Ось ординат - Алейников Дмитрий Александрович

— Дай-ка глянуть, — парень неспешно протянул предательски дрогнувшую руку.

— А что, сигареткой ли не угостишь? — ушлый пердун не спешил расставаться со своей газетой.

— Кончились, — напомнил Слава и выхватил газету.

— Ну, да. Я ж спрашивал! — притворно спохватился дед. — Чего шуршишь-то? «Пропахший наследник».

— Пропавший! — в сердцах поправил его Слава, всматриваясь в снимок. Когда он всмотрелся, разочарованию его не было предела. — Бля, дед, это же негр!

Мазай, ничуть не смутившись, пожал плечами:

— Да я не разбираюсь. Я гляжу, что вроде тоже молодой, с челкой, а уж негр или нет…

Слава уже углубился в другие статьи. Давно он не держал в руках центральных газет.

— Дед, а откуда тут газеты?

Мазаю вопрос странен:

— Так газет у нас хватает. У меня вон в сарае их…

Слава посмотрел на дату. Сплюнул, отбросил газету деду на колени и откинулся на спину. Что за страна?! Что за люди?! Уж каким себя хитрецом не считал Слава, но едва не попался на такую примитивную уловку! Не приходится удивляться, что Наполеон увяз в Руси по самые… впрочем, он был маленького роста, так что увяз, надо понимать, по грудь, по самые ордена.

Мазай подобрал газетный лист и начал отрывать край на самокрутку.

— Очень сухая бумага, даже в нужник не годится, — сообщил он беззлобно. — И табачок… кхе. Раньше-то шел за милую душу, а теперь, вишь, легкие слабые стали. Жалко, что нет у тебя сигаретки-то. Но если найдешь — побалуй старика… А вот скажи, мил человек, ты в Японии был?

— Нет, — сказал Слава, не выдерживая положенной паузы и не открывая глаз.

— Хм. Я вот надысь слыхал, эта самая Япония хочет у нас острова отобрать. Врут поди?

— Конечно, врут, — кивнул Слава. — Не нужны им острова. Они и свои отдадут, если наши выдадут им одного матерого разведчика. Кличка Палица.

— Вона как… а коли они свои острова отдадут, так где сами проживать будут?

— А с этим агентом они не пропадут.

— Ну, да. Небось к нам переселятся. Вон, как китайцы. Понастроят делянок… — он завернул свою «ножку» и обратился к собеседнику:

— Тебе скрутить? Чай, так и не навострился…

Есть в этих людях что-то положительное. Слава чуть улыбнулся и кивнул:

— Давай.

В тайге время тянется, как еловая смола. Мало-помалу отвыкаешь считать числа, замечать дни недели, так что трудно сказать, как долго еще скрывался в своем покосившемся домишке Слава. Но как-то ночью — это точно была ночь, потому что времена года и время суток даже в тайге не путаются — Слава поднялся, чтобы добраться до удобств во дворе. К ним, к удобствам во дворе, Слава так и не привык. Не беда еще выбежать спросонья во двор, но вот выбежать, чтобы угостить окрестных комаров, без меры обидно.

Слава накинул на плечи свой пуховик, сунул ноги в валенки, достал из-под досочки последнюю пачку «честера» с последней сигаретой. Поколебавшись, положил заначку на место, рядом с совершенно бесполезными в этих краях сорока девятью тысячами евро. Не хотелось тратить последнюю порцию хорошего табака так бездарно, ради того, чтобы избавиться от десятка мелких укусов, хотелось раскурить ее неспешно, с толком, пропустив через себя каждую молекулу никотина.

Слава выбежал в сени, откинул полено, подпиравшее покосившуюся дверь. Тяжелая створка сама подалась внутрь, и парень обомлел: на фоне ночного неба ясно выделялись два силуэта. На пороге Славиной избушки стояли мужчины в черных костюмах, черных очках, в безупречно белых рубашках. Появление роты спецназа в полной выкладке не произвело бы подобного впечатления, как эти двое в безупречно выглаженных сорочках и тускло поблескивающих ботинках черной кожи.

— Вячеслав Николаевич? — спросил один из них густым баритоном.

Вместо ответа Слава громко сглотнул. Так громко, что где-то за околицей ему ответила ночная птица.

— А мы к вам по делу, — сообщил гость.

Второй гость тоже решил принять участие в беседе и добавил:

— По важному делу. Мы…

Слава вдруг замахал руками. Его прямо-таки скрючило от смеха, вызванного дурацкой мыслью, нелепой догадкой о цели визита этих людей. Да и догадкой-то это не назовешь, так, бред, ребячество.

Ночные гости, не меняя поз, недоуменно переглянулись, но не стали ни вмешиваться в Славино веселье, ни пресекать его.

Слава же разошелся не на шутку: он обливался слезами, приседал, корчился, показывая на гостей пальцем, пока один из них не попытался внести некоторую ясность в происходящее:

— А?..

Слава отчаянно замахал руками:

— Не говорите ничего! Я сам угадаю. Вы — «люди в черном»? Пришли арестовать меня по обвинению в межпланетном терроризме. Я угадал?

Гости переглянулись, снова воззрились на Славу. Слава посмотрел на них. Ни тени улыбки, ни отсвета растерянности в лицах. Напротив, эти двое смотрели на Славу испытующе и сосредоточенно.

Приступ смеха сошел на нет. Не вызывали эти странные гости улыбки. Слава с опаской взглянул на их неправдоподобно черные в этой глухомани ботинки, на пыльную дорогу, где непременно должны были отпечататься, но не отпечатались следы.

Трое мужчин долго смотрели друг на друга сквозь густые сумерки, и ни один не издал ни звука. Потом все трое, не сговариваясь, подняли глаза к усыпанному алмазной перхотью ночному небу, не замутненному ни единым облаком, ни даже струйкой табачного дыма.

Слава сразу нашел над головой самую яркую звезду. И звезда подмигнула, как это часто случается со звездами. То ли ему подмигнула, то ли странным людям в очень черных ботинках…

РАЗВОД ПО-НАШЕМУ

Странно было видеть Катьку в таком виде, да еще привязанной за руки и за ноги к табуретке.

Нет, не ту Катьку, что работает с Носатым и теми ментами у Ленинградского вокзала. И не Катьку по прозвищу Чайхана. Чайхану привязать никаких веревок не хватит, и даже если прикрепить ее к табурету, тот раскинет ножки в стороны.

А речь про совсем другую Катьку. Она вообще не в теме, поэтому даже кликухи не имеет. Просто забористая девчонка, подруга Миши Ленивца. Ну, может, слово «подруга» не совсем подходит к этому случаю, потому что Кате — неполных двадцать, а Мише, наверное, полтинник. Да и по части мозгов эти двое в разных весовых категориях: Миша — мужик категорически неглупый и с таким опытом, что не стесняйтесь сочувствовать, а у Катьки еще детство играет в… Короче, везде еще играет детство, и никак Катька не может повзрослеть и начать для смеху контролировать свои конечности, язык, например. Такое иной раз ляпнет, что хоть на диспансеризацию записывайся.

Самый веселый ее ляп случился перед прошлым Новым годом, когда прямо в кабак, где Миша с другими большими пацанами уже начинал накачиваться горючими смесями, явились двое в позорных пиджаках. Похваставшись всем красными книжками чуть потолще пенсионного удостоверения, эта сладкая парочка начала задавать Мише вопросы насчет одного барыги, которого Миша, между нами говоря, еще неделю назад затолкал в люк канализации, а вынуть забыл. В общем, Мишу стали спрашивать, как давно он видел последний раз живым то, что походило теперь на брикет замороженных потрохов. Миша начал морщить лоб в том ракурсе, что вообще не был знаком с потерпевшим. И тут Катька, выпустив изо рта соломинку от коктейля, влезает в разговор:

— Как же, Мишка? Это же тот самый дядя со смешными бровями! Ты еще загадывал ему какую-то загадку с числами и процентами! Ну, помнишь, когда Боря-Дуболом провожал его до дверей, то он потешно махал руками и зажимал платком разбитый нос?

Короче, пришлось Мише раскошеливаться на новогодний подарок своим незваным гостям, чтобы они не обращали внимания на этот пьяный лепет неразумной девочки.

Никто тогда не сомневался, что Миша сбросит Катьку с подножки трамвая, но нет, ничего такого не случилось. Миша оставил эту дичь подле себя и время от времени появлялся в ее обществе на людях. Однако в дни, когда он бывал без нее, Миша не стеснялся в грубых словах в Катькин адрес и еще не стеснялся по части разных других девиц и дамочек постарше, которые липли, стоило ему достать свой тугой лопатник, как мухи на специальную бумагу, еще свисающую кое-где со складских потолков. Да и в присутствии Катьки Миша не напрягал язык комплиментами, скорее наоборот.