Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Д ж о. Ее самообладанию я обязан жизнью. Представь себе, если б машина сломалась! Тогда был снег, гололед, помнишь? А она не привыкла к таким дорогам. Конечно, тетя Сара все равно бы вернулась из-за своего инсулина, я на это и рассчитывал, но для нее небольшое опоздание не было вопросом жизни и смерти. В отличие от меня.
Незнакомец смотрел на него со злобной и недоверчивой усмешкой, а мне его слова казались вполне искренними. Особенно вот эти: «Знаешь, я все время вспоминаю ту ночь».
Д э в е м п о р т. Я тоже. Целый год коту под хвост. Ты хотел надуть меня и исчез. А сейчас я получу свою долю.
Д ж о. Ты получил свои тридцать тысяч долларов, как договаривались. За работу, где весь риск взял на себя я.
Д э в е м п о р т. Тридцать тысяч долларов за многомиллионный куш с перспективой сесть на двадцать лет — это, по-твоему, хорошая цена?
Д ж о. Какой куш? Это наследство, которое в любом случае досталось бы мне, не забывай. За ту же цену я мог бы нанять профессионала. Но ты — мой старый товарищ, неудачник, не находивший себе места в жизни… К тому же ты постоянно предлагал мне всяческие услуги и готов был на все, чтобы доказать свою преданность.
Д э в е м п о р т. Значит, ты меня выбрал из сострадания? Ну и сукин же ты сын, Джо Шэдуэлл! Правда, я это всегда знал.
Он направил на Джо пистолет.
Но тот даже не взглянул на него, встал, сделал несколько шагов по комнате, остановился перед зеркалом, долго изучал свое отражение.
Д ж о. Все в жизни рано или поздно становится на свои места, и я живой тому пример, разве не так? Поэтому я, пожалуй, пойду тебе навстречу, Дэвемпорт. Да убери ты свою игрушку!
Тот, помешкав, положил пистолет рядом с собой на столик.
Д ж о (обходя вокруг столика и наливая себе выпить). И на сколько бы ты хотел увеличить свою тогдашнюю долю?
Д э в е м п о р т. Триста тысяч — и я навсегда исчезаю из твоей жизни.
Д ж о. Дорогой мой, у меня просто нет слов. Вернее, одно есть, но в таких случаях его лучше не произносить… Я бы, конечно, что-нибудь продал, но, да будет тебе известно, это не так-то просто.
Д э в е м п о р т. Детали меня не интересуют, Джо. Триста тысяч наличными.
Джо не потерял терпения. Наоборот, он будто тянул время. Он хорошо умел скрывать свои чувства, и в этом было его преимущество.
Д ж о. Поверь, чтобы получить за такие вещи их истинную цену, нужны осторожность и время. А что до свободных денег, ты сам знаешь…
Я вспомнила реплику: вот он, решающий момент!
Джо снова зашел Дэвемпорту в тыл, повернулся к нему спиной; все эти передвижения говорили о том, что он готовит ловушку, но тон его оставался по-прежнему ровным и спокойным.
Д ж о. Я вижу только один выход… (Снимает очки со шнурка.) Ты подождешь несколько недель? Как раз можно успеть побывать в Кувейте, Далласе и Лос-Анджелесе.
Дэвемпорт резко повернулся в кресле. Джо стоял у окна со сложенными за спиной руками.
Д э в е м п о р т. Ты что, шутишь, Джо? Даю тебе два дня.
Д ж о. Нет, вовсе не шучу. (Надевает кожаные перчатки, завязывает шнурок петлей, бесшумно приближается к Дэвемпорту.) Надеюсь, понимаешь, что это дело тонкое?
Тот хотел вскочить, но было уже поздно. Еще шаг — и Джо навалился на него, сбил ногой столик, пистолет упал. Дэвемпорт метнулся, чтобы его поднять, но Джо молниеносно накинул ему на шею петлю и начал затягивать. Это было начало страшной схватки — уж лучше бы мне ее не видеть!
Дэвемпорт не дал вдавить себя в кресло, сумел подняться, вынудив Джо изменить положение; затем поднес руку к горлу, попытался ослабить петлю, нагнулся, схватил за ножку стол. Скрежеща зубами, Джо затянул петлю еще туже, и тут полились те самые звуки. Причем происходившее на экране не шло ни в какое сравнение с тем, что делалось в двух шагах от меня. Я невольно поднялась на ноги и встала около стены, сбоку от пульта Массимо Пасты.
Это была поразительная, жуткая, звериная идентификация с Джо: не только голос, но и лицо, искривленный рот, безумные глаза, судорожные взмахи рук, дрожь во всем теле бесконтрольно повторяли движения Джо. И когда Дэвемпорт застонал, чувствуя, как лопается кожа, Паста разразился исступленным смехом, который затих, оттого что противник своим весом потянул Джо вниз.
