Ось ординат - Алейников Дмитрий Александрович

Слава вздохнул и отвернулся, сделав вид, что читает расписание.

Проводница отчего-то не спешила опоить чаем прочих пассажиров и продолжала стоять у него за спиной.

«Что ей от меня надо?» — раздраженно подумал Слава и, чтобы иметь предлог обернуться, спросил вслух:

— Поезд по расписанию идет?

Проводница медленно кивнула, чуть опустив округлый подбородок к своему выдающемуся из тесной формы бюсту, и продолжала пристально смотреть Славе в лицо.

«Она что, меня соблазняет, что ли? — с досадой подумал парень. — Или гипнотизирует? Купила на вокзале брошюрку по гипнозу и упражняется теперь…»

— Принесите, пожалуйста, один стакан, — сказал он вслух, чтобы привести эту соблазнительницу в движение, в чувство и вообще отправить с глаз долой.

— А это вы тещу отравили? — спросила проводница, пропустив его заказ мимо ушей.

— Что?! Какую тещу?! — переспросил Слава с усмешкой, надеясь, что ослышался.

Нет, он не ослышался, и проводница очень охотно пояснила, что имеет в виду:

— Ну, в «Окнах», у Нагиева. Не вы рассказывали, как тещу пытались отравить?

Слава в первый момент испугался, но потом сообразил, что уж по телевизору его никакой Серафимович заочно показать не мог, тетенька явно обозналась на почве постоянной тряски и хронического переутомления.

— Нет. Не я, — ответил Слава равнодушно и отвернулся к расписанию, намекая, что разговор окончен.

Проводница намека не поняла. Поверите ли, но она даже заигрывающе ткнула парня пальцем и улыбаясь с видом заговорщика сказала:

— А мне кажется, это вы!

Слава дернулся, когда палец уперся ему в ребро, и едва не потерял самообладания.

— У меня нет тещи! И не было. Не женат я, понятно?

Поезд сбросил скорость, очевидно приближаясь к станции. Сейчас любительнице телешоу придется отвлечься, чтобы выполнить свои обязанности: лестницу опустить, флажком махнуть… чем там еще занимаются проводницы на станциях?

Проводница не спешила на свой пост. Она продолжала вглядываться в Славин затылок, как эксперт в отпечаток пальца, и вглядывалась до тех пор, пока не отшатнулась в ужасе:

— Ой! Вспомнила!

— Что еще? — Слава недовольно обернулся и тут сообразил, в чем дело. Где она могла видеть его лицо? Да ясно где: на вокзале, на стенде «Их разыскивает милиция». Может быть, с проводниками даже проводят соответствующие инструктажи. Наверняка проводят. И что теперь? Бежать? А если эта кустодиевская Венера решится его задержать? Черт, скорее всего это ей удастся, если только она решится на этот подвиг. А почему нет? Сибирский народ — публика решительная, с рогатиной на медведя ходит, с веревкой на рысь, с бутылкой водки — на Полюс, с листом чертополоха — до ветру…

Проводница меж тем отняла руку ото рта и сообщила:

— Вы в «Смаке» выступали, у Макаревича. Готовили картошку в апельсиновом соке.

Слава, уже слышавший звон наручников и топот форменных ботинок, едва не сполз на пол.

— Уговорили. Готовил, — выдохнул он, смахивая выступивший на лбу пот.

— Вот! — проводница радостно рубанула воздух указательным пальцем. — А я все думала, откуда мне ваше лицо так знакомо? Всю дорогу думаю, думаю… Спросить вроде неудобно? А что, картошка в апельсинах действительно вкусно?

Слава вяло кивнул:

— Не то слово.

Проводница придвинулась ближе:

— Запишете мне рецепт? Сейчас станция, потом я чай разнесу, а потом… Заходите ко мне в купе. Я без сменщицы еду. У меня кофе есть…

Поезд дернулся, остановившись, Слава качнулся и больно ударился плечом о крюк. Словно сам поезд толкнул пассажира. Словно сама Судьба ткнула парня в плечо.

И Слава пошел, подчиняясь этому знаку. Просто развернулся и пошел. Выпрыгнул из вагона, прошел через перрон, миновал завалившееся набекрень здание касс и «навес ожидания». Он шагал, не оглядываясь на поезд и почти не разбирая дороги. В неизвестность, почти в никуда.

Проводница некоторое время смотрела ему вслед, потом неуверенно окликнула:

— Эй! Две минуты всего стоим!

Странный пассажир не обернулся и даже не подал виду, что услышал ее.

Нечасто нынче спрыгивают с поезда посреди пути, а еще реже спрыгивают без того, чтобы угодить башкой прямиком под встречный товарняк. Под товарняк — еще куда ни шло, но чтобы вот так, за здорово живешь, из купейного да в тайгу?

Тем не менее скоро стало очевидно, что обладатель рецепта решил не возвращаться.

Проводница дернула округлым плечом и, прежде чем захлопнуть дверь вагона, процедила презрительно:

— Подумаешь, богема!

В этот час перед заходом солнца мошкары не так много, и можно посидеть на завалинке, просто попыхивая сигаретой. Где-то через час кровососов налетит столько, что никакой дым их не остановит.

Слава сидел на завалинке и дымил, без восторга и вдохновения уставившись на заливающий верхушки сосен закат. Нет, на свежем воздухе в нем не проснулись ни поэт, ни художник; на закат он смотрел лишь потому, что смотреть в этой местности больше не на что, а привычка пялиться в телевизор на сон грядущий осталась.

Одет Слава по местной моде: резиновые чулки химзащиты поверх валенок, ватные танковые штаны, камуфляж которых почти потерялся под многочисленными заплатками, китайский пуховик, давно лишившийся пуха, шапка, то ли засалившаяся донельзя, то ли сшитая уже из дохлой лисы.

Парень не только одет, как местные, не только свыкся с их укладом и бытом, он начал изучать повадки аборигенов и приспосабливаться к ним. Вот сейчас, услышав за углом избы неровный шаркающий шаг, сопровождающийся натужным сопением, Слава проворно «забычковал» свой «Честерфилд» и опустил окурок в щель между бревен.

Ровно через секунду из-за угла появился его сосед, Магний Изокович, которого сам Слава про себя величал коротко и звонко — Мазай.

Мазай никогда не перемещался с пустыми руками. Вот и сейчас в одной руке у него — польское пластиковое очко с треснувшей крышкой, в другой — скрученная газета. Мазай тяжело опустился рядом с парнем. Посидел немного, глядя на тот же закат, что и Слава, потом поднял руку с очком и молвил, не поворачивая головы:

— Вишь, какую дырку добыл. Сменял у егеря, ядрить его… Легкая. Можно с собой уносить.

Слава тоже не оторвался от заката. Главным образом оттого, что опасался, как бы дед не унюхал дорогой табак.

— Зачем ее уносить? — спросил парень вяло.

Мазай оживился:

— Зачем?! Чтобы не сперли, ядрить-контузить!

Слава восторга не разделил:

— Кто же ее тут сопрет? Какой смысл? Ведь все равно увидишь, кто с ней в сортир ходит.

Некоторое время они сидели. Мазай обдумывал услышанное, Славе просто спешить было некуда. Нарушил паузу Мазай:

— Оно, конечно. Вы, городские, в таких вопросах люди опытные. Из своих никто не возьмет. А забредет кто чужой?

Слава искренне восхитился предусмотрительностью деда:

— ЗАБРЕДЕТ?! Триста километров до железки, пятьсот до шоссе. КТО же это ЗАБРЕДЕТ?

Снова возникла пауза, Мазай добросовестно обдумал вопрос.

— И то, — наконец согласился, было, он, но тотчас поправился. — Не больно-то до нас доберешься. Но ты ж дошел. И если кто еще забредет, то потом ищи его…

Слава резко устал от этого спора и ограничился многозначительным взглядом и недвусмысленным движением бровей.

Еще помолчали, после чего Мазай перешел к главной цели своего визита:

— А что, не осталось сигаретки у тебя?

— Кончились давно, — не напрягаясь, соврал Слава.

— Жалко, — признался дед. — Интересные были сигаретки. Я в последнее время очень кашляю от самосада. А ведь бывало… Кстати. Тут у меня газетка. Вишь как, один хлопец наследство получил. Какой-то псих арабский завещал ему миллиард. Ни с того ни с сего. Фотография тут имеется. И главное, что не могут этого парня никак найти. А парень-то на тебя похож.

Слава среагировал не сразу. Сначала хотел дождаться, пока успокоится сердце, но кровяной насос молотил все быстрее. В любом случае местный обычай предписывал выдержать паузу.