Фрэнк Толлис - Смертельная игра
— Небольшой такой на Дампфшиф-штрассе? — с надеждой спросил Рохе.
— Мне жаль, но… — сказал Райнхард, снова качая головой.
— В общем, я руководил им, — со вздохом признался Рохе. — Я бы и по сей день был там, если бы не… — он на мгновение остановился, а потом закончил:
— …эта женщина, — произнес он медленно и презрительно. — Конечно, она работала неофициально, никакого контракта мы не заключали. Тем не менее она выполняла все обязанности помощника управляющего.
— А почему она не была оформлена официально?
— К сожалению, — сказал Рохе, — я принял ее на работу без ведома хозяина.
— Для этого была какая-то причина?
Рохе вытащил из кармана комбинезона маленькую жестяную коробочку и открыл крышку. Внутри лежали три тонкие сигареты. Поколебавшись, он предложил их Райнхарду и Хаусману и испытал явное облегчение, когда они отказались.
— Пожалуйста. — Райнхард чиркнул спичкой и дал Рохе прикурить.
— Хозяин был бы против, — сказал Рохе. — Она была актрисой и не имела опыта административной работы.
— Почему тогда вы взяли ее?
— Мы были любовниками, — объяснил Рохе, — и я доверял ей. — Он сделал затяжку и выпустил две одинаковые струйки дыма из ноздрей. — Сейчас я понимаю, что поступил глупо, но тогда я действительно считал, что ей можно доверять.
— Как вы познакомились?
— Она выступала с провинциальной гастролирующей труппой, признаться, не очень хорошей. И вот эта труппа решила попытать счастья в столице. Как вы понимаете, критика приняла их в штыки, хотя Шнабель отпустил какой-то комплимент непосредственно в ее адрес. Он выразился примерно так: «Недостаток таланта у нее компенсируется красотой и тем, что она работает на сцене». Я не помню в точности его слова, но смысл был примерно такой. Эти ужасные отзывы оставили неприятный осадок: было много обвинений и контробвинений. Кульминацией всего этого стало то, что труппа закончила свое бездарное турне на сцене «Дуная» и сразу распалась. Она, то есть Шарлотта, в отчаянии пришла ко мне и… Ну, инспектор, вы, как умудренный жизненным опытом человек, понимаете, что такое случается.
Райнхард глубокомысленно кивнул.
— Она сказала, что не нуждается в моей благотворительности, — сказал Рохе. — Фройляйн Лёвенштайн была очень настойчива, говорила, что скорее уедет из Вены, чем будет для меня обузой. Поэтому сначала я дал ей несколько отдельных заданий, она справилась, и дело, кажется, пошло. Она делала все больше и больше, а мне приходилось делать все меньше и меньше. А однажды утром фройляйн Лёвенштайн исчезла. Раз — и нет. — Рохе щелкнул пальцами. — Все ее вещи остались в квартире, а самой ее не было. Зайдя в свой кабинет, я обнаружил, что сейф пуст. И что еще хуже, в счетах были ошибки, в записях о наших кассовых сборах царила полная неразбериха. Как вы, наверное, догадываетесь, хозяин этому совсем не обрадовался, и во всем обвинили меня.
— Вы дали ей код от сейфового замка?
— Нет, но я открывал его много раз в ее присутствии. Она оказалась гораздо более наблюдательной, чем я думал.
— Вы пытались ее найти?
— Да, конечно, но было уже поздно. Она уехала из Вены.
— Одна?
— Думаю, нет. Позже я узнал, что фройляйн Лёвенштайн крутила роман с театральным фокусником прямо у меня под носом. Он участвовал в нескольких летних представлениях «Дуная», которые не имели успеха и, конечно, прекратились. Наверное, они сбежали вместе.
Когда несколько капель дождя упало на комбинезон Рохе, он посмотрел на мрачное небо.
— Вы не знали, что фройляйн Лёвенштайн потом вернулась в Вену? — спросил Райнхард.
Рохе покачал головой.
— Нет, понятия не имел. Если бы я об этом знал, инспектор, вы сейчас с полным правом могли бы предъявить мне обвинение в ее убийстве.
34
Мысли стремительно проносились в голове Либермана, пока он пытался осознать эту странную перемену, свидетелем которой только что стал. Мисс Амелия Лидгейт в образе Кэтрин по-прежнему внимательно смотрела на него. Казалось бы, она пока не представляла физической опасности, но он прекрасно знал, что появление второго «я» — это очень редкое и непредсказуемое явление: такая ситуация требовала осторожности и уважения к сложности человеческого разума.
Либерман и «Кэтрин» некоторое время оставались на своих местах. Молчание затягивалось, в воздухе повисла тревога. Все еще немного растерянный, Либерман начал вспоминать английские слова и фразы, которые когда-то знал. Это занятие успокоило его и позволило наконец сосредоточиться.
— Где Амелия? — спросил он.
— Она спит. — Даже тембр голоса мисс Лидгейт странным образом изменился, ее голос как будто стал выше.
— Она знает, что вы здесь?
— Нет, она спит.
Либерман догадался, что второе «я» мисс Лидгейт, видимо, было ребенком.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Меньше, чем Амелии.
— Это понятно, но все же — сколько?
Кэтрин вздернула подбородок и произнесла голосом, который несомненно, должен был создать впечатление превосходства:
— Доктор Либерман, разве вы не знаете, что невежливо спрашивать женщину о ее возрасте? — Сказав это, она оттолкнулась от кровати и спрыгнула прямо на пол, шлепнув босыми пятками по кафелю. Затем она поправила платье, прижав ладони к талии и проведя ими по бедрам. Ткань расправилась, подчеркнув изгибы ее тела. Наверное, она хотела выглядеть соблазнительно, но Либерман видел, что в позе этой молодой женщины все еще было что-то детское. Эта невинность и в то же время своего рода опыт, проскальзывающие в поведении девочек в период полового созревания, их естественный, почти бессознательный флирт.
Кэтрин шагнула вперед, затем, стянув платье на бедрах, немного приподняла его и встала на носочки. Это было необычное движение, похожее на балетное па: возможно, она хотела изобразить элегантность.
— Как вы думаете, доктор Либерман, я красивая?
Либерман смущенно закашлялся и тут же вспомнил, что с тех пор, как появилась Кэтрин, мисс Лидгейт ни разу не кашляла.
Кэтрин наклонила голову, давая понять, что ждет ответа.
Либерман сглотнул, прежде чем осторожно произнести:
— Да.
Удовлетворенная ответом, но без тени улыбки, Кэтрин посмотрела на дверь.
— Где ваш друг?
— Какой друг?
— Желтые волосы, голубые глаза и…
— Наверное, ты имеешь в виду доктора Каннера?
Кэтрин не ответила. Вместо этого она подошла к раковине и, увидев свое отражение в зеркале, остановилась, чтобы поправить волосы. Собрав их наверху обеими руками, она поворачивала голову то одним боком, то другим, чтобы рассмотреть прическу с разных сторон. Оставшись недовольной, Кэтрин нахмурилась и отпустила волосы, обрушившиеся вниз каскадом сверкающей меди.
— Мне он не нравится, — резко сказала она.
— Почему?
— Вы чересчур любопытны, доктор Либерман.
Проведя рукой по краю фарфоровой раковины, Кэтрин направилась к столу.
— Что это?
— Прибор для лечения.
Кэтрин расстегнула замочек и открыла ящик. Изучив его содержимое, она снова закрыла крышку.
— Как твоя рука? — спросил Либерман.
Кэтрин подняла правую руку, рукав ее платья при этом скользнул вниз и собрался складками вокруг плеча. Она внимательно посмотрела на свой локоть и запястье.
— С ней все в порядке, — ответила она. И, повернувшись, пошла обратно к кровати.
Оперевшись обеими руками о матрас, Кэтрин забралась на постель. Она села и начала болтать ногами. Неожиданно выражение ее лица стало совершенно отсутствующим: как будто произведя ограниченный набор действий, она остановилась, ожидая следующей реплики или подсказки.
Либерману стало интересно, будет ли Кэтрин выполнять его команды. Скорее всего она является не полностью развитой личностью, а просто частью сознания мисс Лидгейт, которая отделилась и достигла некоторой самостоятельности. Амелия Лидгейт все еще находилась в состоянии транса. Поэтому Либерман решил, что Кэтрин может тоже оказаться восприимчивой к гипнотическому влиянию. Стараясь хотя бы частично восстановить свой авторитет, он твердо сказал:
— Ляг, Кэтрин.
Пару секунд Кэтрин не двигалась. Потом, подняв ноги и закинув их на кровать, она легла. Либерман вздохнул с облегчением.
— Амелия рассказывала мне о том, что случилось, когда герр Шеллинг зашел в ее комнату, — сказал Либерман.
— Правда?
— Да. Ты была там в ту ночь?
— Конечно.
— Ты видела, как герр Шеллинг вошел в комнату?
— Было очень темно.
— Что ты помнишь?
Кэтрин сморщила нос и скривила губы.
— Это было отвратительно.
— Что именно?
— Эти его ужасные усы, они царапали меня. Его лицо было как кусок пемзы. Амелия испугалась до смерти. Ей следовало его оттолкнуть, но она ничего не сделала. Сердце ее колотилось так громко, что даже мне было слышно. — Она постучала по спинке кровати, воспроизводя неистовое и неровное биение испуганного сердца. — Он был слюнявый, как собака, и хватал, лапал, тискал…
