Фрэнк Толлис - Смертельная игра
Ничего.
— А что насчет Отто? — сказала Натали Хек. — Спросите, что случилось с ним.
Кивком головы показав, что услышала ее, Козима спросила:
— Флорестан, а где герр Браун?
И снова ничего.
— Герра Брауна тоже забрали?
Дощечка дрогнула и медленно подкатилась к ответу
НЕТ— Он жив?
Деревянное сердце описало несколько больших кругов и остановилось на пустой части стола, так и не дав ответа.
Уберхорст кашлянул, чтобы привлечь внимание, и сказал нерешительно:
— Можно… Можно я задам вопрос?
— Пожалуйста, — ответила Козима.
— Я хочу знать, должен ли я рассказать им?
— Рассказать кому? Что?
— Это… — Уберхорст сделал паузу и закончил: — Это личное.
— Мой дорогой! — вмешался Брукмюллер, и от его звучного голоса, казалось, задрожал даже стол. — Вы находитесь среди друзей!
В стекле пенсне маленького слесаря отразился свет. Его глаза напоминали два овала мерцающего пламени.
— Это личное дело, герр Брукмюллер.
Граф, сидевший рядом с Уберхорстом, обратился прямо к нему, как будто вокруг больше никого не было. Его голос звучал бесстрастно:
— Она что-то сказала вам? Фройляйн Лёвенштайн?
Слесарь заглядывал по очереди в лица собравшихся в надежде встретить поддержку, но безуспешно.
— Герр Уберхорст, — сказала Козима, — если вы хотите получить ответ на свой вопрос, вы должны прислушиваться к мнению круга. Мы должны помочь духу Флорестану своей единой волей. Это невозможно, если у вас есть какой-то секрет.
— Вы имеете в виду полицию, Уберхорст? — спросил Хёльдерлин. — Это им вы хотите что-то рассказать?
Уберхорст отнял руку от дощечки и начал грызть ногти.
— Пожалуйста, я всего лишь пытаюсь… — Его бормотание стало невнятным.
— Я всего лишь хочу получить простой ответ. — Он уже едва сдерживал свое волнение. — «Да» или «нет».
Дощечка двинулась по спирали, быстро указывая на буквы.
РАССКАЗАТЬ КОМУ?— Видите, Уберхорст, — сказал Брукмюллер, — духу тоже нужны пояснения.
— Это дело чести. Герр Брукмюллер, больше я не могу ничего сказать.
КОМУ?снова потребовала дощечка.
— Герр Уберхорст, — сказала Козима, — пожалуйста, не отказывайте посланнику мира света.
Уберхорст помотал головой.
— Хорошо, герр Уберхорст, — продолжала Козима. — Я попробую ради вас, но, думаю, мы вряд ли получим ответ. Флорестан, о дух, обладающий Сокровищем Света, должен ли герр Уберхорст рассказать… — она сделала паузу, подняв брови, — им?
Уберхорст снова положил палец на дощечку.
Устройство осталось совершенно неподвижным.
— Вот видите, — сказала Козима. — Я так и знала.
Все посмотрели на Уберхорста. Взгляд его был прикован к деревянному сердцу.
— Это неправильно, — тихо сказал он.
— Что вы имеете в виду? — спросила Козима. — Что неправильно?
— Я не верю… — Голос Уберхорста звучал медленно и вяло, как будто он говорил во сне. — Я не верю, что фройляйн Лёвенштайн забрал… унес… какой-то демон. Она была очень хорошей, очень доброй.
— К вам, может быть, — буркнула вполголоса Натали. Уберхорст поднял голову. Ему не было видно лица белошвейки, он мог разглядеть только большую стеклянную серьгу, висящую в ее ухе.
— Герр Уберхорст, — сказала фрау Хёльдерлин, — дух говорит, что фройляйн Лёвенштайн виновна в грехе тщеславия. И как бы я хорошо к ней ни относилась, как бы я ни восхищалась ее даром…
— Она была очень тщеславной женщиной, — сказала Натали, помогая фрау Хёльдерлин сделать неизбежный вывод.
— И, несомненно, очень красивой, — добавил Заборски.
— Это правда, — сказал Хёльдерлин. — Однако мы должны помнить, что обладание физической красотой может ослабить дух. Разве не сталкиваемся мы часто со случаями, когда те люди, которых мы считаем красивыми, оказываются особенно подверженными таким грехам, как гордость и тщеславие?
— Странно слышать это от вас, Хёльдерлин, — сказал Заборски.
— Почему это? — огрызнулся Хёльдерлин.
— По-моему, вы восхищались ее красотой ничуть не меньше других.
— Черт возьми, что вы име…
— Господа! — Голос Козимы фон Рат был резким и сердитым.
— Хватит! — рявкнул Брукмюллер.
— Господа, прошу вас! — Козима обиженно надулась, и ее курносый нос между пухлыми щеками стал невероятно похож на хобот. — Нам нужно продолжать.
Фрау Хёльдерлин, прищурившись, посмотрела на мужа, на лбу которого выступили капельки пота.
— Флорестан, — позвала Козима. — Флорестан, мы можем что-нибудь сделать, чтобы помочь нашей покойной сестре Шарлотте?
Дощечка покрутилась по столу и резко остановилась.
НЕТ— Должны ли мы молиться о спасении ее души?
Дощечка описала еще круг.
НЕТ— Тогда что нам делать?
Перекатываясь из стороны в сторону, деревянное сердце поколебалось немного на пустой части стола, а потом врезалось в самую большую плитку
ПРОЩАЙТЕ— Он ушел, — сказала Козима, тихо и немного грустно.
Герр Уберхорст первым убрал палец с дощечки. Это движение было быстрым и неожиданным, как будто он вдруг обжегся. Фрау Хёльдерлин, отчаянно моргая, продолжала пристально смотреть на своего мужа.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«Бетховенский фриз»
36
Экипаж с грохотом тронулся и сразу же оказался вовлеченным в неспешный поток омнибусов, трамваев и целого каравана запряженных лошадьми повозок. Прилавки рынка тянулись до самого здания Сецессиона, и отовсюду слышались крики уличных торговцев рыбой, мясом и хлебом, взрослых и детей с тележками и подносами. Все эти голоса сливались в нестройный торгашеский хор. Самым заметным зданием на Линке Винцелле был театр «Ам дер Вин», где сто лет назад впервые давали оперу Бетховена «Фиделио». Либерману показалось логичным, что сецессионисты прославили гений великого композитора всего в нескольких метрах от этого почти святого места.
— Итак, — сказал Либерман, поправляя воротник и галстук. — Вот мы и пришли.
Клара и Хана посмотрели на здание Сецессиона. Естественно, взгляд их сразу привлекла самая видная его часть — золотой купол, покрытый тонкими позолоченными бронзовыми пластинами.
— Теперь понятно, почему его называют «золотой капустой», — сказала Хана.
— Но дорогая, как ты можешь так говорить? Это же настолько красиво, — возразил Либерман.
Он предложил руки Кларе и Хане, и они пошли к зданию.
— Времени — его искусство, искусству — его свободу, — прочитала Хана рельефную надпись под куполом.
— Я надеюсь, ты разделяешь это мнение?
— Ver sacrum. А что это?
— Это название их журнала. Так называется римский ритуал жертвоприношения, который проводили, когда городу угрожала опасность. С молодых людей брали клятву, что они спасут столицу. А Сецессион, в свою очередь, поклялся спасти Вену от консерватизма.
— А нас в самом деле нужно спасать? — многозначительно спросила Клара.
— Ну, спасать — это, наверное, слишком громко сказано. Помогать — будет точнее.
Они поспешили перейти дорогу, чтобы не оказаться зажатыми между гружеными лесом телегами. Поднявшись по лестнице, они увидели наверху трех горгон, каменные лица которых обрамляла позолоченная листва.
Либерман заплатил на входе по кроне за каждого и взял каталог. На обложке был изображен стилизованный ангел со светящимся диском в руке.
Охваченные нетерпением, Клара и Хана быстро, почти бегом, устремились вперед.
— Подождите, — остановил их Либерман, открывая каталог и листая страницы.
— В чем дело? — спросила Клара.
— Я хочу найти план расположения залов.
— План? Макс, неужели ты думаешь, что мы заблудимся?
Хана хихикнула.
— Нет, — ответил Либерман, — дело не в том, что мы можем заблудиться, Клара. Просто я хочу знать, что мы увидим.
— Конечно Клингера, — сказала Клара. — И Климта.
— Само собой, но здесь выставлены работы и многих других художников. — Он показал имена на плане. — Видите: Андри, Аухенталлер, Мозер… Даже не знаю, с кого начать. Так, посмотрим…
Почитав несколько секунд, он добавил:
— Советуют начать с левого крыла.
Озорно посмотрев на Хану, Клара повторила:
— С левого крыла.
И они устремились вперед так быстро, что Либерману пришлось закрыть каталог и поспешить за ними.
Войдя в длинную комнату, они увидели там несколько человек, которые смотрели вверх. Либерман проследил за направлением их взглядов, и сердце его дрогнуло от восторга. Верхняя часть трех из четырех стен была украшена необычной фреской. Либерман тихо сказал своим спутницам:
