Ось ординат - Алейников Дмитрий Александрович

Хорошо бы найти себе дело, которое еще не освоено никем из братвы. Или потому, что слишком сложно, или потому, что требует особого таланта. Или просто потому, что никто не додумался до подобного. Если ты умеешь что-то полезное, да еще и такое, чего не умеет никто — твое место за столом. А если ты просто пацан в драных кроссовках — тогда бегай на посылках, пока не прорвешь подошвы.

Лещ давно уже усвоил эту простую истину и буквально поломал голову, придумывая, чем бы таким заняться. Пока он не придумал ничего другого, как научиться кидать ножи. Не Бог весть что, конечно, потому как люди сегодня не в индейцев играют, а в более серьезные игры, но все-таки может пригодиться умение бесшумно послать перо на расстояние. Есть, конечно, глушитель и всякая другая техника, но если пальнуть через глушитель, то враз набегут всякие баллистические эксперты и запарят ваш ствол по полной программе. Опять же гильза. Опять же ношение огнестрельного оружия.

В общем, есть, есть ситуации, когда стоит применить нечто нестандартное. Так что Лещ за неимением лучшего уже начал потихоньку отрабатывать броски по купленному недавно самоучителю с многообещающим названием «Теория и практика Буси-до». Тренировался парень усердно, в точности выполняя все предписания авторов, но прошло уже четыре месяца, а похвастать нечем. Возможно, дело в ноже. Таких кузнечных шедевров, какими пользовались самураи, достать пока не удалось, а лезвие кухонного ножа со специально утяжеленной ручкой никак не желало вонзаться в разделочную доску, норовя повернуться ребром или плашмя…

От размышлений Леща отвлекло новое движение, произошедшее на табурете. Лохматая Катькина голова приподнялась и повернулась, выставив вверх круглое ушко. Тряхнув рассыпавшимися по лицу прядями, девушка задвигалась, пытаясь то ли освободиться, то ли просто повернуть табурет. А может, у нее затекли руки. Смешно звучит: затекли руки на краю могилы. Однако если руки затекут по-настоящему, до рези, поверьте, вам будет наплевать на могилу. Наверное, чтобы забыть об открывающихся под ногами перспективах достаточно и такой мелочи, как зуд в носу.

Но Катька не чесалась и не разминала мышцы. Она что-то говорила Лещу, только слов не было слышно из-за гула машины.

Лещ сделал вид, что смотрит в другую сторону. Не хотелось ему разговаривать с Катькой, что бы та ни говорила. Да и что она может сказать? Руслана можно было умолять о пощаде. Дуболома просить поговорить с Русланом или просто облегчить страдания. А Лещ — никто, так что просить его нет резона. Все, что Катька могла ему сказать — так это обругать напоследок, наворотить новую порцию гадостей. Дудки! Лещ не намерен это выслушивать. Наслушался уже.

Катька проявляла настойчивость. Наверное, вполне нормально, что люди проявляют известную настойчивость, оказываясь у края своей могилы. Настойчивость и изобретательность: попить, помолиться, написать последнее письмо, выкурить последнюю сигарету, погладить галстук. Лишь бы оттянуть неприятный момент, выгадать пару минут. И Катька не была исключением. Она трясла головой, елозила на потертом сидении, и настойчиво раскачивала табурет, рискуя завалиться. Черт бы с ней, пусть падает, но Лещу велено присмотреть. Пришлось подойти.

— Чего тебе?

— Веревка! — всхлипнула девушка. — Веревка режет! Сдвинь, пожалуйста!

Еще чего! Лещ не собирался ни поправлять веревки, ни чесать ей нос, ни бегать за водой. Он даже оскорбился такой просьбой. Он даже встал в оскорбленную позу, по-индюшачьи выпятив грудь и эффектно отставив ногу, но не успел придумать достойный ответ.

— Вадик, ну, пожалуйста!

Лещ остолбенел второй раз за сегодняшний день. Никак не ожидал он, что девушка Миши Ленивца знает его имя. Не кличку даже, а имя! Имя-то, небось, ни Руслан, ни Дуболом не знали.

— Пожалуйста, под левой коленкой! — продолжала просить Катька.

Парень машинально опустил взгляд и нашел указанное место. Белоснежный шнур обвивал округлую коленку и, судя по цвету кожи, довольно сильно врезался в мышцу. Пожалуй, если немного сдвинуть его вниз, то беды не будет, а вот…

Лещ вовремя опомнился и отогнал крамольную мысль помочь приговоренной. Парень даже обернулся в сторону спиленных деревьев, словно расположившееся мужики могли разгадать его мысли.

