Александр ЗОЛОТЬКО - ПОКЕР НА КОСТЯХ
… Взрыв, водяная стена, сносящая плотины, крики, грохот рушащихся домов…
– Не падай, Саша, – Жовнер стоял рядом со мной и придерживал за плечо.
Я, видимо, все-таки отключился.
Игоря Петровича не было.
Какой же ты дал шанс гуманизму, попытался спросить я, но сил не хватило. Перед глазами снова замелькало что-то черное. Не смотреть, это водоворот, он засосет, он сожмет все, что я вижу, в маленькую точку и разобьет эту точку о темноту…
– Ты совсем плохой, – Жовнер ударил меня по щеке, – держись.
– А за-чем… – выдавил я из себя, сквозь спазмы тошноты и вязкую слюну.
– Мне нужен зритель, Саша. Кстати, давай я сниму с тебя наручники, ты в таком состоянии можешь обойтись и без них.
Жовнер вытащил из кармана куртки ключ и расстегнул наручники. Я поднял руки к глазам. Кисти рук свисали как резиновые. Я попытался пошевелить пальцами.
– Извини, туго зажали, – посочувствовал Толик.
Хотя, почему Толик?
– Почему Артем?
– А меня так зовут, Артем Ртищев. Жовнер это творческий псевдоним. Я уже даже привык к нему.
– Артем… – сказал я, понимая, что несу полную околесицу, – я не люблю это имя, у меня с ним связаны неприятные воспоминания.
– Извини, брат, я не виноват, так получилось, – засмеялся Жовнер, или Ртищев.
– Что ты ему предложил? – спросил я.
30 января 2000 года, воскресенье, 7-45 по Москве, Белгородская область.
Игорь Петрович молча сел в кресло в салоне микроавтобуса.
– Что он хочет? – спросил Виктор Николаевич.
– Пустяк, – грустно улыбнулся Игорь Петрович. – Он готов не взрывать заряд, если мы в течение часа свяжемся с Президентом Украины, и тот в прямом эфире, по всем теле и радио каналам объявит об угрозе катастрофы, и сообщит, что сам знал о такой возможности, но ничего не предпринял. И в тоже время наш и.о. также должен выйти в эфир и сообщить народу, что все действительно так, и что он также знал о такой возможности.
– И тогда он не будет взрывать? – спросил Михаил.
– И тогда он гарантирует добровольную сдачу и готов предстать перед судом.
– Он еще мог бы потребовать, чтобы его избрали папой римским, – негромко сказал Виктор Николаевич, – с тем же успехом.
– Это его последнее условие.
– Ты прикинул шансы на штурм?
– Взять можно, людей у него около пяти, один заложник…
– Заренко? – спросил Виктор Николаевич.
– Да.
– Можно пренебречь.
– Мы просто не успеем добраться до пульта. Он взорвет все раньше. Я смотрел, пульт подключен и код введен. Остался только поворот ключа и нажатие кнопки. И все.
– Зачем ему это нужно? – снова спросил Михаил.
Игорь Петрович задумчиво пригладил волосы:
– Понимаете, Миша, я устал. Я устал таскать воду решетом, устал останавливаться по окрику хозяина возле самого горла врага. Да и хозяев что-то развелось много. Слишком много. И пришла в голову хорошая мысль… – Игорь Петрович замолчал и посмотрел на Виктора Николаевича, который встал и подошел к двери микроавтобуса.
– Я свяжусь с Москвой, – сказал Виктор Николаевич.
Игорь Петрович подождал, пока за ним захлопнется дверь и продолжил:
– И самое страшное в этом, ты меня поймешь, я думаю, это то, что под рукой есть средства. Можно скрутить полмира, просто нужно обратиться к кому-нибудь и показать, что у нас на него накоплено.
– Шантаж, – кивнул Михаил, – я думал об этом.
– Я тоже, тем более что у меня есть доступ к этим досье. Пришлось искать исполнителей, тех, кто будет непосредственно осуществлять операцию. Артем Ртищев за кордоном, Мазаев здесь, на территории бывшего СССР.
30 января 2000 года, воскресенье, 8-15 по Москве, Белгородская область, бункер.
– Запланировано было, что я встречу этих людей и заставлю их раскошелиться под идею встряски России. Именно встряски. Не уничтожения, а ослабления и встряски. Нужно было, чтобы Россия перестала претендовать на звание мировой державы и при этом навела порядок внутри. Вернулась к идее единоначалия.
– Зачем? – спросил я.
– Зачем… – Ртищев задумчиво посмотрел на пульт, пальцы легко коснулись кнопки. – Ты знаешь, после чего в коммунистический Китай снова пошли иностранные инвестиции? После того, как тамошнее руководство задавило танками студенческую демонстрацию. И предприниматели поняли, что в стране есть стабильное и сильное руководство, способное действовать в случае необходимости жестко. Цвет знамени тут уже рояли не играет.
– Понятно.
– Компромат у меня на них был такой, что ни один не стал дергаться, а внимательно меня выслушал. Не меня, но моих посланцев…
– Одноразовых, надо полагать? – вырвалось у меня.
– Естественно, – кивнул Ртищев и сочувственно поцокал языком, когда я зашипел от боли в руках, – ничего, еще немного и пройдет. Нужно потереть.
– Чем? Ногами? – поинтересовался я.
– Тогда терпи.
– Тогда терплю.
– Все согласились. Программа – встряска и стабилизация. Создание приличной колонии, с добрыми и работящими папуасами и суровым, послушным вождем. Игорь Петрович с самого начала планировал их кинуть. Не совсем, стабилизацию он тоже хотел подучить, но без особых катаклизмов. А потом я решил, что все это ерунда. Самая большая ерунда на свете.
– Что так?
– У нас очень хитрый менталитет. Если у нас будет хотя бы малейшая лазейка для того, чтобы сделать неправильно, мы сделаем неправильно. План Игоря Петровича, достичь всего малой кровью не сработает. Да, кого-то припугнут, кого-то убьют впопыхах, даже может быть умудряться убить того, кого нужно. Вон, даже президент наш подал в отставку быстрее, чем собирался.
– Это из-за вашей операции?
– Во время нашей операции. А из-за нее или нет – не знаю. И все. Больше ничего не произойдет. Нужно сделать все бесповоротным, заставить всех нас…
– Сделать всех счастливыми? Как?
– Нет. Я вспомнил, что возрождение начинается тогда, когда другое решение невозможно, когда инстинкт самосохранения заставляет забыть обо всем и начать бороться и работать, надеяться только на себя. Германия после первой мировой войны поднялась тогда, когда хуже уже было некуда, когда никто не собирался ей помогать.
– И у них появился Гитлер.
– Ну и что? Ты думаешь, что можно консолидировать народ, не пролив крови?
– И что тебе даст уничтожение Украины?
– Все! – глаза Ртищева горели, и лицо раскраснелось. – Россия будет изолирована. Информация о том, что виной всему российское тектоническое оружие просочится обязательно, я, во всяком случае, это подготовил. Россия не получит больше ни кредитов, ни обещаний помощи. И что самое главное, она потеряет коммуникации нефте– и газопроводов через Украину. Кончаться нефтедоллары,и придется надеяться только на себя…
– Ты ненормальный. Маньяк! – я выкрикнул это, потому что уже не мог терпеть этой пытки.
Он не понимал ничего. Он был весь в плену своей идеи, и ему было наплевать на жертвы и кровь. Он решил совершить чудо.
– Тебе подвига захотелось? Чудо решил совершить, ублюдок?
– Я ублюдок? А почему именно я? Это ведь не я придумал этот план. Чистенькие ученные и бравенькие генералы. Они ведь не ублюдки? А они готовились отправить к праотцам миллионы своих соотечественников, граждан Союза Советских Социалистических республик. Не ублюдки? Не кровавые маньяки? Не я оставил этот вот пульт подключенным, когда Союз развалился. Или наши генералы не собирались его применять? Тогда зачем он здесь? Волна ведь не станет выбирать, кого уничтожить, кого пощадить. Всех так всех, господь потом отделит правых от виноватых.
А ты думаешь, что украинская сторона не знает о такой возможности? Даже от нас с тобой они не смогли этого спрятать. Ну и что, это остановило твоих правителей от заигрывания с НАТО? Остановило? Они что, объявили всему миру о такой угрозе? Нет. Почему? А, может быть, и на них есть досье у нас? Может быть, и они у нас под колпаком?
Ртищев ударил кулаком по пульту.
Я молчал. Было бессмысленно спорить с ним. Да и что я мог привести в качестве возражения? Я ведь и сам был в глубине души согласен с ним, не в том, конечно, что нужно убить миллионы людей, а в том, что все происходит на свете потому, что это устраивает слишком многих.
Что я ему могу сказать? Поведать, что живет в Киеве мой младший сын с моей бывшей женой? Что он иногда приезжает ко мне я не смогу обходиться без этого? Рассказать, что я люблю Алиску, и что у меня есть друзья? Он не поймет. Он знает, как сделать счастливыми людей, потом, через несколько десятилетий, после того, как вымрем мы, истерзанные голодом и болезнями, после того, как другие люди поймут, что нельзя ждать подачки от доброго дяди…
