Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное
1. XI.29
«Мне некогда смотреть на облака…»
Мне некогда смотреть на облака.
Весь день в работе согнута рука.
Нет сил поднять отяжелевший взгляд
И разобрать, кто прав, кто виноват.
Я никогда счастливой не была, —
Весь день большие, нужные дела:
Любить, растить, заботиться, стареть
И некогда на небеса глядеть…
3. XI.29
«Отдам мои голые руки…»
Отдам мои голые руки
И робкий, застенчивый взгляд
За те непонятные звуки,
Которые в жизни звучат.
Мой голос, веселый когда-то,
Всё то, что умела любить —
Отдам, как ничтожную плату,
Сумею жестоко забыть.
Отдам моё сердце земное
И право смеяться и петь —
За то, чтобы мглистой зимою
Мне не дали умереть.
9. XI.29
«Не гадайте — и так знаю всё наперед…»
Не гадайте — и так знаю всё наперед:
И обиды, и жалкие слезы,
И о том, как голодное сердце замрёт
Под сознательным, долгим наркозом.
Жизнь ясна и тиха. Я завидую тем,
Кто упорен, горяч и тревожен,
И спокойные будни в моей пустоте
Заменяю торжественной ложью.
Вместо подлинной муки — простая тетрадь,
Сочинённые разумом строфы.
А чтоб сердце забылось, чтоб ночи не спать —
Чашка крепкого, чёрного кофе.
14. XI.29
«Я не смотрела в заревое небо…»
Я не смотрела в заревое небо,
Не спрашивала — «почему?», «зачем?»
И для простого, для земного хлеба
Вставала рано, не спала ночей.
Я никогда, должно быть, не смеялась,
Со мной всегда и всюду на земле —
Замызганное платье и усталость,
Немытая посуда на столе.
Я никому не обещала рая,
Я не бралась за важные дела,
И маленькие дни переживая,
Я счастья никому не принесла.
25. XI.29
«За обыкновенные слова…»
За обыкновенные слова,
За короткое рукопожатье,
За насмешку, скрытую едва, —
Многое могла пообещать я
Было сердцу нечего беречь,
Было сердцу ничего не надо.
Слышать не расслышанную речь,
Чувствовать невидящие взгляды.
И отчётливее и ясней
Видеть мир пустым и не крылатым,
Оттого, что в самом ясном дне
Есть невозместимые утраты.
12. XI.29
«Я одна. И какое мне дело…»
Я одна. И какое мне дело
До того, что состарится тот,
И что этому жизнь надоела…
— Я одна, и какое мне дело
До чужих повседневных забот.
Что мне тысячи и миллионы
Обездоленных, слабых, больные,
Их привычно-покорные стоны,
— Что мне тысячи и миллионы,
Если я не сильнее других.
Что мне гибель, хоть целого света,
Не пугает меня, не страшит,
Если прожито звонкое лето,
— Что мне гибель хоть целого света.
Перед гибелью — просто души!
17. XII.29
«Я пью вино. Густеет вечер…»
Я пью вино. Густеет вечер.
Весёлость — легкость — мишура.
Я пью вино за наши встречи,
За те — иные — вечера.
И сквозь склоненные ресницы
Смотрю на лампу, на окно,
На неулыбчивые лица,
На это горькое вино.
И в громких фразах, в скучном смехе
Самой себя не узнаю.
Я пью за чьи-нибудь успехи,
За чью-то радость, — не мою.
А там, на самом дне стакана,
Моя душа обнажена..
— И никогда не быть мне пьяной,
Ни от любви, ни от вина.
21. XII.29
«За мутный день у мутного окна…»
За мутный день у мутного окна —
Огромный день неумолимой скуки,
За эту грусть («опять одна, одна…»),
За слабые уроненные руки —
Неужто никогда в своём уме
Ты не отыщешь слов — простых и нужных?
Ведь трудно жить в не озарённой тьме
И быть сухой и сдержанной наружно.
Потом — усталость, чтобы, не грустя,
По мелочам больную жизнь растратить.
Стихи о скуке («так себе, пустяк…»),
О ветре, о разлуке, об утрате.
О мутном дне, непоправимом дне
У мокрого окна (на раме — плесень), —
И никогда ты не придёшь ко мне
Ни с тихим словом, ни с весёлой песней.
27. XII.29
На завтра («Чтобы завтра небо сияло…»)
Чтобы завтра небо сияло
Незапятнанной синевой,
Чтоб с утра не казаться усталой,
Измученной и больной.
Чтобы встретить добрые лица
Вместо сдержанных и сухих,
Чтоб в газете, на третьей странице
Увидеть свои стихи.
Чтоб никто ни на что не дулся,
Чтобы стало смешно хандрить,
Чтобы в ровном и чётком пульсе
Билась дикая воля — жить.
Чтоб суметь рассмеяться звонко
Над тоской предыдущих дней.
Чтобы выпуклый лоб ребёнка
Стал хоть чуточку розовей,
Чтобы стало легко и приятно
Мыть тарелки и чистить ножи…
— Словом — всё, что невероятно,
Что совсем не похоже на жизнь.
15. I.30
«И вовсе не высокая печаль…»
И вовсе не высокая печаль
И не отчаянье сдвигало брови…
— Весь вечер долго пили чай,
И долго спорили о Гумилеве.
Бросали столько безответных слов.
— Мы ссорились с азартом и без толку.
Потом искала белый том стихов
Повсюду — на столе, в шкафу, на полках,
И не нашла. И спорили опять.
Стихи читали. Мыкались без дела,
И почему-то не ложились спать,
Хоть спать с утра мучительно хотелось.
День изо дня — и до каких же пор?
Всё так обычно, всё совсем не ново,
И этот чай, и этот нудный спор
О Блоке и таланте Гумилева.
31. I.30