— Вадик! — голос девушки дрогнул. — Ну, Вадик!

Прежде Лещ не единожды мечтал о том, чтобы заносчивая девица оказалась в его власти, чтобы отплатить ей за все издевательства. И вот, поди ж ты, судьба предоставила шанс. И всего-то и нужно делать, что ничего не делать. Не помогать. Не делать пустякового движения, способного облегчить страдания жертвы. Оставалось стоять, сунув руки в карманы, слушать жалобные стоны и причитания, да наслаждаться этой изощренной местью.

Но ни радости, ни злорадства парень не испытывал. Скорее, оказавшаяся в его руках власть тяготила, и каждый новый возглас действовал на нервы. Он уже не был рад своему участию в этих похоронах, но и жалости к девушке не испытывал. В конце концов хорошо смеется тот, кто смеется последним. Скорее бы заканчивался этот перекур! Вывалить на эту дуру раствор и свалить по домам!

Катька передохнула с полминуты, а потом заговорила снова:

— Вадик, ну ты же нормальный парень. Ты же не такой урод, как они!

— Очень интересно! — вырвалось у Леща.

Катька не стала развивать эту тему.

— Ну, сдвинь ты эту веревку! — потребовала она уже со злостью. — Что ты, как сучонок задрипанный, боишься пальцем шевельнуть! Не убьют они тебя.

Лещ заколебался. Конечно, девушка самым примитивным образом пыталась взять его на «слабо», но оставаться трусом не хотелось, тем более, что доказать обратное было так просто: всего лишь сдвинуть веревку. Если по уму, то не стоило возиться: что бы Катька ни думала о Леще, ее мнение скоро окажется внутри бетонной опоры. Зато была возможность потренировать силу воли. Но можно и рисонуться напоследок, шевельнуть пальцем и заткнуть девочке рот, чтобы она напоследок убедилась, что Вадик Лещинский — не просто так козявка, не шестой номер, а кое-что поглавней. Всегда, даже в самом пустяшном споре, соблазнительно оставить за собой последнее слово.

Соблазн был велик, и парню стоило усилий не поддаться.

— Да потерпи уж немного! — сказал он, осклабившись, имея в виду скорую экзекуцию. Этой жестокой шуткой парень подбадривал свою непоколебимость.

— Глупый ты совсем еще… — произнесла Катька так тихо, что едва можно было расслышать. — Зеленый.

И голова ее безвольно упала.

— Сама больно умная! — пробурчал Лещ. — Сидит тут… и умничает. Небось, умных в цемент не замуровывают!

— Много ты знаешь об умных! — огрызнулась Катька. — Ты умных только по телевизору и видел. Да и то не знаешь, кто из них умный, потому что у самого две извилины, как у ежа!

Лещ никогда не славился быстротой ответов. Замешкался он и теперь, досадуя, что его извилины извиваются предательски неторопливо.

— Да, я умная, — продолжала Катька уже иным тоном. Таким тоном с Лещом говорил только директор школы, когда объяснял, что восьми классов Лещу хватит на всю оставшуюся жизнь, а в колонию его примут безо всяких вступительных экзаменов.

— Я умная. Потому что я год назад знала, что окажусь в таком дерьме. А ты не представляешь себе даже то, где окажешься вечером. Потому что у тебя две извилины, как у ежа.

— Зато я точно знаю, где ты окажешься сегодня вечером! — Лещ не смог сдержать нервный смешок.

Небольшая пауза свидетельствовала о том, что замечание задело умную девушку за живое. Пока живое, потому что через несколько минут все изменится. Эта умная девушка совсем скоро сгинет, и ни ее хваленый ум, ни спесь, ни смазливая рожица не помогут выбраться на поверхность. Еще несколько минут и ее плавно поднимут за плечи и неласково кинут в квадратную яму.

Если разобраться, она уже не совсем сидит на табурете. Она уже постепенно, постепенно опускается в эту яму, как пересыпается песок в часах. Одной ногой в могиле? Нет, ноги здесь ни при чем, ноги ее при ней. А вот желудок можно считать уже отмершим, потому что воспользоваться им ей уже не придется никогда. Она никогда уже ничего не проглотит. И не выпьет. И не напьется до поросячьего визга. И много чего она уже не сможет делать: в солярии загорать, жвачку жевать, рекламу смотреть, трахаться, чесаться, болтать вздор и говорить всякие гадости про Леща или кого-то еще.