Ось ординат - Алейников Дмитрий Александрович
И выходило, что Катька вроде Руслана фигура. Неприкасаемая. Даже еще неизвестно, кто из этих двоих неприкасаемей. Помнится, случился эпизод, когда Катька вцепилась Руслану когтями в щеку, а тот приложил ей в правый глаз, да так приложил, что не понять стало, где глаз, где ухо, а где вообще ноздря. И ничего, без последствий. Хотя Миша должен был бабу свою на место поставить. Однако ж…
Даже теперь, стоя над Катькой, все участники экзекуции ощущали легкое недомогание от щекочущего под мышками страха. Несильного, но неприятного. Этакий «жим-жим» с усиками. Потому что, хотя действовали они по прямому распоряжению Миши Ленивца, но действовали-то они с той самой Катькой, которой два года сходило с рук абсолютно все. Трудно объяснить, отчего возникал этот страх: то ли от опасения, что Миша передумает и решит вернуть Катьку с того света на этот, то ли еще от чего, но боялись все Мишиного гнева. Боялись сделать что-то не так и попасть в опалу. А Мишина опала, как все поняли — почти могила.
А ведь было, что Катька и в самого Ленивца пепельницей перламутровой запустила. В плечо попала. Миша ее потом за волосы из кабака выволок и прямо на мостовой бросил. Бросил и пошел себе обратно, а Катька вскочила и кошкой повисла у него на загривке. Миша тогда окончательно озверел и напинал ей при всем честном народе так, что даже бывалые швейцары поморщились. Однако пацанам своим Миша вписаться не позволил: сам побил, сам потом пожалел. По-своему.
Можно еще истории перебрать, но зачем? И так понятно, что Катька жила на льготном положении. За два года привыкли все, что она чудит по кабакам, грубит иногда или там шутит неудачно. Накрепко привыкли. И теперь странно видеть ее, привязанной к стулу. Лодыжки намертво примотаны к передним ножкам, запястья — к задним, так что голова беспомощно болтается между колен, и кажется, что Катьку элементарно мутит. Мутило ее, почитай, каждый раз, когда она могла дорваться до своего любимого вермута или накачаться коктейлями.
Вообще удивительно, как люди умудряются безбожно накачиваться через тонюсенькие соломинки, если нормальному пацану иногда встречаются проблемы по части заурядной водки? Глотаешь это реальное с виду пойло стаканами и рюмками, а оно все не накрывает и не накрывает, проклятое, только расширяет сосуды, отчего кровь начинает быстрее мотаться по телу, обливая напряженный мозг и заставляя лишний раз обмозговывать то, от чего, собственно, хотел отключиться. Так порой обидно и завистно бывает смотреть на вонючего бомжа, который насосался дешевой бормотухи да лежит кучей, позабыв о холоде и тяготах мирской суеты.
Так вот Катька была просто чемпионка по насасыванию коктейлями. Причем никак невозможно было уследить, в какой же момент она пьянеет. Вот она веселая, смешливая, руками размахивает, танцует, виляя тощим задом на длинных ногах, а в следующую секунду она вдруг складывается гармошкой на стуле и щедро выплескивает из желудка на пол. Халдеи волнуются, подбираются ближе, чтобы вывести ее или хоть подставить тазик, а она вдруг вскочит, прополощет пасть минералкой и опять хватается за вермут. Прыг-скок! Тра-ля-ля. А потом — хлоп! — опять увяла, голова болтается меж коленей, руки висят плетьми, спина ощетинилась острыми позвонками…
Все как теперь: голова меж коленок, болтающиеся руки, спина, только парашютные стропы, которыми любит пользоваться Боря-Дуболом, избавляют от заблуждений. Боря не просто связывает, он буквально оплетает жертву хитрыми узлами и петлями, словно паук-извращенец, которому мало высосать пойманную букашку.
