Анатолий Арамисов - Французская защита
Виктор через день встречался со своей дочерью. Наташа была исполнена великой гордости за отца.
— Ты должен победить этого чемпиона, папа! — наставляла она, смешно тыкая пальчиком в плечо Одинцова.
— Почему? — улыбался в ответ Виктор.
— Потому что ты самый лучший! И я тебя очень люблю!
— Ну, постараюсь, раз так! — отец гладил дочь по волосам. — А если проиграю, неужели станешь меньше любить?
Взгляд дочери стал серьезным.
— Нет, не меньше. Но ты постарайся, папочка!
И Виктор вспомнил эти слова, когда он только собирался уезжать на тот злополучный турнир в Торси. Воспоминания снова нахлынули в его душу.
«Надо бы могилу Лёхи навестить, — подумал он, — вот завтра как раз и съезжу»…
— А правда, папа, что ты будешь жить с чужой тетей? — спросила дочь.
— Понимаешь, Наташа… Люди не всегда, к сожалению, ладят между собой. И расстаются поэтому. Ты должна понять, из-за того, что я буду жить с другой женщиной, я не стану меньше любить тебя! Понимаешь? Так же, как и ты, если я проиграю чемпиону…
— Понимаю… — опустив глаза, ответила дочь. — Я приду посмотреть твою первую партию. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулся Виктор и поцеловал девочку.
Жена Лиза долго допытовалась, где живет в Москве Виктор. Прежде чем отдать девочку отцу, она сначала затевала разговор о деньгах, сетуя на тяжелое материальное положение.
— Ну у тебя же Гога торговец сигаретами? Должны быть деньги… — улыбался Виктор.
— Да какие там деньги! — лишь отмахивалась Лиза. — Копейки просто.
— Конечно, в сравнении с этим! — отвечал шахматист, небрежно бросая на кухонный стол очередную пачку зеленых бумажек.
Ему было важно сохранить душевное спокойствие перед самым главным событием в его жизни.
* * *Пять дней… четыре… три… два… один.
Наконец, шахматная битва началась!
Двадцать четыре партии должны были провести между собой противники.
Двенадцать в Москве, остальные в Берлине. Игра будет идти до шести побед или момента, когда претендент наберет 12 с половиной очков.
В случае счета 12:12 чемпион мира сохранял свое звание.
После помпезного открытия матча, где ораторы нескончаемой чередой вылезали к микрофону из президиума на сцене концертного зала, после назойливого внимания прессы, слепящих бликов фотокамер, черных микрофонов, которые, словно головы змей вились вокруг лица Одинцова, — наконец, он остался в звенящей тишине.
Один на один с чемпионом мира.
Тот привычно хмурил густые брови, исподлобья бросая тигриные взгляды на соперника.
Судья, известный в прошлом шахматист, медленно подошел к столику и включил часы чемпиона мира.
Тот быстро сделал ход.
Зал гулко охнул.
На демонстрационных досках отобразился ход пешкой от слона.
Цэ два — цэ четыре.
Английское начало.
Чемпион никогда еще не играл так первым ходом.
Виктор, почувствовав спиной знакомый холодок встречи с неожиданным, спокойно взял ручку и аккуратно вывел первый ход на бланке. Предстояло решить — сразу сделать условленный знак Симоне, или самому начать игру?
Одинцов выбрал второй вариант.
Он прикидывал, какая из дебютных схем более изучена программой. И остановился на симметрии.
На доске отобразился ход цэ семь — це пять.
Чемпион удовлетворенно хмыкнул. Он видел, что его начало застало врасплох претендента, и при подготовке к матчу команда Одинцова вряд ли подробно рассматривала этот дебют. Он же, наоборот, уделил ему в последний месяц львиную долю времени, зная, как трудно бывает перестроиться по ходу поединка.
Виктор бросил взгляд в зрительный зал.
Яша Бурей, сидящий в первом ряду, поежился и опустил голову. Они во время бесед в номере «Hôtel de France» даже не допускали возможность применения противником английского начала.
Алик Сношаль с довольным видом что-то быстро писал в свой блокнот. Сидящая рядом с ним блондинка не сводила глаз с Одинцова.
Виктор знал, что среди примерно тысячи зрителей в зале сидят люди, давно знающие его. Мелькнули лица Лизы с дочерью, его матери, друга детства Кости, с которым он ездил к Вощанову. Жорж Гиршманн с Евгеньичем, бросив все дела, прилетели в Москву и теперь болели за лидера их команды.
Они верили в него.
Виктор снова почувствовал незримый укол совести.
