Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное
6.01.1929
«Я не знаю, кто был застрельщик…»
Я не знаю, кто был застрельщик
В этой пьяной, безумной игре?
Чей холодный, мудрый и вещий
Силуэт на мутной заре?
Кто сказал слова о свободе?
Кто сменил свой убогий наряд?
Кто зажёг в покорном народе
Непокорный и жадный взгляд?
И кому в бездне ночи чёрной
Страшной истиной чётко предстал
Нерушимый, нерукотворный,
Откровенный пьедестал?
7.01.1929
«С такой тяжелой головой…»
С такой тяжелой головой,
С таким тяжелым животом,
Беспомощной, полуживой
Живу, не помня ни о чём.
Живу, нанизывая дни,
Как нитку одноцветных бус.
Зажгу вечерние огни,
Зажгу и жалко улыбнусь.
Из-за чего? И для чего?
Пусть я сама не подошла,
Не рассказала ничего,
Стихов последних не прочла.
Но камень давит жизнь мою,
И неподвижная тоска.
Я прошлого не узнаю
В твоих расширенных зрачках.
Как страшно — невесёлый друг, —
Как трудно жить с такой тоской,
В кольце бессильно сжатых: рук,
Неверующей и больной,
С такой свинцовой головой.
3. II.29
«Я плачу над пестрою маской…»
Я плачу над пестрою маской,
Разорванной мною в клочки.
Я плачу над детскою сказкой,
Над радостью прежней тоски.
Глухими, как осень, ночами
Считаешь ты бьенье минут.
За сжатыми хмуро плечами
Тревожные тени растут.
Читаешь, твердишь про искусство,
Скрываешь беспомощность рук.
А сердце узнал, о, как пусто
Тебе, мой обманутый друг.
3. II.29
«Отошло, отпело, отзвенело…»
Отошло, отпело, отзвенело.
Жизнь замедлила неровный шаг.
До смешного изменилось тело
И смешно состарилась душа.
Ни высот, ни мудрости не надо.
Раздавило чувство пустоты.
За проржавленной оградой сада
Мокнут оголённые кусты,
Пусть с беспомощною простотой
Первому идущему навстречу
Я сейчас скажу, как в этот вечер
Мне не хочется идти домой.
5. II.29
«Склоним устало ресницы…»
Склоним устало ресницы
В сумерках синего дня.
В комнатах будем томиться,
Не зажигая огня.
И за большим самоваром
Возле оплывшей свечи,
Может быть, вспомним о старом,
И, повздыхав, замолчим.
Бросим нескладные фразы,
Полные дряхлой тоски.
Взглянем в пространство, — и сразу —
Вместе — поймём: старики…
9. II.29
«Будут ночи, — сквозь плотные шторы…»
Будут ночи, — сквозь плотные шторы
Бросят матовый свет фонари.
Будут ночи, стихи, разговоры,
Разговоры со мной до зари.
Станет солнце роднее и ближе,
Станет жизнь напряженно-полна.
Над душой, — над судьбой, — над Парижем —
Настоящая будет весна.
Будет всё прощено и забыто,
Даже дни этой цепкой тоски.
По исшарканным уличным плитам
Веселей застучат каблуки.
И в надежде святой и лучистой,
Наблюдая смертельный испуг,
Упадут безнадёжные кисти
Непривычно заломленных рук.
17. III.29
«Молчанье ничто не нарушит…»
Молчанье ничто не нарушит —
Я сделала жизнь простой.
Ввела я и тело, и душу
В давно желанный покой.
Без мысли, без слов и проклятий
Огромные дни скользят.
И синий, больничный халатик
Удобней, чем всякий наряд.
А руки висят, как плети,
Я будто совсем не жива.
И нечего мне ответить
На ласковые слова.
17. IV.29
«Забыть беспомощные голые кусты…»
Забыть
Беспомощные голые кусты,
Припавшие к железному забору,
И ощущенье мёртвой пустоты
От неоконченного разговора.
И цепкий, разъедающий недуг
В недавно сильном и здоровом теле,
И жуткие, безмолвные недели,
И взлёты нервных, неспокойных рук.
И страх, и стыд. Листы ненужных книг,
Пытливый взгляд, подхваченный украдкой,
И старческую, жалобную складку
У губ, скрывающих жестокий крик —
Простить, простить.
17. IV.29
«Шепчет ночь, колдунья и пророчица…»
Шепчет ночь, колдунья и пророчица,
Шепчет ночь тревожные слова.
Больше думать ни о чём не хочется,
Но от дум пылает голова.
Синий сумрак в незнакомой комнате,
Смесь теней и шорохов глухих.
И всю жизнь, должно быть, буду помнить я
Эти ночи, мысли и стихи.
Шепчет ночь слова такие страшные,
Припадает к синему окну.
Вот оно — хорошее, желанное,
Свято окрылившее весну.
Только б это сердце не устало бы,
Если б только жизнь не солгала…
Вторит ночи тоненький и жалобный
Детский плач из тёмного угла.
27. IV.29 Maternite
«Там завелись осторожные черти…»
Там завелись осторожные черти,
Сумрак шуршит и колдует за печкой.
Жизнь догорает копеечной свечкой.
Белые девушки грезят о смерти.
Шепчутся в окнах: «Мы ждали, мы ждали…»
Вторит им улица.: «Верьте, о верьте!»
Тихо смеются горбатые черти.
Девушкам снятся лиловые дали.
Сомкнуты губы, уронены руки.
Дни одиноки и ночи бездонны.
Хрупкие девушки с ликом Мадонны
Слушают нежно вечерние звуки.
— Где это будет? Когда это было?
— Где повторяется? Верьте, о, верьте!
Жалко ласкаются с миной унылой
Злые, трусливые, липкие черти.
22. V.29