Александр ЗОЛОТЬКО - ПОКЕР НА КОСТЯХ
Как мне ему объяснить, что… А что, собственно, я могу ему объяснить? Я могу только просить его. И еще могу… Я осторожно помассировал руки. Следы от наручников.
Ртищев посмотрел на часы:
– Время выходит. Что там у нас с радио?
Вопрос Ртищев выкрикнул в сторону двери.
– Ничего, – глухо ответил чей-то голос.
– Ну, кто маньяк и убийца? – спросил Ртищев. – Им просто нужно было выступить в прямом эфире. И если то, что я заставляю их сказать, действительно ложь, неужели они не могут солгать? Пожертвовать собой ради миллионов жизней. Я ублюдок?
– Может быть, они еще успеют? – я сам не верил в то, что говорил, но мне нужно было время. Пальцы уже слушались меня, с трудом, сквозь пульсирующую боль, но слушались.
– Они не станут выступать.
30 января 2000 года, воскресенье, 8-55 по Москве, Белгородская область.
– Выступления не будет, – сказал Виктор Николаевич.
– Вот и все, – вырвалось у Михаила.
Игорь Петрович побледнел, закрыл глаза.
– Знаете, что будет написано на могильном камне нашей цивилизации? – тихо сказал он минуту спустя. – На нашем могильном камне будет написано: «Они хотели как лучше».
Михаил вскочил и вышел из микроавтобуса.
– Я пойду, – сказал Игорь Петрович.
– У тебя нет шансов.
– У меня есть шансы. Вы атакуете через несколько минут после того, как я войду. Я постараюсь задержать его хотя бы на минуту. Вы уж постарайтесь успеть.
– Хорошо, – кивнул Виктор Николаевич, – мы постараемся.
– Не говори Алексееву, что это я подставил его и напарника.
– Хорошо, не скажу.
– Я пошел.
30 января 2000 года, воскресенье, 9-05 по Москве, Белгородская область, бункер.
Я был готов броситься на Ртищева, понимая, что и в лучшей своей спортивной форме не смогу с ним потягаться. Но я должен был хоть что-то сделать. Хотя бы попытаться, чтобы не попасть в список ублюдков.
Оружие. В комнате было единственное оружие, автомат Ртищева, но добраться до него я не смогу. А что будет, если я просто врежу этим акеэсом по пульту, просто ударю, как дубиной. Отключиться пульт или нет?
Скорее всего нет. Нужно бить Ртищева. Наотмашь, по лицу. В голову.
В дверях появился кто-то в камуфляже. Кажется, водитель. Не разобрать. Перед глазами круги и черная муть. Нужно попытаться немного успокоиться. Чуть-чуть, чтобы не упасть в обморок при первом же резком движении.
Спокойно.
Что сказал водитель?
– К нам снова гость. И снова Игорь Петрович. Будет уговаривать. Наверное, попытается сообщить, что с минуту на минуту президенты выступят. Им сейчас референты лихорадочно строчат экспромты.
– А если это так и есть? – спокойно Саша, просто дыши, спокойно и размеренно.
– Я не верю. И ты не веришь. Так ведь? Пустить псу под хвост результаты выборов прошедших и грядущих? Не верю. Он просто будет тянуть время.
Это хорошая стратегия, подумал я, очень хорошая стратегия.
30 января 2000 года, воскресенье, 9-10 по Москве, Белгородская область.
Сергей Алексеев одернул куртку. Он волновался. Когда Игорь Петрович во второй раз исчез за елями, внутри у Алексеева словно что-то оборвалось.
– Десять минут до штурма, – тихо сказал сам себе Михаил.
– А как же он? – спросил Алексеев.
Михаил, казалось, не услышал вопроса.
– Петрович ведь внутри, – напомнил Алексеев.
– Знаю, не лезь под руку, – оборвал его Михаил.
– Спокойно, Миша, не нервничайте, – ровным голосом сказал Виктор Николаевич.
– Пять минут, – сказал Михаил.
30 января 2000 года, воскресенье, 9-15 по Москве, Белгородская область, бункер.
Игорь Петрович не стал врать:
– Выступления не будет. Переговоров тоже. Я пришел, считай, как частное лицо.
– А с частными лицами я разговаривать не могу, – зло сказал Ртищев, – с частными лицами я могу общаться только в нерабочее время. А сейчас я, простите, на работе, совершаю террористический акт. Самый крупный в истории человечества.
– И как тебе? – Игорь Петрович облизнул губы, глаза его не могли долго задерживаться на одном предмете, скользили по стенам комнаты, по пульту, по потолку.
Он волнуется, прозвучало где-то в глубине меня. Очень волнуется. Он что-то задумал.