Шелковые путы поднимались по лодыжкам с орнаментальной равномерностью, оттененные ухоженной загорелой кожей, так что походили на греческие сандалии с картинок по истории Древнего мира. Кстати, нечто похожее античные греки наматывали и на руки, так что сходство еще то. Одежды на Катьке было всего ничего: туфельки, мини и модная теперь тряпочка на двух шнурках, символически прикрывающая грудь. Наверное, намотанные Дуболомом путы прикрывали ее тело даже больше, чем модный прикид. Весили они точно больше этих лоскутков, а смотрелись намного солиднее. Боря делал свою работу тщательно, кропотливо завязывая узелок за узелком, придирчиво следя за тем, чтобы узелки были одинаковыми и располагались через равные интервалы. Если забыть о том, что это работа громилы, который ради любви к прекрасному и в полсилы не пукнет, то, ей-богу, можно залюбоваться. Кабы Боря не стал Дуболомом, закончил шестой класс не в колонии, а на воле, он вполне мог заделаться модельером. Нет, серьезно. Плел бы шмотки из макраме и продавал по десятке штук за штуку. А кто не захочет покупать — сразу в рыло. Шутка.
И вот стояли они, четыре реальных пацана, над скрюченной втрое девушкой и слушали ее тихие всхлипы без всякого сожаления, потому что каждого из них эта Катя капитально достала. И то обстоятельство, что цементомешалка гудела над ухом, нисколько не раздражало, а даже, наоборот, успокаивало, напоминая, что вскоре все закончится: история с большим шмоном, разборка в Измайлово, поручение Миши Ленивца и Катя. Кати больше не будет. Мысль эта, может, и не радовала, потому что западло такому раскладу радоваться, но грела.
Ближе всех к Катьке стоял Руслан. Он, очевидное дело, был старшим и отвечал за проведение операции. Руслан, понятно как Катьку «любил». И понятно, за что. Будь его воля, он бы, наверное, в киношных традициях сунул Катьке в пасть резиновый шланг, чтобы она еще какое-то время побулькала из-под застывающего раствора.
Во многих боевиках итальянская мафия или латиносы использовали этот трюк, чтобы растянуть прощание приговоренного с миром и сделать его более тягостным. На экране такой вариант захоронения смотрелся эффектно, но как подумаешь, что хрипящий шланг окажется прямо у тебя под ногами, холодный пот прошибает. В фильмах никогда не растягивают подобные эпизоды, а в жизни придется стоять какое-то время над этой трубкой и ждать, чтобы завершить ритуал, заделав отверстие. Представляете себе полчаса над хрипящим из-под цементной толщи хоботом, на другом конце которого еще живой человек, выдыхающий наружу все мыслимые проклятия в твой адрес и адрес твоих родственников на семь колен в оба конца?
Рядом с Русланом стоял Боря Дуболом. Которого по Катькиной милости уже почти год плотно пасли менты, не давая ни развернуться на приличном деле, ни толком отдохнуть. Даже сегодня, подруливая на стрелку, Боря намотал несколько кругов по Сокольникам, чтобы сбросить с хвоста потертую девятку. Уж Боря примотал Катьку на совесть, чтобы не дернулась, не выплыла ненароком на поверхность со своим поганым языком.
Чуть в стороне с совковой лопатой наперевес стоял Леха Крендель, подручный Дуболома. Он к Катьке близко не подходил, однако успел отхватить свою порцию киселя, когда менты взяли его в оборот, надеясь вытряхнуть что-нибудь на Борю. Взяли Леху просто так, по нахалке. Привезли в отдел и начали задавать вопросы. Леха, ясно, рот прикрыл и держал крепко, потому что закладывать Дуболома пока не планировал, пожить еще хотел. А менты, разочаровавшись в словесном воздействии, потихоньку начали его постукивать томиком желтых страниц. Отстучали капитально. Леха две недели шапку не мог носить. А все из-за того Катькиного новогоднего ляпа!
Четвертым палачом был совсем еще молодой пацан, Вадик Лещ. Лещ — от фамилии Лещинский. Есть из-за чего комплексовать. Кличка от фамилии примерно то же, что пиджак с вьетнамского рынка: лучше замерзнуть. А единственный пиджак Вадика как раз был куплен на толкучке дешевле некуда. Хорошо еще, что погода стоит жаркая и народ ходит налегке. Но даже рубашки с коротким рукавом за версту выдавали мезальянс этой компании. Хотя бы тем, что на летние рубашки семейный бюджет Лещинских не был рассчитан, и теперь Вадик стоял, как маркированный колхозник с закатанными манжетами, делая вид, что это новое веяние ретро. Растоптанные кроссовки с лохматыми шнурками, стремные сами по себе, тоже не добавляли солидности его облику. О всяких там цепочках и мобилах на ремне не стоило и заикаться. В общем, Лещ смотрелся летально бедным родственником.
