Синсукэ Тани - Дети из дома № 300
— Ты что, шутишь? — сказал Дабо, скосив сердитый глаз на Тёбо. — Подумай, когда же мы закончим это строительство. Потайной вход! Запасной выход! По-моему, никаких лишних входов и выходов не нужно. Есть один вход, и ладно.
— Ну и зря! Хочется, чтобы поинтересней было, а ты… — вмешался в спор Очкарик Мацу.
— А перед маленькой пещеркой выкопать бы яму-ловушку, такую глубокую, чтобы из неё без лестницы не выбраться. Мы будем знать, что там ловушка, и всякий раз станем перепрыгивать через неё. Всё равно ведь копать, ребята, так давайте уж и это сделаем. А? — предложил Тёбо.
В таком виде его предложение и было принято Каттяном.
С дуба видна река. Высокий утёс на её берегу, голубая вода, проглядывающая между деревьев, манят к себе Тёбо.
«Эх! — тихонько вздыхает он. — Искупаться бы. И почему это меня вода не держит? Почему я плавать никак не научусь? Ногами и руками изо всех сил бултыхаю, а всё равно тону. Вот обидно!»
Однако когда смотришь на всё сверху, например с дерева, сам себе кажешься великим и смелым. И Тёбо думает: «Не буду вот держаться за плот, а возьму и доплыву до другого берега, как Лягушонок, брассом. Очень уж досадно, когда девчонка с важным видом поучает: «Плыви, плыви, не бойся!»
Внизу, у подножия горы, идёт дружная работа: не разгибая спины ребята копают туннель.
Дабо, которому Красная Майка набил большую шишку на лбу, очень переживает, что не может отомстить ему. И всякий раз, когда случается передышка в работе, он бубнит, что нужно отплатить «пончикам». И тогда Каттян говорит ему:
— Дабо, а ты подумал хоть немного, что будет, если мы отправимся во двор к «пончикам» и отколотим их там?
Дабо, шмыгнув, как всегда, носом, молча смотрит на Каттяна.
— «Пончики» снова придут на гору драться. Вот что будет.
— Ну и что же. Мы зададим им хорошую трёпку.
— А как же пещера? Сейчас они думают, что это мы к ним придём, потому и не появляются здесь. Вот и воспользуемся этим, будем пока копать туннель.
— А-а…
— Между прочим, ниндзя так и делают. Ловко используют настроение врага. Головой нужно работать, Дабо, головой!
Лицо у Дабо делается злым — вот-вот в драку полезет.
— Это что же выходит? Так и будем ходить побитые? Тогда зачем Тёбо каждый день торчит на дереве, раз мы уверены, что они не явятся к нам? — недовольно бурчит он.
— А это на всякий случай, чтобы не застали врасплох, как в прошлый раз.
— Пошли бы к ним во двор, вздули бы их как следует… Сразу бы на душе полегчало. Я Красную Майку даже во сне вижу — до того мне обидно.
— И что ты всё ворчишь, Дабо? Все работают, стараются, только ты один всё бубнишь и бубнишь себе под нос. Смотри, вон Очкарик даже братика своего к дереву привязал и роет землю усердно, как крот. А Лягушонок о Тайхо уж и говорить перестала. Мы ещё так мало выкопали, только четыре метра. Когда же мы закончим работу, если все будут, как ты, только и делать что ворчать да ныть?
— А что я? Я только говорю: когда человеку обидно, ничего делать не хочется, — бубнит своё Дабо.
— Ладно, на сегодня довольно. Пошли на речку, искупаемся. Когда-то и отдыхать надо, — решает Каттян.
Все разом бросают лопаты и выскакивают из пещеры.
Глава шестая
ЛЕСТНИЦА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ПЛОТ
Как всегда, они сбросили одежду у подножия утёса. Верёвка, которую они привязали к корню вишни, каким-то чудом выросшей на уступе утёса, свисала, как и прежде, до самой воды.
Дабо первым сбежал к реке и громко оповестил всех, что плот, спрятанный ими в углублении скалы, никем не тронут. По-видимому, «пончики» не приходили сюда купаться.
Утёс на реке с давних пор считается достопримечательностью здешних мест. Если смотреть на него с реки, кажется, что он возвышается над водой совершенно отвесно.
Года три назад, в июле, здесь появились два студента в альпинистском облачении и взобрались на вершину утёса со стороны реки. Им едва хватило места присесть там вдвоём. Спустившись на берег и закурив сигареты, они спросили:
— Мальчики, кто-нибудь прежде поднимался на этот утёс?
Ребята промолчали.
— Там следы от костра. Вороны свили себе гнездо прямо на пепле. Прекрасный вид открывается, даже Америку видно.
И, взвалив на плечи верёвку, студенты, посмеиваясь, ушли.
Ребята, наблюдавшие за восхождением на чёрный, как навозный жук, утёс метров тридцати высотой, не могли, конечно, остаться равнодушными к такому событию.
Они немедленно раздобыли где-то обрывки верёвок, связали их и приступили к восхождению на вершину утёса, но не с подошвы, а с уступа. Однако смогли одолеть лишь метра три.
Тогда они бросили эту затею, привязали верёвку к корню вишни, росшей на уступе утёса, так, чтобы её конец свисал к воде. Теперь, держась за верёвку, можно было подниматься и спускаться от реки до уступа — до него было метров семь.
И каждый год, когда начинался купальный сезон, ребята первым делом привязывали верёвку к корню вишни.
Как-то раз, в прошлом году, когда все купались в реке, Каттян забрался по верёвке до уступа и закричал:
— Эй, смотрите! Сейчас я буду прыгать в воду.
Он подождал, пока друзья, плавающие в реке, обратят на него внимание.
Утёс кажется выше или ниже в зависимости от того, где ты находишься. Конечно, когда смотришь вниз, он кажется значительно выше и прыгать страшно.
Поэтому Каттян немного помедлил. Сначала он решил прыгать вниз головой: поднимаешь руки вверх и, описав красивую дугу, врезаешься головой в речной поток. Однако решиться на такое нелегко. И Каттян передумал. Он тяжело плюхнулся в воду ногами вперёд.
За ним прыгнул Дзюн. Потом, огласив реку громким воплем, в воду полетел Дабо.
— А ну-ка, и я попробую! — отважилась Лягушонок. Пригладив ладошками мокрые волосы, она сделала глубокий вдох и с весёлым смехом бултыхнулась в реку.
Тёбо и Очкарик Мацуо, прильнув, словно улитки, к утёсу, с восторгом глядели на друзей. Тёбо вовсе не умел плавать, а Очкарик плавал только по-собачьи.
В голубом небе тянется длинный белый след, оставленный самолётом, будто кто-то прочертил мелом белую черту. Стоя на уступе утёса, Лягушонок радостно смеётся.
— Как замечательно! Летишь себе по воздуху до самой воды. А с парашютом, должно быть, ещё приятнее прыгать.
Только что она забралась по верёвке на уступ, с её дырявого, изъеденного молью купальника каплет вода, сверкая в лучах солнца. Лягушонок глядит на белый след самолёта в голубом небе, и ласковый ветерок обдувает её плечи.
— Ну что, будешь прыгать, Лягушонок?
— Нет.
— Если надумаешь, прыгай подальше от нас, а то плот качается. Ещё утонем. Правда, Очкарик? — говорит Тёбо, стоя на плоту.
Плот причален к утёсу.
Тёбо и Очкарик пытаются, держась за верёвку, забраться на уступ с плота. Однако они никак не могут справиться с ним — плот всё время уходит из-под ног, и приятели давно уже бранятся друг с другом.
— Эй, Очкарик! Чего зеваешь? Направляй его шестом в мою сторону! — кричит Тёбо.
— Да я и так изо всех сил толкаю его, а он норовит в бок уйти. Ну что тут поделаешь?
— Ой! Ты что раскачиваешь плот? Утонем!
— Это ты сам качаешь его, Тёбо.
Очкарик и Тёбо, столкнувшись боками, подпрыгнули, словно коты, и сердито уставились друг на друга.
— Тише, ты! Перевернётся!
— И что ты всё ругаешься, Тёбо? Надоело уж.
Они осторожно выпрямляются на плоту.
Посредине реки торчит из воды физиономия Дзюна, он плывёт стоя, беспечно распевая «Песенку о воздушном шаре» из детской телепередачи:
Не лопайся сразу,
Как мыльный пузырь.
Раздуйся до отказу,
Стань круглым и тугим.
Такой же круглый, круглый
У барсука живот[13],
Он ловко барабанит:
«Помпоко! Помпоко!
Помпоко!»
Каттян и Дабо отправились на поиски досок, чтобы сколотить ещё один плот и устроить на реке гонки двух команд. Вернулись они к утёсу с длинной лестницей.
— Вот посмотрите! Чем не пирога, на которой плавают негры в Африке? Привязать по бокам два поплавка для равновесия — и порядок. Забей-ка гвоздь вот на этой доске! — Каттян ногой подталкивает к Дабо маленький камешек.
— А эта штука, пожалуй, быстрее плота поплывёт. Правда, Каттян?
— Ясно! Она узкая и длинная, будет хорошо скользить в воде.
— Возьмёшь меня в пирогу? — просит Дабо.
— А как же! Ведь это ты нашёл лестницу.
Да, это была обыкновенная лестница. Дабо заметил её, когда они проходили мимо дровяного сарая за баней. Она стояла там, прислонённая к сараю. Лестница была самая простецкая — к двум палкам прибиты поперёк несколько досок, конец одной из палок отломлен.
— Ремонт закончен, Каттян!
— О’кей![14]
