Вильям Каунитц - Подозреваемые
— Я должен проверить все улики и все слухи. — Скэнлон понимал, что это звучит неубедительно.
Он также понимал, что ему не хватит людей для отработки явно ложных версий, даже если этого требуют правила. Скэнлон мог отложить дело Хэмила в сторону, потому что знал, где он прячется. Если понадобится, он всегда сможет поймать его.
Тикорнелли огляделся, дабы убедиться, что их никто не слышит, подошел к Скэнлону и сказал по-итальянски:
— Этот случай с Галлахером вредит многим хорошим людям, твои ирландские друзья, полицейские, суют свои красные носы в каждую задницу. Мы хотим, чтобы все снова вернулось на круги своя. Была тишь и гладь, и мы бы хотели, чтобы все оставалось по-прежнему. — Он поднял указательный палец и перешел на английский. — Все, что ты слышал об Эдди Хэмиле и обо мне, — чистейший вздор. Забудь об этом. Не трать зря свое драгоценное время.
Скэнлон схватил Тикорнелли за палец.
— Ты же не станешь врать полицейскому, разве не так, дружище?
Тикорнелли присвистнул.
— Еще как стал бы, но не вру. И ты, скотина, знаешь это!
— Ты поможешь одному из наших художников сделать фоторобот водителя фургона?
Тикорнелли возмутился:
— Ты с ума сошел, что ли? Не забывай, я по другую сторону закона. Мы с тобой можем поболтать. Иногда я могу шепнуть тебе что-то по-итальянски, но строго между нами. Если я помогу тебе сделать фоторобот, все об этом узнают.
Скэнлон принялся увещевать его по-итальянски:
— Ты сейчас сказал, что хочешь помочь вернуть все на круги своя. Если поможешь, никто об этом не узнает. Я обещаю.
— Обещаниям легавого грош цена.
Скэнлон, не моргая, смотрел ему в глаза. Потом сказал по-итальянски:
— Я держу свое слово, Тикорнелли.
Возникла тревожная пауза. Шли минуты. Наконец Скэнлон произнес:
— Я буду твоим должником. Ты всегда сможешь на меня рассчитывать.
— Никто и никогда не узнает? Не будет суда присяжных, судебного процесса, освидетельствования?
Скэнлон кивнул.
— Ладно. Устрой мне встречу с вашим рисовальщиком.
Скэнлон повернулся и зашагал сквозь редеющую толпу.
Автобусы ждали полицейских, чтобы снова отвезти их на службу. Горстка полицейских направилась в бар. Мэгги Хиггинс вышла из церкви и подошла к Скэнлону.
— Я поставила свечку за лейтенанта Галлахера.
Скэнлон одобрительно кивнул.
— Как ты намерена добираться до дому?
— Моя машина рядом, могу подбросить до участка.
Крошка Биафра, Колон и Лью Броуди стояли рядом с полицейским автомобилем и о чем-то болтали. Кристофер, присев на капот, читал газету. Скэнлон подошел к ним и попросил Крошку Биафра и Кристофера разыскать Гарольда Ханта, мужа Донны Хант. Скэнлон заметил, что Гектор Колон держит в руках сумку с какими-то коробками.
— Что там у тебя?
Колон залез в сумку, достал одну из коробок и открыл ее.
— Ловушка для тараканов! — радостно сообщил он. — Эти твари заползают внутрь на приманку и приклеиваются ко дну коробки. Я хочу расставить такие ловушки в дежурке.
По обеим сторонам длинного коридора в доме Галлахера располагалось множество комнат. Пол был покрыт зеленым линолеумом. Какие-то люди проносили подносы с едой, прикрытые алюминиевой фольгой. Скэнлон миновал группу полицейских, пивших пиво у самого входа, и вошел в комнату.
Сигаретный дым висел в воздухе. Вдоль одной стены стоял длинный стол, заставленный едой. Тарелки с картофельным салатом, сыром, ветчиной, паштетом; пакетики с хрустящим картофелем и хлебом. Рядом на маленьком столике стояла кофеварка, чашки, кексы и всякие сладости. На третьем столе громоздилась батарея бутылок. Двое полицейских выполняли роль барменов.
Скэнлон огляделся и вышел из комнаты. Гостиная располагалась справа по коридору. В ней стояла софа в колониальном стиле на деревянной раме; над ней висела картина «Залив Гэлуэй». В правом углу картины был прикреплен крест из пальмовых веток. Украшением комнаты служили новый большой цветной телевизор и стереосистема. На телевизоре лежала шляпа, которую надевали в День Святого Патрика.
Не обнаружив здесь Джорджа Харриса и вдову, Скэнлон продолжил свое путешествие по квартире. Последней в ряду комнат была кухня, переполненная людьми. Он заглянул в нее и заметил старомодную газовую плиту с тяжелыми заслонками и черными ножками. Скэнлон вдруг вспомнил свою бабушку-итальянку и прекрасные блюда, которые она стряпала на такой же плите.
