Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

И вовсе не высокая печаль
И не отчаянье сдвигало брови…
— Весь вечер долго пили чай,
И долго спорили о Гумилеве.

Бросали столько безответных слов.
— Мы ссорились с азартом и без толку.
Потом искала белый том стихов
Повсюду — на столе, в шкафу, на полках,

И не нашла. И спорили опять.
Стихи читали. Мыкались без дела,
И почему-то не ложились спать,
Хоть спать с утра мучительно хотелось.

День изо дня — и до каких же пор?
Всё так обычно, всё совсем не ново,
И этот чай, и этот нудный спор
О Блоке и таланте Гумилева.

Забыть о напряжённых днях,
О трудном детстве, о России,
Не мудрствуя и не кляня
Пережигать года пустые, —

Не замечать больших утрат
(Какое мертвенное слово),
Не понимать, что дни летят
Бессмысленно и бестолково.

Совсем и навсегда простить
Все заблужденья и ошибки,
И губы твёрдо заклеймить
Почти естественной улыбкой.

Тогда и жить в простом тепле
Среди давно привычных вздохов
На этой солнечной земле
В конце концов, — не так уж плохо.

Ты погружён в иное бытиё.
Ты ищешь пламенных: единоверцев.
— При чём тут я? Зачем тебе моё
Скупое и расчётливое сердце?
Тебя манит пустая даль дорог.
Тебя пьянят широкие просторы.
И близок тот последний день, в который
Ты вдруг почувствуешь, что одинок.

Без лишних строк, без слов плохих
(Неточных или слишком резких)
Слагать упрямые стихи,
Их отшлифовывать до блеска.

Всё созданное разрушать,
И вновь творить — до совершенства.
И смутно верить, что душа
Познает гордое блаженство.

Так — за пустые вечера,
За пятна слез, за пятна крови
Смиренно строить грозный храм,
Как каменщик средневековья.

Все трудности преодолеть,
Сломить сомненье и неверье.
И самому окаменеть,
Подобно сгорбленной химере.

Ты мечтаешь: «Вот вернусь домой.
Будет чай с малиновым вареньем..
На террасе — дрогнувшие тени,
Синий — вечереющий покой.

Ты с мальчонкой ласково сидишь…
Занят я наукой и искусством…
Вспомним мы с таким хорошим чувством
Про большой и бедственный Париж.

Про неповторимое изгнанье,
Про пустые мертвенные дни…
Загорятся ранние огни
В тонком нарастающем тумане.

Синий вечер затемнит окно,
А над лампой бабочки ночные…»
— Глупый друг, ты упустил одно:
Что не будет главного — России.

Всю жизнь тоскливо думать про искусство,
Писать стихи о том, что очень грустно.

День изо дня назойливо молчать,
И, не дождавшись, терпеливо ждать,

И отвозить покорно и упорно
Своих любимейших и неповторных

Литературных маленьких детей
На кладбище «Последних Новостей».

Без моего вниманья проживёт,
Без моего участья обойдётся.
За годом тянется огромный год,
И много дел, больших, дневных забот,
А сердце медленно и ровно бьётся.

И нет борьбы. И ничего не жаль.
«За всё — спасибо». И томиться нечем.
И только каждый, каждый вечер
Привычная, ненужная печаль.

Опять о том же: о годах войны,
О грохоте уродливых орудий.
О чёрном дыме в синеве весны,
О том, что было и чего не будет.

Как шли в атаку, брали города,
Снаряды рвали вспаханную землю,
О пафосе, который навсегда,
— До самой смерти — свеж и неотъемлем.

И только я средь пламенных людей,
Не возражая, не кляня, не споря, —
Твержу о несмываемом стыде
И о неискупаемом позоре.

За то, что правда солона и зла,
За то, что я весёлой не была,

За все стихи, любимые когда-то;
За все невозместимые утраты,

За то, что неизменно каждый раз
При встрече я не поднимаю глаз,

За неуверенность и за усталость,
За то, что я всегда, всего боялась,

За вечер без любви и без огня —
Вы никогда не вспомните меня.

Баю, баиньки-баю,
Спать укладываю
Мою крошечку,
— Игорёшечку.

Возле дома ходит сон,
Спотыкается,
У завешенных окон
Всё шатается.

Дрёма падает кругом,
Куралесится,
Поднимается в наш дом
Тёмной лестницей.

Глазки сонные закрой,
Баю, баиньки,
Я всегда, всегда с тобой,
Игорь маленький.

Я всегда с тобой, одна,
Где мы спрячемся?
Я такой уж создана
Сторонящейся.

Сколько режет эту тьму
Снов безрадостных,
Никому-то, никому
Не рассказанных.

Неприглядной и ничьей
Приживалкою —
Бьётся в глубине ночей
Сердце жалкое,

В жизни сделать ничего
Не сумевшее…
Никого-то, никого
Не согревшее…

А — баю, баю, баю,
Полчаса тебе пою,
Спи, котёночек,
Игорёночек.