Коко Шанель. Я сама — мода - Марли Мишель

Мися восхищалась ее самоотверженной любовью. Она сама любила Хосе Серта так, что пренебрегала своим собственным счастьем, и он заслуживал эту жертву.

В этом Мися была убеждена. А в отношении Артура Кэйпела у нее не было такой уверенности. Конечно, о мертвых плохо не говорят и даже не думают, но недавно обнародованное завещание в «Таймс» дало пишу для спекуляций не только сплетницам: главными наследниками состояния в размере семисот тысяч фунтов были, разумеется, его супруга и маленькая дочь; кое-что он оставил и своим сестрам. Пересуды вызвали суммы, завещанные Габриэль Шанель и некой принцессе Ивонн Джованне Санфеличе, во вдовстве Ивонн Виджиано, каждой из которых он оставил ровно по сорок тысяч фунтов. Теперь все общество занимал вопрос: может, он вел не двойную, а тройную жизнь? К тому же стало известно о второй беременности его вдовы. На самом ли деле он собирался расстаться с женой, как уверяла Коко? Или он безнадежно запутался в своих романах? Может, это вообще был не просто трагический случай?..

Мысль о возможном самоубийстве казалась еще большим грехом, чем злые сплетни. Мися испугалась собственной дерзости и, чтобы как-то отвлечься от амурного списка Артура Кэйпела, посмотрела на золотистую этикетку флакона, который только что понюхала: «Ми-цуко». Новые духи Герлена. Она медленно закрыла флакон пробкой, обдумывая ответ на монолог Коко.

— Я когда-то давно читала, что Клеопатра перед своей первой встречей с Марком Аврелием надушилась сандалом, а в своих покоях велела воскурить корицу, мирру и ладан. Может, это как раз те вещества, которые тебе нужны?

— Мадам Помпадур тоже прибегала к афродизиакам. Но главным образом к тем, которые можно есть.

Коко наконец улыбнулась. Тяжелые ароматы уже давили на Мисю, как и ее мрачные мысли. Пора на свежий воздух.

— Кстати о еде: как насчет того, чтобы немного перекусить? Я проголодалась. Может, съесть где-нибудь по парочке свежих устриц? Сезон устриц кончается.

Она взяла под руку Коко, словно желая силой вытащить ее из парфюмерного отдела. Но та, похоже, ничего не имела против маленькой пирушки.

— А за обедом я расскажу тебе о своем новом доме, — пообещала Коко.

Мися, уже направившаяся к выходу, застыла на месте как вкопанная.

— Ты собираешься переезжать?..

— Я нашла в Гарше прекрасную виллу, совсем рядом с моим старым домом, — небрежно ответила Коко. — Это лучшее вложение денег, которые мне завещал Бой.

Мися не могла понять, рада ли планам Коко или огорчена тем, что только сейчас о них узнала. В первое мгновение она почувствовала обиду.

— Зачем же делать из этого тайну?

— Я вовсе не делаю из этого тайну. Как раз наоборот, рассказываю тебе о своем новом доме. И прошу твоей помощи в его обустройстве. Ну, идем же наконец, Мися! Я предлагаю «Кафе де ля Пэ». Там наверняка еще есть устрицы. А потом подумаем, когда тебе будет удобней посмотреть виллу.

Да, Коко смотрит вперед, подумала Мися. Наконец-то. Но, энергичным шагом выходя из магазина с Коко, она еще не догадывалась об истинных причинах приобретения нового дома.

— Что ты купила?! — переспросила Мися изумленно и в то же время возмущенно.

Ее слова гулким эхом отдались в голых стенах еще пустой гостиной. Для Габриэль ее реакция стала полной неожиданностью. Что такого в том, что она купила дом Боя? Вместе с текстом завещания «Таймс» опубликовала и имена всех владельцев этой виллы неподалеку от «Миланез». Прочитав о вилле в газете, она сначала удивилась, потому что ничего о ней не знала. Потом поручила одному маклеру навести справки. В конце концов выяснилось, что месье Кэйпел лишь недавно стал владельцем «Бель Респиро». Он купил эту удивительно красивую, скромную на вид, но очень стильную четырехэтажную виллу для нее, в этом Габриэль была абсолютно уверена. Для кого же еще? Наверное, в подарок на Рождество. Он не успел оформить дом на ее имя, и она получила его другим способом. Продажная стоимость составила сорок тысяч фунтов, и вдова Боя узнала имя покупателя, действующего через адвоката, лишь увидев подпись в договоре о купле-продаже. Габриэль пришлось прибегнуть к этой мере предосторожности, чтобы Диана из ревности не аннулировала сделку.

