Артем Маневич - Синий Колодец
Обзор книги Артем Маневич - Синий Колодец
Артем Маневич
Синий Колодец
Глава первая
Жене десять, нет, одиннадцатый год. Если человеку стукнуло десять хотя бы вчера, можно смело говорить: одиннадцатый.
Женя едет с папой в Синий Колодец.
Папа смотрит на все, что за окном мелькает: дом — на дом, столб — на столб, девочка в сарафане — на девочку в сарафане.
Перед папой на купейном столике раскрыт блокнот. На белом листке нарисован домик с широкими окнами… речка… сад. Заглянешь на другие листки и там: домики, речки, сады.
Ничего особенного: Женин папа — строитель.
В купе еще старичок. Он дремлет над газетой. Очки вцепились ему лапами в переносицу.
Женя дергает папу за рукав. Папины глаза смотрят так, будто Женя прозрачная как вода. А возможно, папе кажется: перед ним окно вагона или домик на берегу блокнотной реки.
Неожиданно папа улыбается, притягивает к себе дочку, ерошит ей волосы.
— Не надо, — просит Женя. Не очень-то понравится, когда ерошат твои волосы, хотя они и короткие и причесать их ничего не стоит.
Взмахом головы Женя отбрасывает челку с глаз, зовет:
— Пойдем в коридор… Ну, пойдем.
Папа прячет в карман блокнот вместе с двух- и трехэтажными домиками, речками, садами, выпрямляется. И теперь каждый может увидеть, какой высокий папа у Жени.
Только никто не смотрит.
Старичок по-прежнему посапывает над шуршащей газетой.
Растопыренными пальцами приглаживает папа свои черно-седые волосы и отодвигает щелкнувшую дверь.
Из края в край по всему коридору стелется красная с зелеными полосами мягкая дорожка. Сверкают дверные ручки. В шелковые занавески набивается из открытых окон ветер.
У окна мальчик в темно-синей матроске с якорями на воротнике. Рядом мама мальчика. Она так на него смотрит… Чужая и даже собственная тетя не станет так смотреть на ничейного мальчика.
Поезд стучит и спешит.
Из лесу к поезду бегут деревья. Рослые солидные ели придерживают малышей: осторожно!
Мама обнимает морского мальчика, прижимается щекой к рыжей шевелюре.
Матрос вырывает голову из-под маминой щеки, а то еще подумают, что он маленький.
Тук-тук Жене в ухо… Вот ведь, она и не догадывалась, что так может стучать папино сердце.
Рыжий мальчик носится по вагонному коридору. И Жене охота бегать от двери к двери, от сверкающей ручки к сверкающей ручке. Она выходит на середину ковровой дорожки. Матрос тормозит на полном скаку, сердито спрашивает:
— Ты кто?
— А ты — Вова, — говорит Женя.
Рыжая голова удивляется.
Девочка успокаивает Вову:
— Меня зовут Женя.
Он все еще разглядывает Женю из-под насупленных бровей, словно рыжий бычок, готовый боднуть.
Золотые якоря прыгают по темно-синей спине бегущего матроса Вовы.
Взрослые говорят:
— Дети…
И не делают других замечаний.
Кто-то берет Женю за плечо.
Над девочкой усатое лицо. Блестящие пуговицы почти задевают Женин нос.
— Кто разрешил вам бегать? Лично я не разрешал. Я — самый главный в вагоне, — грозно говорят усы. — Я — проводник.
Женя и Вова повторяют:
— Проводник.
И чуть испуганным, любопытным взглядом провожают важную спину проводника.
Куда он пошел?
Известно куда: показывать поезду дорогу.
Вова касается воротника матроски, как бы случайно поглаживает пальцами вышитые якоря, громко объявляет:
— А мой папа морской боцман!
И «боцман» звучит почти так же важно, как «проводник».
— Мой папа, — тихо говорит Женя, — строитель… — И трется щекой о папин рукав.
Солнце скатилось к самому горизонту.
Поезд переезжает реку. Вода блестит рядом с мостом, как первомайский салют.
— Ты видела море?
Нет, Женя не видела море. Даже Московское, хотя столько лет живет в Москве.
— Море больше реки… в тысячу… в миллион раз. Мой папа плавает в море.
Женя сразу представляет себе: Вовин папа, морской боцман, плавает по морю, что в миллион раз больше реки, то саженками, то на спине, то «по-собачьи».
Гаснут речные лампочки.
— Знаешь что, — говорит Вова, — я пойду к маме.
Глава вторая
Старичок склонил голову, будто нюхает каштановый в клеточку галстук. Очкам надоело цепляться желтыми лапками за старичковскую переносицу, очки собираются улететь на своих круглых стеклянных крыльях за тридевять земель. Не тут-то было: черный шнурок не позволяет далеко лететь: немножко можно, а за тридевять земель, извините, пожалуйста.