Скэнлон тяжело вздохнул, еще раз окинул взглядом кухню и толпившихся в ней людей, развернулся и вышел обратно в коридор. Подойдя к одной из закрытых дверей, он чутко прислушался. Из-за двери раздавались приглушенные голоса. Скэнлон постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату.
Посреди темной комнаты на двуспальной кровати, низко опустив голову, сидела Мэри Энн Галлахер. Рядом с кроватью стоял туалетный столик со множеством баночек и тюбиков из-под крема. В комнате был большой телевизор, два удобных мягких кресла и темно-синий ковер с замысловатым узором.
Мэри Энн Галлахер держала в руках чашечку и блюдце. Кроме нее, в комнате были еще три женщины и Джордж Харрис. Его ковбойские сапожки, как обычно, сверкали.
Харрис поднялся навстречу Скэнлону.
— Рад, что ты пришел, Лу.
Он дружески похлопал его по спине и подвел к кровати.
— Мэри, это лейтенант Скэнлон.
Вдова протянула ему тонкую бледную руку. Скэнлон пожал ее.
— Я очень сожалею, миссис Галлахер.
— Вы были на отпевании? — спросила она.
— Да, был.
— Оно было такое торжественное! Вы видели все эти цветы? Галлахеру они бы понравились.
— Да, — сказал Скэнлон и пристально посмотрел на Харриса. Отведя его в сторону, он шепнул: — Мне надо побыть с ней наедине.
— Ты не можешь подождать? Ей сейчас очень тяжело.
— Нет.
Недовольно покачав головой, Харрис подошел к женщинам и вывел их из комнаты. Одна из них, уходя, обернулась к Мэри.
— Мы будем рядом, за дверью. Если понадобится, зови, дорогая.
Когда все вышли, Скэнлон сел в кресло.
— Мы должны поговорить, миссис Галлахер.
— О нем? — Да.
Ее острые голубые глаза изучали его лицо, пристально и оценивающе.
Скэнлон тоже разглядывал вдову: темные круги под глазами, серая кожа, бледные щеки. Какое-то затаенное чувство увидел он в глубине ее глаз. Оно не походила на печаль. Что же это было? Скэнлон пожалел, что не взял с собой Хиггинс. Женщины лучше понимают друг друга. Они говорят на одном языке.
— Миссис Галлахер, — осторожно начал он, — у меня есть несколько вопросов, касающихся вашей жизни с Джо.
— Почему? — возмущенно воскликнула она. — Почему вы суетесь в мою личную жизнь? — Вдова повернулась к Скэнлону, ее глаза потемнели от злости. — Наша семейная жизнь касалась только нас, — угрюмо заявила она.
Он вновь пожалел, что с ним нет Мэгги. Вероятно, она начала бы разговор по-другому, а значит, и пошел бы он совсем иначе.
У Мэри Энн Галлахер были длинные изящные пальцы с ухоженными ногтями, покрытыми ярко-красным лаком. Ему показалось, что это не вяжется с вдовьей скорбью. Ее траурное шелковое платье подчеркивало красоту фигуры.
— Галлахер умер героем. Поэтому мне, право, не хотелось бы отвечать на ваши вопросы.
Его культя заныла. Скэнлону не хотелось терять время на пустые разговоры с вдовой.
— Миссис Галлахер, ваш муж будет героем, только когда я назову его так.
Она посмотрела на него. Выражение ее лица явно говорило: «Свинья». Но уста произнесли:
— Что вы хотите этим сказать?
— Мой участок ведет дело вашего мужа, и только я буду делать окончательное заключение о причинах его гибели.
— Но ведь он был на дежурстве… — заспорила она.
— Нет. До тех пор, пока я не найду этому подтверждение. Ну-с, как вы с ним жили-поживали?
Она нервно схватила чашку и сделала глоток.
— Моя семейная жизнь была безрадостна.
— В каком смысле?
Мэри Энн смотрела в чашку, словно надеясь найти там ответ.
— Когда мы поженились, Галлахер предложил мне заниматься любовью странным образом. Я не могла пойти на это. Возникли сложности, но вскоре Джо стал понимать меня, и все уладилось.
— А как часто вы занимались любовью?
— Раз в полгода или около того, — тихо произнесла она, потупив взор.
Скэнлону уже надоело расспрашивать женщин-подозреваемых об их половой жизни. В голове его проносились незаданные вопросы, сдобренные изрядной долей иронии: «Что вы чувствуете во время этого, моя дорогая?» Он подождал, пока вдова допьет чай и поставит чашечку на край стола.
Когда Мэри Энн двигалась, платье обтягивало ее тело, кокетливо обрисовывая трусики. Скэнлон решил, что Мэри Энн Галлахер — загадочная личность: накрашенные длинные ногти, очень возбуждающее белье, восхитительная фигура и такое явно отрицательное отношение к сексу.