Потом Джо сумел подняться и продолжил затягивать петлю на шее своей жертвы, при этом он начал издавать какой-то протяжный, леденящий кровь свист, похожий на ультразвук. Я узнала его. Это был своеобразный гимн победы над страхом, наводнившим весь мир. Весь точно наэлектризованный, смотрел он, как глаза Дэвемпорта вылезают из орбит, и все время из груди у него вырывались звуки, не менее зловещие, чем длинные оскаленные зубы Пасты, мерцавшие в полутьме и повернутые к экрану в полном самозабвении.
Д ж о. Думаешь, легко выставить на рынок произведение Челлини?..
Последним усилием Дэвемпорт потянулся к пистолету, но петля сдавила его горло еще сильнее, и я увидела, как руки застыли в воздухе.
Д ж о. Ты представляешь себе, что такое Челлини?.. (Хрип, тяжелое дыхание.) Или Полайоло?
Дэвемпорт посинел, пистолет так и остался лежать на полу.
Джо продолжал тянуть за шнурок, пока у Дэвемпорта не показался между зубов язык.
Он положил шнурок в карман, снял перчатки, и его тяжелое дыхание наконец успокоилось. Все еще стоя на коленях возле трупа, он откинул со лба длинные пряди, огляделся вокруг. Казалось, он оценивает ситуацию спокойно и трезво.
Я увидела, что Массимо Паста таким же изящным жестом убирает волосы со лба. Он тоже был спокоен, собран и готов начать все сначала.
В зале зажегся свет, на секунду наши взгляды встретились; в глубине зала раздались чьи-то одинокие аплодисменты. Сценарий выпал у меня из рук, и, не подняв его, я как ошпаренная выскочила из зала.
— Трус!
«— Значит, встреча прошла удачно?»
— «Просто замечательно». — (А удавка, наверно, все еще лежала у него в кармане, пропитанная кровью.)
Не помня, где я и что делаю, я стояла и тупо смотрела на Эстер Симони, в чью дверь только что позвонила. Приближалось время ужина.
— Кто трус, дорогая?
Еще секунда полного оцепенения.
— Да так, иногда я разговариваю сама с собой.
Эстер наклонила свою птичью головку.
— Ну проходи. Значит, это случается не только с нами, стариками. Слава Богу.
Я пошла за ней по длинному коридору, где мне и ее детям, когда мы были маленькими, разрешалось кататься на роликах.
— Представляешь, на днях меня окрестили «веселенькой». Разумеется, я смертельно обиделась. «Веселенькими» называют тех, кто никогда не отличался большим умом. А это не мой случай, да и тебе такое не грозит.
Я отнюдь не разделяла ее уверенности.
Она провела меня в уютную гостиную, подсвеченную снизу лишь одной лампой. На подлокотнике кресла лежала открытая книга, из окна доносилось слабое дуновение, но и оно прекратилось, как только Эстер закрыла дверь. Она поняла без лишних вопросов, что мне надо поговорить с глазу на глаз.
Не садясь, она предложила мне поужинать, и я призналась, что страшно голодна.
Она вышла, а я взглянула в окно. Наконец-то стало попрохладнее; в воздухе было разлито какое-то золотисто-серое сияние с красно-фиолетовыми отблесками… Однако мне никак не удавалось отделаться от мрачных мыслей; вспомнились похороны отца и ужасный голод, охвативший меня, когда мы вернулись с кладбища. Примерно то же самое я испытывала сейчас: должно быть, это не голод, а скорее нервное напряжение. К счастью, я сумела быстро стряхнуть с себя воспоминания.
Эстер вернулась с полным подносом: курица под майонезом, помидоры, базилик, фиги, — как будто она заранее приготовилась к моему приходу. Я жадно набросилась на еду и быстро насытилась.
— Люди… Вечно они норовят как-то ущемить твое достоинство. Ну не все, разумеется… Ты пришла по поводу вашего ДАГа, я угадала?
Такой резкий переход к делу несколько ошарашил меня.
Я спросила, известно ли ей, что к ее мужу приходил Массимо Паста, и если да, то зачем он приходил.
— А-а, так ты еще ничего не знаешь. — (В ее круглых блекло-голубых глазах я уловила тревогу, хотя она пыталась замаскировать ее иронией в голосе.) — Бог мой, твоя мама — это нечто. Я просила ее передать, чтоб ты мне позвонила… Понимаешь, с твоей машинкой я не могу разговаривать… А Джулия наверняка забыла. Дура я, дура!
Хотя я всецело ей доверяла, мне очень не хотелось сознаваться в том, что я пребываю в полнейшем неведении. Но изворачиваться, придумывать что-то сейчас было бы полнейшим безумием.
— Значит, дело серьезное?
— Не знаю, насколько это серьезно, я могу лишь высказывать предположения. — (Она как будто нарочно тянула время: вставила уже зажженную сигарету в мундштук, медленно вдохнула и выпустила дым.) — Вы, как и в прошлом году, получите неплохой доход. У вас много останется в активе, несмотря на погашения и новые инвестиции… Надеюсь, ты представляешь, сколько тебе причитается?
