Анатолий Арамисов - Французская защита
Человечек догнал русского игрока и нежно взял его под локоть.
— Я Вам давать одну тысячу кэш, согласны?
Виктор покачал головой и сел за очередной блиц поединок.
Краем глаза он видел, как смуглолицый чуть ли не обнюхивает каждую резную фигурку из комплекта раритетных шахмат.
— Одинцов — Бурей! — громко провозгласила мадам Шодэ, зачитывая пары последнего тура.
«Да, это он!»
Виктор с удивлением рассматривал бывшего чемпиона Москвы. Тот уже давно мотался по разным странам в поисках лучшей доли. Покинув СССР в начале восьмидесятых, Яша (так его звали все шахматисты) побывал и в Израиле, и в США, и еще Бог знает где.
Но осел, в конце концов, в Париже.
«Как он изменился! Я помню его фото в наших журналах и газетах. Черноволосый мужчина, уверенный взгляд, всегда очень хорошо одетый. А что теперь?»
Виктор перевел взгляд на Яшину одежду.
Потрепанный пиджак. Черные, засаленные брюки. Стоптанная обувь. Весь какой-то дерганный, нервный, с лихорадочно бегающими глазами. «Да… вот так частенько заканчивают шахматные профи… Даже первый чемпион мира Вильгельм Стейниц умер в полной нищете. Есть над чем задуматься».
Игра была острой.
Бурей «подкручивал», пожертвовав одну за другой три пешки. Одинцов хладнокровно защищался. Партия переходила в эндшпиль с перевесом Одинцова. Он, гася инициативу противника, отдал назад две пешки и избежал угроз королю.
Бурей вспотел и с каждым ходом все быстрее ударял по кнопке шахматных часов.
Он проигрывал.
В решающий момент, когда Виктор уже хотел, было заматовать короля соперника, над его ухом раздался знакомый голос:
— Temps!
— Oui! — по-французски воскликнул Бурей, указывая пальцем на циферблат Виктора. Красный флажок белых безжизненно повис острием вниз. И в эту секунду рухнул также флаг черных.
— У Вас раньше, — развел руками Яша, — я выиграл.
Виктор поднял голову. Около его столика, довольно ухмыляясь, стоял Моллимард.
— Опять ты… — глухо проговорил Одинцов.
Француз, памятуя об инциденте трехмесячной давности, отошел прочь.
Он что-то стал рассказывать сгрудившимся около него парижанам, изредка кивая в сторону русского шахматиста.
На Одинцова налетел смугленький человечек.
— О’ кей! — воскликнул он. — Две тысячи франков, но у меня нет кэша!
Он похлопал себя по карманам и вытащил чековую книжку:
— Чек! О’ кей?
Виктор кивнул. Открытый счет в Лионском банке давал ему возможность обналичивать выписанные в чеках суммы.
Человечек заполнил бумажку, оторвал ее от книжки и, улыбаясь, вручил ее Одинцову.
Тот повертел чек в руках.
«Все правильно. Сумма две тысячи франков, печать банка, подпись клиента».
Он сгреб все свои шахматные книги, комплект фигур с красивой доской, уложил в большой матерчатый мешок и вручил покупателю.
Блицтурнир закончился.
Получив из рук мадам Шодэ символический второй приз в размере трехсот франков, Виктор, весьма довольный прошедшим днем, уже собирался покинуть гостеприимный клуб, как его окликнул Яша Бурей.
— Да? — отозвался москвич.
— Ты продал книги и комплект арабу.
— И что? — удивленно спросил Виктор.
— Я бы на твоем месте не стал этого делать.
— Почему?
— Ты, я вижу, недавно во Франции.
— Да.
— Поэтому не знаешь, что с арабами лучше не иметь никаких дел.
— Серьёзно?
— Более чем. Проверено на личном опыте. Но у тебя, быть может — все обойдется. Выглядел этот араб весьма респектабельно…
— А что может быть? Он же выписал именной чек.
— Всё может быть, — улыбнулся бывший чемпион Москвы, и, взяв свой пакетик с термосом, вышел из клуба…
— Я еду на работу в ресторан! — постучала в дверь Иоланта. — Ты остаешься дома?
Виктор, который полчаса ждал, пока жена Жоржа соберется в дорогу, моментально ответил:
— Конечно! Ты поможешь мне получить деньги по чеку?
— Хорошо. У меня будет примерно полчаса для этого.
Через пять минут небольшая малолитражка Иоланты вырулила на автобан Париж — Понтуаз.
Французы отличаются быстрой ездой.
В этом Одинцов убеждался много раз. Однако, в отличие от его соотечественников, ведут себя на дороге по-джентльменски. Такого хамства, как на улицах Москвы, здесь нет и в помине.