— «Миланез» мне не принадлежит, я ее просто снимаю, — пояснила она спокойным голосом, хотя ее огорчило то, что Мися восприняла новость без восторга.

Правда, она не могла не признаться себе, что сознательно утаила от подруги свои планы по приобретению виллы. Поэтому и рассказала ей о причинах этого шага и связанных с ним обстоятельствах только теперь, во время первого визита Миси на виллу, поставив ее перед свершившимся фактом. Она опасалась, что Мися, Хосе Серт и другие друзья станут отговаривать ее от этой затеи.

— Приобретение этой виллы — лучшее вложение денег, оставленных мне Боем, — упрямо повторила она.

— Почему ты не купила дом на Лазурном берегу? — почти прошипела Мися.

— Я выгодно вложила деньги, — не сдавалась Габриэль.

— Перестань жить прошлым! Ты должна освобождаться от воспоминаний, а не цепляться за них и не прятаться за ними. В буквальном смысле этого слова. Коко, ты должна жить!

Габриэль не ожидала, что раздражение Миси причинит ей такую боль.

— Я не хочу освобождаться от воспоминаний. И я живу. Даже очень хорошо. Ты же видишь.

Они смотрели друг на друга, и в глазах их горел огонь непримиримости.

Конечно, Габриэль понимала, что Мися в какой-то мере права. Но ее жизнь никогда уже не вернется в прежнее, светлое русло, какие бы усилия ни предпринимала подруга. Дом, который выбрал и купил для нее Бой, нес на себе печать его вкуса и взглядов. Эта атмосфера отчасти заменила бы Габриэль чувство защищенности, которое она испытывала только в его объятиях. Она не могла отдать в чужие руки его последнее приобретение, это казалось своего рода предательством. Но ничего этого она не сказала, боясь, что одно неверное слово — и Мися уйдет, даже не попрощавшись.

Так и не дождавшись ответа от подруги, Габриэль наконец сделала над собой усилие и произнесла примирительным тоном:

— У меня уже есть кое-какие мысли по поводу обстановки. Все будет выдержано в светлых тонах в сочетании с темным деревом. Что ты на это скажешь?

Мися равнодушно пожала плечами, но в ее глазах загорелся интерес.

— Черное и белое. Да. Пожалуй, это может быть очень эффектно.

— Я хочу и дом покрасить в белый цвет, а ставни покрыть черным лаком, — оживленно продолжила Габриэль.

— Черные ставни? — В глазах Миси опять появилось удавление и растерянность. — Я тебя умоляю. Это уж чересчур. Это вызов всем традициям.

«Это знак моей вечной скорби», — мелькнуло в голове у Габриэль, а вслух она сказала:

— Мне всегда было наплевать на приличия и традиции.

Губы Миси дрогнули.

— Соседа тебя возненавидят.

В глазах Габриэль вспыхнуло упрямство.

— Я знаю.

— А вот я тебя люблю и подарю тебе такое элегантное и изысканное оформление, какое этому дому и не снилось! — заявила Мися и раскрыла Габриэль объятия.

На мгновение пустая гостиная вновь огласилась смехом подруг.

Часть вторая

1920–1921

Глава первая

— Добро пожаловать в Венецию, мадемуазель!

Габриэль вздрогнула и растерянно посмотрела на приветливое лицо проводника, приоткрывшего дверь купе. В последние часы путешествия ее неотступно сопровождали кошмарные видения. Даже через несколько месяцев после гибели Боя подсознание настойчиво рисовало последние минуты его жизни. Стоило закрыть глаза, как в голове раздавался визг тормозов. Стук вагонных колес переносил ее в салон автомобиля, где она, невидимая, как привидение, наблюдала с заднего сиденья за катастрофой. Тормоза локомотива перед остановкой на вокзале Санта-Лючия в очередной раз воскресили в ее фантазии эти ужасные звуки, предшествовавшие взрыву кабриолета.

Он ехал на бешеной скорости. Бой никогда ничего не делал осторожно или медленно. Рев мотора звучал музыкой в его ушах, то скерцо, то рондо. Визжали тормоза, сталь терлась о сталь, резина об асфальт. Потом автомобиль вдруг поднялся в воздух, ломая кусты и ветви деревьев, врезался в скалу и, взорвавшись, превратился в огромный огненный шар на фоне ночного неба.