Женин папа добывает из авоськи свертки и шепчет, не желая разбудить старичка.
— Ветчина… отлично… жареная курица… смотри-ка, с ножками-рожками.
Все-таки старичок проснулся, запах, что ли, его разбудил? Он потянул за шнурок улетающие очки, усадил на переносицу, закрылся газетой.
— Что мы имеем дальше? — продолжает папа. — Хо! Сыр, ватрушенция и, постой, погоди… да ведь перед нами не кто иной, как сам пирог вареньевич… Ну и ну, Евгения, бабушка снарядила нас по первому разряду. В пору лететь на Марс… Желаешь на Марс?
— А мама с нами на Марс полетит?
— Не сомневаюсь.
— Когда?
— При первой возможности…
Папа достал из авоськи красный помидор и очень зеленый огурец с пупырышками. На все купе запахло огурцом. Свежий в пупырышках огурец на запах вкуснее, чем на вкус.
— Одна минута, — говорит папа, — и я построю многоэтажный бутерброд-ассорти… Начнем с хлеба, хлеб — фундамент: на нем все держится.
И папа нарезает на ломти большой белый батон.
Ломоть хлеба мажет маслом, на масло кладет сыр, поверх сыра — кружок колбасы, на колбасу — колесико огурца, а на самую макушку бутерброда, как флажок на башню, ломтик красного помидора.
— Вот это — бутерброд, — удивляется старичок. — И я хочу такой.
— Пожалуйста. — И папа построил точно такой же бутерброд старичку.
Стук в дверь.
Входит проводник, нет, не в черном костюме с серебряными пуговицами, а в белом кителе, с подносом в руках. На подносе стаканы чая в блестящих подстаканниках.
— Чай из самовара? — интересуется старичок.
— Из самого тульского, — отвечает проводник. — Ежели кто в сомнении, могу показать… пожалуйста…
— Женя, Женя, не скучай, самовар прислал нам чай…
Старичок помешивает ложечкой сахар в стакане. Ложечка похожа на маленькое весло.
— Совсем забыл, — спохватился он, открыл свой чемодан, достал из чемодана книгу.
— «Мои любимые сказки», — читает Женя. На обложке — серый волк, синее море, золотая рыбка, Иван-царевич, кот в красных сапогах…
Конфеты!.. Каждая конфета — сказка.
Все ясно: старичок — волшебник. У него круглые стеклянные глаза и голубая бородка… Расскажешь Лене Овчинниковой, не поверит.
Конфетам ничего не стоит заговорить или улететь в открытое окно, а то и — обернуться мышами, скользнуть в дверную щель, в игольное ушко, шмыгнуть в коридор к мальчику Вове с золотыми якорями на матросском воротнике.
Фонарные блики ползут по лиловым стенам; в дверное зеркало вплывают огни, вбегают люди с чемоданами, будто зеркало — кино или телевизор.
Словно новенькой резинкой, стирает вечернюю синеву электрический свет.
Папа перебирает Женины короткие волосы. Его большая ладонь ласковая, теплая. Ни с того ни с сего Женя вспоминает маму и прижимается щекой к папиной ладони.
— Расскажи что-нибудь.
— Ладно, — сразу соглашается папа, — расскажу… Мы вам не помешаем?
Невидимый старичок дышит ровно, с легким свистом. В зыбких перебежках света вздрагивает его бородка.
Глава третья
Это было давно, еще в тысяча девятьсот восемнадцатом году во время гражданской войны…
Восьмилетний мальчик Антон, или, как его чаще звали, Антоша, от роду жил в Новохатске. Антоша думал, что Новохатск огромный город. Мальчик уже бывал на многих улицах, бегал к собору, на базар, к высокой серой тюрьме, к городскому саду…
Улицы продолжались…
Самая главная улица — здесь Антоша проводил дни и вечера — именовалась Красной.
Почему?
Никто не мог ответить. Одни говорили: от века так звалась, другие — отмалчивались.
Однажды Антоша спросил самого деда Свирида:
— Почему наша улица Красная?
Дед прищурился, положил левую руку на Антошино плечо, а другой рукой показал:
— Дивись, малый…
Антоша по сто или по двести раз на дню пробегал по улице. Он подробно знал все уличные заборы: какого они цвета, где в заборе щели, а где замшелые доски слабо приколочены; на чьем дворе живет собака и как ту собаку кличут. Он знал любое дерево в ближайших садах, и ему ничего не стоило с закрытыми глазами, на ощупь, по коре отличить антоновку от титовки, боровинку от белого налива, вишню от сливы.