А Ртищев, казалось, не замечал этого, рука его гладила автомат, лежащий на коленях.
– Тебе нравится сейчас то, что ты собрался сделать? – снова спросил Игорь Петрович.
– А какая разница? Мне что, нравилось отправлять на тот свет наших с вами курьеров? Я должен был это делать, потому, что это было правильно. Понятно? И сейчас мне вовсе не должно это нравиться. Я просто знаю, что я должен это сделать.
– Как Герострат? – Почти бесшумно прошептал я, но Ртищев услышал и резко обернулся ко мне.
– Причем здесь Герострат? Он сделал это только ради своей славы. А мне ничего не нужно. Спроси у него, – Ртищев указал стволом автомата на Игоря Петровича, – я ведь мог просто исчезнуть с деньгами. С большими деньгами.
– Я его потому и выбрал, – мертвым голосом сказал Игорь Петрович, – что он человек идеи. Пойдет до конца ради нее. Мазаев отравился, чтобы не выдать его и меня.
Я не стал спрашивать, кто такой Мазаев, мне было не интересно. Я ждал, что произойдет дальше… Я ждал.
Где-то наверху вдруг рвануло, оглушительно, так, что у меня заложило уши, казалось, задрожали стены.
– Они решили штурмовать! Слышите, они решили штурмовать! Это я ублюдок? Я убийца? – Ртищев был страшен в этот момент, рот его исказило судорогой, глаза побелели, – Вы не хотите? Тогда почему я должен?
Ртищев полез в нагрудный карман куртки. И тогда на него бросился Игорь Петрович. Он не стал бить, он захватил горло Ртищева в сгиб локтя и стал отгибать его тело назад, через спинку металлического стула. Я бросился вперед, чтобы удержать руки Ртищева, но напоролся на удар его ноги. Я упал и с силой приложился головой об пол.
В глазах потемнело.
Нужно встать.
Взрывы гремели один за другим, послышались выстрели, частые одиночные выстрелы. Ртищев ударил автоматом наотмашь, за голову.
Автомат скользнул по лицу Игоря Петровича, раздирая плоть. Брызнула кровь.
Встать, приказал я себе, и попытался этот приказ выполнить. И встал. На колени. И начал нашаривать опору правой рукой.
Ртищев встал, залитый кровью Игоря Петровича. Игорь Петрович удержался на ногах и снова бросился на него. И получил удар ногой в грудь.
В бункере грохотало так, что я не слышал, что именно крикнул Ртищев, вынимая из кармана ключ и вставляя его в прорезь на пульте. Наверное, снова свое «Кто убийца?». Не знаю. Может быть, это грохотало не в бункере, а у меня в голове. Перед глазами все плыло и двоилось.
Даже пол дрожал и норовил убежать.
Рука Ртищева легла на кнопку. Я бросился к нему, мне показалось, что я бросился, на самом деле я плыл, медленно плыл к его руке, к его пальцам, которые оглаживали рифленую поверхность кнопки. И я успел.
Успел, но ничего не успел сделать, потому, что Ртищев перехватил меня и отшвырнул прочь.
Я не упал, я ударился спиной о стену и сполз на пол. Я видел, как Ртищев снова наклоняется к пульту. Медленно и бесшумно, потому что все звуки исчезли, застыли, увязли в застывшем разом воздухе.
Ртищев тянулся рукой к кнопке. Тянулся… Вот он уже почти достал ее, но тут рука взорвалась медленным алым цветком. Цветок словно потянул за собой руку, увел от кнопки. Второй цветок появился на рукаве. Только его лепестки запутались в клочьях ткани и завяли.
Ртищев закричал. Он медленно, очень медленно повернулся к Игорю Петровичу, а я увидел, как в пульте появилось несколько круглых, аккуратных дырочек.
Это пули, вдруг понял я. Игорь Петрович подобрал автомат и теперь стрелял, став на колени. Медленно двигался затвор, медленно вылетали гильзы, еще курясь сгоревшим порохом…
Игорь Петрович стрелял, хотя глаза его были залиты кровью, вот он медленно снимает левую руку с цевья автомата, и подносит ее к лицу, чтобы вытереть кровь.
Автомат продолжает стрелять, но каждый выстрел теперь поднимает ствол все выше и выше. Пуля попадает в лампу под потолком, и в неподвижном воздухе повисают осколки стекла…
Ртищев оказывается рядом с Игорем Петровичем. Удар. Ногой, в горло. Я вижу, я совершенно четко вижу, как сминается плоть, горло проваливается под ударом, и кровь выплескивается изо рта.
Мертвое тело опрокидывается на спину.
Ртищев, продолжая бесшумно кричать, снова идет к пульту, к красной кнопке, и уже никто не может его остановить. Я не могу встать.
