Кейт Коннолли - Чудовище
Это Пиппа.
Этот паршивый птицтерьер увязался за мной следом.
Пиппа выпрыгивает из кустов, тормозит и подозрительно смотрит на камень, на котором я сижу. И рычит.
Я показываю ей язык:
— Ты здесь все равно не поместишься.
Она несколько минут медлит, в маленьком ее горле что-то клокочет, но в конце концов собака сворачивается клубочком в зарослях папоротника метрах в трех от меня.
Я устраиваюсь поудобнее — на верхушке валуна обнаружилась чудная выемка как раз подходящего размера, снова открываю книгу и уношусь в вихре сказок, к которым мое воображение услужливо рисует картинки.
В сказке, которую я сейчас читаю, дочь мельника полюбила младшего сына короля. В стране, где они живут, на каждом шагу попадаются тролли и гномы, волшебники вымогают у людей обещания, которые невозможно исполнить. Принц храбр и хорош собой, девушка красива, и все-таки кончается все плохо.
Мне достаточно всего раз взглянуть на свою разноцветную кожу, шевельнуть обвитым вокруг ноги хвостом, чтобы вспомнить, как сильно я отличаюсь от девушек во всех этих сказках и от девочек, которых я спасаю каждую ночь. Отец говорит, что я — совершенное создание, но, если бы принц знал, из чего я создана, захотел бы он меня такую? Что было бы для него важнее — то, сколько пользы я могу принести, или то, что таится у меня в сердце? А может, я стала бы для него грозным противником, которого он должен победить, чудовищем из сказки?
В книге об этом ничего не говорится.
Отец подарил мне ее, чтобы я лучше узнала людей и их странные обычаи и еще — чтобы знала, как коварны колдуны. В моей книге они всегда бьют исподтишка. Когда я повстречаюсь с моим колдуном, надо быть к этому готовой.
Солнце успело пересечь небосклон и начинает клониться к горизонту. Пора домой — надо успеть раньше отца. Вдруг моя новообретенная свобода не приведет его в восторг.
Но мне так не хочется отсюда уходить! Я ложусь на камень и долго смотрю в голубое небо меж паутины листвы, нависшей надо мной. Ярко светит солнце. Я могла бы лежать так вечно.
Тепло исходит даже от камня, на котором я лежу.
А еще он шевелится.
Я не успеваю даже схватить книжку. Меня отбрасывает прочь, и я кубарем лечу к подножию толстого дуба. Под яростный лай Пиппы я вскакиваю на ноги, пытаясь понять, что же это за камень.
А у камня между тем обнаруживается морда. И ноги.
И зубы.
Не сводя с меня глаз, он разворачивается во всю длину и оказывается огромной зверюгой.
Это дракон.
Когти выскальзывают наружу сами собой. Сердце бешено бьется в груди. Каждый дюйм тела окатывает жаром.
Дракон. Зверь из сказок. Я-то думала, что ни в Брайре, ни в соседних странах драконов давно уже не осталось. Но то, что я приняла за блестящий на солнце гранит, оказалось блистающей чешуей. Чешуя отражает солнечные лучи, и дракон оказывается окружен чем-то вроде сияющей ауры. На камне два «нароста» — они открываются, и я вижу светло-желтые глаза. Глаза моргают. Дракон расправляет крылья, впятеро больше моих, и делает взмах, от которого по воде против течения бегут волны.
Дракон наклоняет голову, внимательно меня рассматривает. Он мигает, потом еще раз, а я тем временем стараюсь не дышать. Если бы он хотел, он заглотил бы меня в один присест. И все равно бы не наелся.
Пиппа тявкает в последний раз, а потом удирает в лес. Дракон не обращает на нее ни малейшего внимания.
Огромный нос фыркает, потом прижимается к моему боку и втягивает в себя воздух. В голову бросается кровь, инстинкты визжат и воют в каждой клеточке моего тела. Но от инстинктов сейчас толку никакого. Дракон поймает меня еще прежде, чем я успею сделать хоть шаг, а уж о том, чтобы с ним сразиться, не может быть и речи.
Дракон выдыхает и обдает меня струей влажного воздуха.
Странно ты пахнешь.
Я задыхаюсь от изумления. Как это он?.. Это он со мной говорит?
Я принюхиваюсь; от дракона пахнет почти так же, как в чащобе после ливня. Густой, влажный запах с привкусом металла.
— Т-ты тоже… странно, — шепчу я.
Дракон поднимает голову, задирает ее выше бугристых плеч, выше деревьев, распахивает пасть и грохочет, словно камнепад.
Он что… смеется?
Голова опускается, золотистые глаза вновь устремлены на меня.
Что ты такое?
Горло у меня сжимается так, что я едва дышу, но я все же выдавливаю в ответ:
— Я — Кимера.
А, химера. Вижу, вижу. Немного от человека, немного от птицы?
— И от змеи.
Из-под юбки высовывается дрожащий хвост.
Голова отдергивается, а потом медленно приближается вновь.
Сестра.
На меня накатывает какое-то странное чувство. Это облегчение — словно я что-то долго искала и вот наконец нашла. Но, кажется, чувство это не мое. Это чувствует дракон.
Я тебя искал. Меня пробудил твой странный запах.
— Зачем?
Я не в силах даже представить, что нужно от меня дракону. Но чужое чувство не захватывает меня целиком, и теперь я понимаю, что к облегчению примешивается кое-что еще. Что-то знакомое.
— Тебе одиноко.
Огромная голова в сияющей чешуе кивает в знак согласия. Даже сейчас, будучи в ловушке, я не могу не заметить, как дракон прекрасен.
Нас мало осталось. — Дракон издает леденящее душу шипение. — Колдуны.
Во мне взрывается ненависть. На сей раз — моя собственная, которую чувства дракона лишь усиливают. Я рычу.
Ты их тоже не любишь? — Дракон покачивает головой.
— Ненавижу!
Тогда мы будем защищать друг друга, сестра.
Это слово вновь наполняет мою грудь теплом.
— От колдунов? — спрашиваю я.
Дракон снова шипит.
Да. Им нужна наша кровь и наша магия.
По ногам пробегает холодок. Верно, отец говорил, что драконья кровь нужна колдунам для разных зелий. Как это страшно!
— Я убью колдуна. Я для этого и создана.
Ты очень необычная девочка.
Если бы дракон не так походил на камень, я готова была бы поспорить, что при этих словах он приподнял бровь.
— Спасибо, — говорю я и запинаюсь, потому что не знаю, как обращаться к дракону. — Как тебя зовут?
Можешь звать меня Бату.
— Бату, — повторяю я, пробуя слово на вкус. — Тебе подходит.
Дракон приоткрывает пасть — кажется, он улыбается. То есть я надеюсь, что улыбается.
Мы с тобой очень похожи, сестра.
Да, мы похожи. Мы оба одиноки и испуганы. И одинаково горячо ненавидим колдуна.
Чтобы защитить друг друга, мы можем сделать только одно. — Дракон садится на задние лапы, но голова его по-прежнему возвышается над верхушками деревьев.
— Что? Я согласна!
Я на все пойду ради этого чудесного существа, которое назвало меня сестрой и которое тоже стало жертвой колдунов. Отец не будет возражать — он же делал все, что мог, чтобы защитить других гибридов. Ну а я буду защищать дракона, это то же самое.
Дать клятву на крови. Вместе мы станем сильнее.
Бату выпускает коготь и колет им подушечку на передней лапе. Между чешуйками проступает сверкающая голубая кровь. Я делаю то же самое, только ойкаю от боли в руке. У меня кровь красная и не светится. Это даже как-то неинтересно.
Бату поднимает свою лапищу.
Прижми свою лапу к моей. Клятва свершится, когда твоя кровь смешается с моей.
Я не вполне понимаю, чем это нам поможет, но я ведь и в драконах не слишком разбираюсь. Есть меня он, по крайней мере, не собирается, а кроме этого меня, честно говоря, мало что беспокоит.
И вместе с тем дракон пробуждает в моей душе нечто первобытное, некую потребность, бьющуюся где-то там, за пределами разума.
Я прижимаю руку к его лапе. Голубая кровь на ощупь холодная и вязкая, но, когда она смешивается с моей, что-то происходит. Словно тысячи иголочек покалывают кисть, бегут по руке, по хвосту, по всему телу.
Мы никому не должны друг о друге рассказывать. Ради безопасности.
Я отдергиваю руку и кривлюсь от ноющей боли.
— Никому-никому?
Дракон кивает огромной головой.
— Вот прямо совсем никому? — переспрашиваю я, гадая, как мне скрыть случившееся от отца.
Никому!
Мысль Бату наполнена такой силой, что меня вжимает в дерево.
— Можно я хотя бы отцу расскажу? — прошу я.
Никому! — мысленно повторяет дракон, но уже не так яростно.
— Но ведь мы с отцом как раз и боремся с колдуном. И ты тоже колдуна ненавидишь. А если мы будем друг другу помогать, то точно с ним справимся. Ты же такой большой!
Веко обращенного ко мне глаза медленно опускается, потом поднимается вновь.
«Большой» — не всегда значит «сильный». Впрочем, когда-то я и впрямь мог победить колдуна.
