Николай Свечин - Касьянов год
— Какую вы себе глушь для жилья выбрали, — подивился питерец.
— Зато полдома мои. В центре за эти деньги и конуру не снимешь.
— А как до службы добираетесь?
— Дохожу до Львовской, там сажусь на трамвай. У меня полицейский проездной билет.
За кофеем Лыков показал Красовскому выписки, сделанные его коллегой Аслановым. Пояснил:
— Хочу проверить, не упустил ли чего Спиридон Федорович. Если забыл какой-то случай, значит, там и надо копать.
— Хм… Вы полагаете, смерть Афонасопуло связана с его профессией?
— Строительное дело в вашем городе, оказывается, весьма опасное занятие. Все тропки ведут туда.
Красовский внимательно изучил бумагу и сказал:
— Трех дел тут нет. Причем свежих.
— Ну-ка, ну-ка! По памяти назовете?
Сыщик откинулся на спинку стула и даже закрыл глаза.
— Сейчас…
Он молчал, наверное, минуту. Потом стал загибать пальцы:
— Шишко Маврикий Земович — раз. Зайцев Исаак Ицкович — два. И Тупчий Никифор Саввич — это три.
— Кто они?
— Шишко затеял стройку на Лыбедской площади, возле Троицкой церкви. Хорошее место, много на него охотников было. Зайцев учредил завод по изготовлению силикатного кирпича. Слышали про такой? Он крепче и дешевле глиняного. А Тупчий служил присяжным ценовщиком при управе. Говорили, что он принципиальный и часто у владельцев домов с ним возникали споры насчет оценки.
— Что, Асланов скрыл от меня сразу трех покойников? — возмутился питерец. — Неосторожно. Думал, его проверить нельзя? Вы в отъезде, а другие не посмеют спорить?
— Тут нет ни одного явного покойника, — пояснил Красовский. — Все трое бесследно исчезли. Шишко в декабре прошлого года, Зайцев в марте этого, а Тупчий в апреле.
— Та-а-ак… Вы лично дознавали какое-то из исчезновений?
— Когда люди пропадают, Алексей Николаевич, дознание, как правило, не ведется. Если только родственники не потребуют.
— И тут не велось? Во всех трех случаях?
— Жена и дети Тупчего потребовали. Дознавал сыскной городовой Шандурипа из моего отряда. У нас, у околоточных, по восемь человек в подчинении. Мои все приличные, я их сам отбирал. А у Спиридона такие абреки! Первый среди них — Серега Зелло. Обыватели уж не знают, кого им больше бояться: бандитов или тех городовых.
— И как начальство делит между вами город?
— Раньше было по участкам. Но пришел Желязовский и поменял. Теперь мне поручают дела, где с потерпевших нечего взять. А где можно заработать или отобрать у скачков со шниферами[51], там Спиридон.
— Но Шандурипа — ваш человек. Он ответит на мои вопросы?
— Я напишу ему записку, тогда ответит.
— Пишите. Сейчас же еду в сыскное. Тут пахнет жареным, чует мое сердце.
— Я вот что помню… — задумчиво сказал Красовский. — Родня Зайцева расследовать его пропажу не просила. Но я все-таки заехал к ним домой, для очистки совести…
— И как?
— Напуганные они были, вот что бросилось в глаза.
— Напуганность — постоянное еврейское состояние, — возразил Лыков. — Что-то важное родственники сказали?
— Нет.
— Тогда я поехал. А к вам, Николай Александрович, такая просьба. Можете выяснить, кто получил участок после исчезновения Шишко? Вы сказали: место было хорошее.
— Ищи, кому выгодно?
— Точно так.
— Хорошо, я узнаю в управе, — кивнул Красовский. — Давайте в обед встретимся, обменяемся сведениями.
— Где?
— Да хоть в кухмистерской напротив Ботанического сада. Помните ее?
— Даже угощался в ней на днях. Но место известное, там ваша конспиративная квартира. Могут взять под наблюдение.
— Могут, — согласился околоточный. — Тогда где?
— Ваш город, вы и решайте.
— По улице Кожемяцкой есть тихая такая чайная…
— Кожемяцкая?
— Над Фроловским женским монастырем, по Замковой горе. Я там жил раньше. Хозяин — честный человек, молчаливый.
— Найду. Вот только боюсь, что буду уже с «хвостом». Ведь придется появиться в сыскном, там мне его и приставят.
— Не беда, — усмехнулся Николай Александрович. — В чайной есть другой выход. Сядем в чистой половине, попросим хозяина никого не впускать. А как закончим, я нырну в проулок и был таков.
— Отлично. Значит, в той чайной ровно в двенадцать?
— Договорились.