И не делал условленного знака вплоть до одиннадцатого хода. Он знал, что Симона нервничает в своей «Ауди» с тонированными стеклами.
И, наконец, подчеркнув ручкой ход противника, услышал тихий шепот:
— Витя, почему так долго? У тебя уже минус ноль шестьдесят три…
Это означало, что по дебюту чемпион мира получил солидный перевес. Он коршуном кружился вокруг шахматного столика, быстро расшагивая по сцене. Скрип его новеньких туфель доносился до последнего ряда акустического зала Чайковского.
Виктор в один момент поднял голову и хотел, было, подозвать судью, чтобы заявить: ему мешают!
Но передумал.
Алик покинул свое место в зале, вышел в пресс-центр и передал в редакцию горячую новость: «Чемпион мира взял в тиски претендента в первой же партии! Позиция белых после начала выглядит явно предпочтительнее. Неожиданный сюрприз при выборе дебюта явно потряс его соперника! Многие эксперты склоняются к тому, что сегодня лучший шахматист планеты откроет счет в матче!»
Но никто, кроме Симоны, не знал в эти минуты, что с каждым ходом в партии, минус в позиции черных фигур стремительно сокращался. Наконец, она радостно прошептала по рации:
— Сейчас по нолям!
Это означало — компьютерная программа оценивает позицию, как равную.
Однако чемпион мира по инерции продолжал играть на победу. Он никак не мог поверить в то, что его позиционное преимущество растаяло, как утренний туман. Упрямство и сила воли, помноженные на великолепную атакующую игру, почти всегда приносили свои плоды. Но это было против живых, утомленных почти пятичасовой борьбой игроков.
И он пошел на риск, надеясь на ошибку Одинцова.
Зал ахнул, когда увидел, как чемпион мира «подставил» ладью за слона. Жертва качества!
В расчете, что слоны белых вместе с другими фигурами обрушаться атакующей мощью на редуты черного короля.
Судья вышел к краю сцены и поднял вверх обе руки.
На большом табло загорелось: «Просьба соблюдать тишину!»
Симона спустя пять минут тихо прошептала:
— Можно брать ладью. Атака отбивается. У тебя — плюс ноль семьдесят. Одинцов принял жертву.
Табло с мольбой о тишине горело до самого конца партии.
Чемпион мира впился горящими глазами в доску.
Комментаторы, все как один, предрекали ему скорую победу.
Однако спустя несколько ходов неожиданно прояснился замысел черных: они сами приносили в жертву коня, запирая при этом главную фигуру чемпиона в углу и стремительно контратакуя белого монарха.
В зале наступила мертвая тишина.
Чемпион странно изменившимся голосом хрипло проговорил:
— Предлагаю ничью!
Как в той памятной партии из первого гроссмейстерского турнира Одинцова в Москве.
Симона закрыла глаза и стиснула свои маленькие кисти в кулачки: «Неужели он опять согласиться? У него уже — плюс ноль восемьдесят!»
И облегченно откинулась на сиденье автомобиля, услышав в наушниках голос Виктора:
— Нет, пожалуй, еще поиграем!
Молниеносная серия белых. Они в цейтноте. Виктор, не спеша, записывал ход чемпиона, минуты на две замирал в задумчивой позе и потом делал свой.
«СиМа» играла безупречно.
Журналисты, только что со смехом обсуждавшие в пресс-центре мнимые шансы Одинцова, пулей вылетели в зал и с изумлением наблюдали, как после фантастической жертвы коня черных, позиция чемпиона ухудшается с каждым ходом.
Наконец, зал зааплодировал.
Чемпион нервным движением остановил часы, расписался на бланке и, не пожав сопернику руку, вылетел прочь со сцены.
Во все агентства новостей полетели краткие «молнии»: «Первая партия матча закончилась победой претендента — Виктора Одинцова!»
Симона с радостным смехом открыла дверь их квартиры и повисла на шее любимого.
— Ура! — по-детски воскликнула она. — Мы выиграли!
Шахматист поцеловал девушку и тяжело вздохнул:
— Уф! Устал сегодня, словно вагон с картошкой разгружал!
— А почему ты так долго? — с любопытством заглянула в глаза мужчине Симона. — Я уже давно праздничный ужин приготовила!
— Еле от Яши отделался! Пристал, словно банный лист! Давай, говорит, прямо сегодня вечером готовиться ко второй партии! Подробно разбирать его новинку за белых в староиндийской…
— А ты что?
— Я сказал, что завтра будем этим заниматься. Надо же! Какой трудовой энтузиазм проявился у него. В Париже был всегда рад, когда наши встречи были недолгими.
