенно в нескольких городах королевства в конце царствования Карла V и в первые два-три года царствования Карла VI. После этого все более или менее успокоилось, хотя есть свидетельства проявления недовольства, особенно в Париже. Однако во времена Карла VII такие восстания, похоже, были явлением исключительным. Известен только один случай — восстание в Лионе, с апреля по июнь 1436 года. Это можно объяснить разочарованием жителей, поскольку после Аррасского мира 1435 года, была сохранена не только талья, (прямой налог), но габель, а в феврале 1436 года король с согласия Штатов ввел налог с продажи и покупки товаров, о котором в течение пятнадцати лет никто не слышал. На этот раз пострадали все, даже те, кто жил исключительно своим трудом. Введение нового налога вызвало недовольство среди торговцев, мясников, кожевников, цирюльников, кузнецов, и т. д. Проводились общие собрания, на которых жестоким нападкам подвергались королевские чиновники, включая сенешаля Лиона, Теодоро ди Вальперга, иностранца, имевшего репутацию жестокого и надменного человека. Обвиняли и богачей, поскольку те не желали платить свою справедливую долю налогов. В какой-то момент планировалось отправить к королю делегацию из пяти представителей торговых гильдий, чтобы они выступили в защиту Лиона. Но посольство, возможно, в целях экономии средств, было отменено, а к королю было решено отправить известного чиновника Симона Шарля. Последний, бывший президентом Счетной палаты (в Бурже) в 1429 году и впоследствии выступавший в качестве свидетеля на реабилитационном процессе Жанны д'Арк, остановился в Лионе в апреле 1436 года по пути в Базель, где он должен был участвовать в работе церковного Собора. Симон Шарль сочувствовал лионцам и принял эту деликатную миссию. Через несколько недель он вернулся с плохими новостями: король категорически отказался упразднить габель, о которой в основном и шла речь. В городе вспыхнул бунт. Дома знатных людей на правом, "королевском" берегу Саоны были разграблены бунтовщиками с левого, "имперского" берега. Бурные собрания проходили в монастыре Кордельеров, рядом с церковью Сен-Низье (Святого Никиты). Была атакована резиденция королевской власти, дворец Роан, располагавшийся рядом с собором Святого Иоанна. Консулы были ошеломлены и не знали что делать. Но некий Жан де Кондеисси, опасавшийся резни, как это было в Париже, сумел направить гнев толпы в нужное русло, ведь речь уже шла не об отмене габели, а лишь о том, чтобы наказать неплательщиков налогов, которых называли нуворишами. Когда бунт утих, было решено просить у короля помилования. Но теперь король был на пике своей власти и прибыв из Оверни, около 20 декабря, вошел в город главе своей армии. Через месяц он уехал. Как он был принят лионцами нам неизвестно. Можно лишь предположить, что он не рискнул посетить районы, где проживал рабочий класс. Зачинщики бунта были заключены в тюрьму, было вынесено три или четыре смертных приговора, и около 120 лионцев были изгнаны из города. Порядок был восстановлен, и больше не возникало вопроса, как это было в предыдущие годы, об особом отношении короля к Лиону. Примечательно, что даже в разгар бунта власть Карла VII не была радикально подорвана и народ, кажется, продолжал ему доверять, направляя свою ненависть и гнев на королевских чиновников и тех лионцев, которые, как Ролин из Макона, поддерживали их действия или слишком легко с ними соглашались [812].