Иоланта уверенно вела машину.
Виктор скосил глаза на стрелку спидометра. Сто сорок.
Многочисленные развязки на подъезде к столице резко замедлили скорость. Как будто десятки дорог-ручейков вливались в один котлован, в одно большое море под названием Париж.
В банке «Лионский кредит» миловидная девушка, взяв чек из рук Виктора, набрала какие-то цифры на экране компьютера.
Спустя минуту экран вспыхнул красной полосой.
Француженка, все так же мило улыбаясь, что-то быстро проговорила Иоланте.
Та удивленно расширила глаза.
— Слушай, ты у кого этот чек принял?
— У араба одного. В клубе. Хорошо одет был, пальцы веером от золота… Продал ему мои шахматы и книги.
— Он выставил тебе оппозицию.
— Чего выставил? — не понял Виктор.
Он знал понятие оппозиции в шахматах. Это когда в пешечных окончаниях твой король становится напротив монарха противника, и тому невыгодно делать ход.
Но это — в шахматах.
— Оппозицию. Чек свой как будто признал недействительным. Вот сволочь!
— И что теперь?
— По нашим законам можно дойти до суда. И снять с его счета деньги. Но эта скотина знала, что ты ничего не можешь сделать! Твоя сделка противоречит законам. Ты же не имеешь пока права заниматься бизнесом во Франции.
Виктор Одинцов грустно смотрел в потолок.
Надо же! Первый серьезный турнир и — такая беда!
Первая попытка что-то заработать и — провал!
Его обманули.
Как ребенка.
Что теперь делать?
На душу наваливалась тоска. Ему хотелось побыстрее покинуть эту страну и никогда больше сюда не возвращаться.
«Устроюсь где-нибудь в Москве на работу. Люди ищут и находят. А я пытаюсь поймать удачу за тысячи верст от Родины. Зачем это мне надо?» Но перед глазами почему-то вставало лицо Симоны, и Виктор отгонял малодушные мысли.
В первый же день после тюрьмы он с разрешения Василия Петровича позвонил домой.
Жена на удивление говорила с ним холодно.
Кроме упреков в том, что он уехал и забыл свой дом, бросив семью на произвол судьбы, Виктор ничего не услышал.
Разговор кончился тем, что жена в раздражении бросила трубку на рычаг аппарата.
«Куда ни кинь, всюду клин. Они не гонят меня сразу в Москву, но ведь знают же, что у меня нет денег.
А, быть может, правильно делают, что дают возможность самому проявить себя? Как будто бросают в омут: хочешь научиться плавать — выплывай!»
Помощь пришла с самой неожиданной стороны.
На следующий вечер, после фиаско с банковским чеком, в доме Гиршманнов раздался телефонный звонок.
Жорж, поговорив несколько минут с невидимым собеседником, радостно поманил пальцем Одинцова.
— У тебя хотят взять интервью! — воскликнул президент клуба.
— Кто? — поразился Виктор.
— Редактор шахматного журнала. Он хочет услышать твою версию происшедшего в Торси. Уже одно издание написало об этой истории.
— И что же оно написало?
— А! — махнул рукой Жорж. — Ложь, замешанную на французском национализме.
— В смысле? Меня там облили грязью?
— Вроде того. Но аккуратно, с пакостными намеками.
Одинцов задумался.
— А этот журнал, он что — лучше?
— Он всегда был в оппозиции к тому изданию. И мне нравится читать его.
— Так ты советуешь соглашаться?
— Конечно! Ты скажешь там всю правду. И за это тебе еще заплатят деньги!
Все так и получилось.
Симона, вызвавшаяся быть переводчиком, сияла по возвращении домой:
— Я видела, твое интервью очень понравилось редактору! Все будет отлично!
Засунув полученный гонорар в надежный карман, Одинцов помчался на Елисейские поля.
Там, с левой стороны, если смотреть на Триумфальную арку от Лувра, находилось агентство «Аэрофлота».
— Один билет до Москвы, на завтра! — возбужденно крикнул в окошечко Виктор.
Девушка, сидевшая за компьютером, мило улыбнулась:
— Соскучились?
— Еще как! Есть билеты?
— Конечно. Вам экономический класс?
В аэропорту французский пограничник, задержав свой взгляд на страничках паспорта Одинцова, через двадцать секунд вопросительно уставился на Виктора.
Гостевая виза была просрочена.
Возникла безмолвная пауза. Красноречивый взгляд русского говорил:
«Ну что ты, не мужик, а? Бывает, да, знаю — просрочил время. Неужели разборки из-за такой ерунды начнешь?»