Лыков отправился на Большую Житомирскую. Отыскал там городового Тараса Шандурипу, вывел в коридор и предъявил записку. Тот прочитал и стал во фрунт:
— Что изволите?
— Вы вели дознание по факту пропажи Тупчего? В апреле этого года.
— Так точно.
— Расскажите мне об этом деле все, что помните.
Городовой наморщил лоб:
— Звали его Никифор Саввич. Лет около тридцати. Задиристый был человек…
— Что значит задиристый?
— Ну скипидаристый. Ценовщики все продажные, а этот был не такой. Отказывался с домовладельцами ладить. Чтобы они ему, значит, барашка в бумажке, а он им налог уменьшил.
— Понятно. Многие, наверное, обрадовались, что такой человек исчез?
— Да уж. Он один всего и был неподкупный. Извели…
— Что показало дознание?
— А ничего не показало, — развел руками городовой. — Вышел Тупчий из присутствия по квартирному налогу и не вернулся.
— А подробнее?
Городовой опять наморщил лоб:
— Явился за ним какой-то молодой человек. И увел.
— Что за молодой человек? Куда увел?
— Дознанием этого установить не удалось. Да мало ли их там по городской управе ходит? Тут и связи-то, может, никакой нет.
— Может, и нет. А вдруг есть? Как незнакомец выглядел?
— Приличный, воспитанный. Лицо… чистое. Располагающее лицо.
— Возраст?
— Лет двадцать, не больше. Нет, он ни при чем, порядочного человека сразу видать.
Других важных сведений Шандурипа вспомнить не сумел и был отпущен. До полудня еще оставалось время, и Лыков потратил его на изучение журнала происшествий. Пропали три человека… По каждому нашлось несколько строк. И все. Никаких протоколов, актов дознания, показаний свидетелей. Киевская полиция не считала эти случаи преступлениями и не тратила на них время.
Надворный советник потребовал статистику. Найдено за прошлый год двадцать три мертвых тела — в основном бродяги и богомольцы. Немного для такого города… И двадцать человек записаны в безвестной отлучке. Этими занимаются нотариусы, поскольку вступление в права наследства откладывается на пять лет. И жены пропавших не могут вторично выйти замуж: то ли вдовы, то ли семейные. Если кому-то надо ускорить дело, он обращается в полицию. Та запрашивает власти ниже по Днепру — нет ли утопленника, схожего по приметам.
Лыков всегда считал, что безвестная пропажа человека чаще всего означает преступление. Убили, а труп спрятали, чтобы не будить полицию. Но высокое начальство противилось такому толкованию. Зачем портить отчетность? Вот когда найдете покойника, будет разговор. А иначе нет. Мало ли причин? Надоело мужчине семью кормить, лямку тянуть, вот и убежал на вольные хлеба. Или сошелся с какой женщиной, а развод получить трудно, они и подались прочь.
Ровно в двенадцать сыщик входил в маленький одноэтажный домик в полугоре над Подолом. Хозяин чайной провел его в дальнюю комнату и вышел.
— Ну, что узнали? — спросил питерец у киевлянина.
— Участок на Лыбедской площади обнесен забором. Сначала его продали одному мазурику, гешефтеру. У него и денег-то сроду не было. А тот спустя месяц уступил землю Боруху Капусте.
— Капуста и есть подлинный застройщик?
— Да, этот при деньгах, — подтвердил Красовский. — Он занимается доходными домами всерьез. Такой потайной делец, мутный, нечистоплотный. А у вас что? Отыскали моего городового?
— Отыскал. Но он рассказал немного. Вышел ценовщик из присутственных мест, и больше его никто не видел…
— Так вот взял и вышел в никуда?
— Не совсем. Его увел молодой человек располагающей наружности.
Вдруг у Красовского сделалось растерянное лицо.
— Лет двадцати, вежливый?
— Да.
Плечи надзирателя опустились, как будто в нем что-то надломилось.
— Что такое, Николай Александрович?
— Зайцева тоже увел молодой парень. Я не придал значения. Уж очень положительно его описывали… Явно человек из общества, какое он может иметь отношение к бандитам?
Сыщики долго молчали, потом Лыков вздохнул:
— Ангел смерти с чистым лицом. Такой мне еще не встречался.
— А в третьем случае его не было? — задался вопросом надзиратель. — Надо срочно отыскать семью Шишко. В адресном столе возьмем адрес и…
— Я не могу, — отказался питерец, — за мной же следят. Выдадим все наши открытия. Черт возьми, что это такое! В русском городе русский сыщик прячется от русской полиции!
— Вы правы, поеду я один, — согласился киевлянин. — Встречаемся в шесть пополудни на явке, если сумеете избавиться от «хвоста». А не сумеете, пошлю вам записку в гостиницу, курьером.
