Артем Маневич - Синий Колодец
А так ничего, рассказывает:
— Кругом часов ехала я к бабушке поездом, летела на самолете, полсуток плыла на катере с подводными крыльями, а после шла пешком по целине, оврагами, лесом… Я устала, проголодалась, во рту у меня пересохло. И тут я увидела пограничный киоск неизвестного государства. Представляешь мою радость? В киоске продавали сливочное мороженое в стаканчиках, эскимо, пломбир… Мороженый торт, ореховое, земляничное, апельсиновое… Сам киоск сложен из «холодков», как из кирпичиков.
Чей-то папа из киоскного окна поманил меня пальцем, протянул эскимо.
«Большой, а дразнится», — подумала я и спрятала руки за спину, чтобы они не цапнули эскимо за палочку.
Я сказала:
— У меня нет денег. Я забыла деньги дома.
Во всех киоскных окнах захохотали:
— В нашей Стране послушных родителей желания девочек и мальчиков имеют хождение наравне со звонкой монетой… Ха-ха-ха!
Не успела я схватить за палочку эскимо, как чей-то папа протянул мне мороженый торт. Сунула эскимо в рот и ухватила торт. Шоколадные звери, апельсины, круглая коробка ореховой халвы… все, что я когда-либо хотела, прыгало ко мне из киоскных окон.
«Как я все это унесу?..» Не успела так подумать, подкатил автобус в синюю клеточку, помчал меня вместе со всеми подарками в отдельную квартиру.
— Поешь, пожалуйста, с дороги, дочка, — сказала чья-то мама.
— А если я не хочу?
— И умыться перед сном ты, конечно, не желаешь?
— Вот еще! Я и так чистая.
Чья-то мама обрадовалась:
— И славненько, ложись спать на здоровье.
— Лучше посмотрю кино или телик.
— Замечательно, детка, — еще сильнее обрадовалась чья-то мама, схватила молоток, сунула в рот гвозди, полезла прибивать к стене экран.
Маленькая мышь гнала через весь экран громадного белого кота. Мышонок рычал, мяукал, а кот трусливо пищал. Картина была сдублированная, и было не так интересно.
— Желаю гулять, — сказала я чьей-то маме.
— Умница, детка… С тобой погуляет папа.
Не успели мы выйти на улицу, как из подъезда нашего двадцатидвухэтажного дома выскочила на одной ноге девочка в трусиках. Вслед за девочкой появилась девочкина мама, догнала девочку и надела на нее платье с кружавчиками.
— Не желаю платье, хочу лимонад!
Девочкин папа и девочкина мама подбежали с дочкой к вывеске: «Лимонад для девочек. Специализированно-витаминизированный. Только для девочек! Девочки, девочки, пейте лимонад!»
Налили полную кружку.
— Мало! — крикнула девочка.
Наполнили до краев самую главную витринную кружку. Пузырьки газа подпрыгивали из кружки на два с половиной метра.
Папина и мамина дочка с жадностью отпила четверть глотка.
— Чересчур вкусно, — и швырнула главную кружку на мостовую.
— Хочу собаку!
— В кино!
— Хочу самолет!
— Ручную рыбу!
А дрессировщик рыб не в силах был расстаться со своей единственной ручной Акулиной Карповной. Она умела перекусывать капроновую леску. Считать до одного. Чистить после употребления крючки и блесну. Плакать стеклянными слезами. Дышать в накуренной комнате. Аплодировать. Ходить в гости.
Дрессировщик рыб сказал:
— Ей цены нет.
— Я знаю, — сказал девочкин папа.
Дрессировщик рыб сказал:
— Она мне родней дочери.
— Я знаю, — сказала девочкина мама.
— Она преподает молчание в рыбьей школе…
Тут раздался такой ушераздирающий вопль, что девочкина мама закричала дрессировщику:
— Вы сам чей-то папа или вы сам не чей-то папа?!
Дрессировщик уронил крупную слезу, вытер клетчатым носовым платком глаза и нос, позвал:
— Акулина Карповна, прошу вас.
Ручная рыба не спеша дожевала бутерброд с мотылями, вытерла салфеткой плавники, рот.
— Пойдете с ними, Акулина Карповна.
— Слушаюсь, — промолвила рыба.
Девочка, девочкин папа, девочкина мама, девочкин самолет, девочкина собака, девочкина Акулина Карповна направились в кино.
И я пошла в кино с чьим-то папой.
Такого кино я в жизни не видела. На каждой стене экран. Зрительные стулья кружатся, как карусель.
Девочка села на стул и облилась горючими слезами. Она желала видеть четыре картины сразу, а видела всего одну.
— Я знаю, как быть! — крикнул девочкин папа. — Сядем втроем спиной друг к другу.
Девочка пожевала губами, посчитала в уме:
— А четвертую картину? — И заревела пуще прежнего.
— Хочу одна смотреть четыре картины сразу… И все!
И другие дети чего-нибудь хотели.
Чьи-то папы и мамы вытирали полотенцами детские носы, слезы, волочили плетеные корзины вафель, мороженого, тянучек.
А кино крутили и крутили.
Домой мы вернулись к обеду. За столом сидели все домашние дети.
— Что будем есть на первое? — спросила чья-то мама.
— Компот! — крикнул мальчик, который никогда не мыл рук.
— Ананас!
— Молочный коктейль!
— А ты, Ленка, чего захотела?
— Холодный свекольник и воблу.
Одна девочка ничего не хотела, читала по складам толстую книгу с картинками.
«Вот это девочка! — подумала я. — Все чего-то хотят, а она скромно расширяет кругозор».
Не успела я так подумать, девочка ткнула пальцем в книжный лист:
— Вот!
Мамины очки дрожали, когда она читала:
— Страсбургский пирог… Ума не приложу, где его взять… Съешь, доченька, рябчика в сметане, каштаны с мандариновыми дольками, кнедлики, а завтра…
Девочка заорала, затопала ногами, ударила толстой книгой с картинками ни в чем не повинный стол.
— Страсбургский пирог! Страсбургский! Бур! Бу! Бу!
Мама и папа выбежали на кухню. Вернулась одна мама.
— Мы звонили в Страсбург. В Страсбурге испекли три пирога по заказу английской королевы. Главный страсбургский пирожник благосклонно отнесся к твоему желанию. Он пришлет тебе один из трех королевских пирогов. Самый большой. Королева не возражает. Папа вылетел в Страсбург…
— Не желаю один из трех! Желаю все три!
— Самолет, вероятно, приближается к Страсбургу. Я прорадирую папе твое последнее желание… Ты не против?
— Прорадируй, а я пока съем свекольник с воблой. — И потянулась ложкой в мою тарелку.
Я едва успела пожелать ей приятного аппетита.
— Все равно не получишь страсбургского пирога, не подлизывайся.
Мне стало смешно, и я уснула.
Ленка Овчинникова рассказывала… Она проснулась и увидела на разрисованном блюде страсбургский пирог. Отщипнула… Вкусно! Еще кусочек… Твердо решила: «Хватит». И отпихнула блюдо. Тут же придвинула и, чтобы пирог не испортился, доела до последней крошки.
Делать за столом Ленке больше нечего было, и оне пошла к двери.
На улице горели лампы дневного света.
Чьи-то мамы и чьи-то папы подметали улицы, гладили школьные формы, решали задачи, заучивали стихи, чтобы не быть застигнутыми врасплох детьми, дрессировали к утру собак, пробовали, что вкусней: рыбий жир или касторка, делали уколы друг другу, мерили температуру, ели столовыми ложками манную кашу…
— Ты меня знаешь, Орлова, я врать не стану, меня затошнило от такой жизни, от таких послушных пап и мам, бабушек и дедушек, от таких мальчиков и девочек… Захотелось домой в родной город, в бабушкину деревню, к собственным непослушным родителям.
Однажды во время завтрака пропал мой аппетит… Надо же! Сию минуту мой аппетит сидел на краю тарелки с медовыми черносмородиновыми варениками в земляничном сиропе, размахивал ручками и ножками, смеялся и пел:
Я весел, добр, здоров и сыт,
Я — твой хороший аппетит,
Забота у меня одна:
Все, что в тарелке, съесть до дна!
И как сквозь стол провалился.
С той минуты я начала худеть, и вскоре прославилась на всю Страну послушных родителей как чемпионка наилегчайшего веса, которая ничего не хочет… Зато я легко передвигалась по горам и лесам.
Как-то в одном из дремучих лесов встретила я диктора детского радио. Диктор спешил из волшебной страны в другую волшебную страну, по дороге задумался и заблудился. Он довольно долго смотрел на меня прищуренными глазами и спросил:
— Что ты такая скучная, девочка? Такая непоправившаяся? Такая не такая?
Мне что… я рассказала.
Диктор заложил руки за спину, глубоко размышлял целых полторы минуты с четвертью… И как хлопнет себя по затылку:
— Вспомнил!.. Нет, опять забыл!
И снова ходил от дерева к дереву, потирал руки за спиной.
— Кремкеле! Бремкеле! Брысь!
— А вот и не так, — сказала я. — Крабли! Грабли! Бумс!!
Как в сказке, появились Конек-Горбунок, волшебная лодка, волшебное такси, волшебная тройка.
Я хотела было на минутку заскочить в Страну послушных родителей, попрощаться — неудобно все-таки, — но диктор, Конек-Горбунок и все остальные решительно отсоветовали:
