Кейт Коннолли - Чудовище
Отец опускает взгляд, но все же выдавливает смешок.
— Человеческих слез на грош можно ведро купить. А мне нужны особенные слезы.
— Какие? Чьи?
Отец широко зевает, ему вторит лежащая под креслом Пиппа. С минуту мне кажется, что отец не слышал моего вопроса.
— Драконьи.
Рука моя замирает над горшком. Понятно теперь, почему эти слезы такая редкость.
Мне становится очень грустно. Чтобы получить драконьи слезы, надо заставить дракона плакать. А мне совсем не нравится мысль о том, что кто-то может специально мучить дракона.
А ведь отец использовал эти слезы, чтобы вернуть меня к жизни. Не знаю, что и думать.
И тут я вдруг радуюсь, что не сумела рассказать отцу о драконе, которого я повстречала, приняв за камень.
День двадцать девятый
Я перепархиваю через городскую стену. Кожу покалывает от нетерпения. Каждую ночь мальчик оставляет мне у фонтана по розе. Эти розы находят прибежище меж страниц книги, которую я храню у себя в комнате, а мысли о мальчике с теплым взглядом преследуют меня повсюду, куда бы я ни пошла. Я чувствую на себе его взгляд, когда отправляюсь за дичью к обеду, когда парю в небе над изгородью. Работая в саду, я мечтаю показать ему свои розы. Он незримо присутствует повсюду, и избавиться от него невозможно.
Днем я жду вечера, ведь вечером я смогу пробраться в город и снова увидеть моего мальчика. И получить от него еще одну розу.
Подозреваю, что розы эти мальчик рвет в дворцовом саду, когда идет в тронную залу с очередной запиской. Я слежу за ним издалека, а во дворец вхожу, лишь когда мальчик совсем скроется из виду, — боюсь, как бы он меня не застукал. Ведь тогда он вряд ли станет и дальше оставлять мне розы. А я так хочу, чтобы это продолжалось.
Если бы только отец не запрещал мне разговаривать с людьми! Иногда мне кажется, что я, как принцесса в башне, та, из книги сказок, — заперта, разлучена с миром. Мальчик пробудил во мне любопытство: часть моей души изнывает от желания с ним познакомиться. Из сообщений, которые я перехватываю, ясно, что он имеет какое-то отношение к королю, но какое? Он принц или слуга? Или я не знаю пока слова, которым он называется?
Сообщение, которое он оставил прошлой ночью, заставляет отца покачать головой.
«Колдун снова ушел от стражи. Переведите Д. на вторую позицию».
Что за Д., что за вторая позиция? Я спросила отца, и он сказал, что не знает, но смотрел как-то очень отрешенно.
По круговерти улочек, меж домов с закрытыми ставнями я легко бегу к фонтану — к нашему фонтану. Иногда из открытых окон доносятся обрывки разговоров. Обычно я не обращаю на них внимания и бегу дальше, но тут вдруг слышу знакомое имя.
— Барнабас, ха! Я-то всегда говорила, что король наш — простак, коли ему поверил. Клялся-клялся избавить нас от этой напасти, и что же — с чем были, с тем и остались, — говорит женский голос.
Я чуть подлетаю, чтобы заглянуть в окно. Две женщины моют посуду. Барнабас. Дэррелл называл так отца. Они говорят о моем отце?
Вторая женщина фыркает:
— Я слыхала, он захотел от короля кучу разных странных вещей. Марта говорит, разломал дворцовые ворота, бродил как чокнутый, все бормотал о первенцах да о нарушенных клятвах. Он рехнулся, точно тебе говорю. Да только даже у него хватило ума удрать, покуда не стало совсем худо. Будь он в городе, его бы уж точно считали виноватым за больных девочек.
— Удрал, и пусть его. Нам тут таких не надо, — отвечает первая, назидательно покачивая разливной ложкой.
Я снова прячусь в тени у стены. Неужели они действительно говорят об отце? Он что, правда рассорился с королем? А мне он даже не говорил, что знаком с ним. Правда, я и не спрашивала. Надо запомнить!
Я сворачиваю в переулок, но бегу медленнее прежнего. Мне не нравится, когда кто-то плохо говорит о моем отце. Он хороший, добрый, а они говорят о нем, словно о каком-то сумасшедшем, который сбежал, когда город в нем нуждался. Нет, это точно какой-то другой Барнабас.
Но сосущее ощущение в животе говорит: нет, не другой. Как жил отец до моей смерти? До того, как оживил меня? Может быть, он предупреждал короля, чтобы тот не шел на сделку с колдуном? Или пытался остановить колдуна с помощью науки, но не сумел, и все пошло прахом? Наверняка пытался, насколько я его знаю, но ему никто не помог, меня-то еще не было. Я не так много о нем знаю, но он — любящий отец и гениальный ученый, и жизнь свою посвятил благородной цели.
Мне этого достаточно. Отец наверняка мне все объяснит. Подумаешь, кумушки сплетничают! Мало ли что они там себе напридумывали.
Да и потом, если начистоту, секреты есть не только у отца. Я так и не рассказала ему о моем драконе. Вина камнем лежит у меня на душе, но я просто не в силах говорить. Стоит мне только захотеть произнести хоть слово о Бату, как я лишаюсь дара речи.
Теперь я все время читаю сказки, и подпрыгиваю от неожиданности всякий раз, когда в комнату входит отец. Он был прав: из этих книг я узнала не много. Драконы в них обычно творят злые дела, но уж мой-то дракон не из тех, кто крушит деревни или пожирает несчастных дев, это я знаю точно.
Бату не такой.
Он назвал меня сестрой. Всякий раз, когда я шепотом произношу это слово вслух, в сердце у меня что-то звенит, и счастливая дрожь проходит по всему телу до самых кончиков пальцев. Между драконом и мной завязались узы, и не только кровные.
Мы оба прячемся в тени, скрываемся в потайных уголках и отчаянно мечтаем о солнце. Дракон знает, каково это — когда тебя боятся и ненавидят, как боялись и ненавидели бы меня горожане, случись им меня повстречать.
Может быть, страшные сказки о драконах — это все выдумки.
Я все еще шагаю по направлению к фонтану, но уже не так бодро. И отцу, и дракону придется подождать. Если мальчик появится тогда же, когда появлялся на прошлой неделе, значит, ждать осталось недолго. Лоскуты моей кожи краснеют, а иные розовеют. Я плотнее заворачиваюсь в плащ. Незачем мальчику видеть, какая я разноцветная. Собственно, ему вообще незачем меня видеть.
Заслышав плеск струй, я замираю. И этой, и любой другой ночью главное — осторожность. Я крадусь к фонтану и обхожу его вокруг в поисках цветка, который должен был оставить мальчик.
— Ты пришла, — негромко говорит кто-то из тени.
Я резко оборачиваюсь, и фонтан оказывается у меня за спиной. Хвост напрягается и так сжимает бедро, что нога немеет. Лишь усилием воли я сдерживаю рвущиеся наружу когти.
Мальчик выходит из переулка в нескольких метрах от меня и подходит все ближе. В горле у меня словно ком стоит. Интересно, так всегда бывает у девочек, если их застанет врасплох мальчик? Что-то мне подсказывает, что да.
Я не скажу ему ни слова. Он подходит ближе, протягивает ко мне руку ладонью вверх. Вторую он прячет за спиной, но я и так знаю, что там роза. Она пахнет в точности так же, как те, что я прячу у себя в комнате.
— Пожалуйста, только не убегай, — говорит он. Голос у него приятный, самую малость грубоватый. По спине у меня бежит холодок. Мне нравится этот голос.
А вот отцу бы все это не понравилось. Ох и разозлился бы он, если бы знал, что я стою и таращусь на странного мальчика, который разгуливает после заката, и что посреди ночи меня заливают волны жара.
Я делаю шаг назад, к фонтану.
— Послушай, я просто хотел с тобой поговорить. — Мальчик делает еще шажок.
Я прикусываю язык и приказываю ногам не двигаться. Мне до боли хочется заговорить, но инстинкты кричат, что надо бежать, бежать как можно дальше от этого настоящего, живого человеческого мальчика. С девочками все было иначе. А вот к мальчику мне бы в голову не пришло подойти ближе.
Он снова делает шаг. Еще немного, и он окажется совсем близко и сможет до меня дотронуться. Сможет сам подарить мне розу.
— Как тебя зовут? — спрашивает он.
Я сжимаю губы и качаю головой. Отцу не понравилось бы, если бы я назвалась. Это может быть опасно. Нельзя рисковать, вдруг мальчик разгадает планы отца. Или угадает, кто я такая.
— Я — Рен. — Он показывает на себя.
Я молчу. В горле у меня так пересохло, что я не сумела бы заговорить, даже если бы захотела.
— Я никогда раньше не видел тебя в городе до той ночи, несколько дней назад. — Он замолкает, морщит лоб. Еще один шаг. — Но мне все время кажется, что я тебя знаю.
Еще один шаг. Запах свежевыпеченного хлеба становится сильнее. Мне хочется закрыть глаза и вдохнуть его полной грудью, но — нельзя. Я ведь до сих пор не знаю, друг мне мальчик или враг.
Еще шаг, и между нами остается совсем мало пространства. Руки под плащом дрожат. Когти так и рвутся наружу. Колени, против моей воли, чуть сгибаются, и при малейшей угрозе я готова взмыть в воздух.
Мальчик достает руку из-за спины, протягивает мне розу и делает последний шаг.
Не в силах удержаться, я отшатываюсь, вцепляюсь в край фонтана. Вода омывает мои пальцы, но не может охладить пылающую кожу.
