Александр Смирнов - Раб и Царь
Скрипач упал на свою шконку и уткнулся лицом в подушку. Больше участия в разговоре он не принимал.
Как бы долго не тянулось время в тюрьме, какой бы тяжёлой не казалась жизнь заключённых, но организм человека устроен так, что если даже совсем немного, условия, в которых он находится, совместимы с жизнью, человек адаптируется к ним, и жизнь продолжает движение по своим вечным законам. Лица окружающих, которые совсем недавно иначе, как рожами, и назвать-то было нельзя, теперь кажутся обычными и даже близкими, а душа, не обращая внимания на те условия, в которых находится, всё ковыряется внутри себя и ищет ответа: Кто я, для чего я, зачем пришла в этот мир и с чем уйду из него? Ищет и никак не может найти ответа.
Сокамерники, молча, сидели вокруг своего крохотного стола и пили чифир. Кружка, чёрная от заварки, переходила от одного заключённого к другому. Каждый делал из неё два глотка, закрывал глаза, проваливаясь в свои мысли, и передавал кружку следующему. Медленно, описав круг, кружка вернулась туда, откуда и начала своё путешествие. Хромой взял её и о чём-то задумался.
Так и будем сидеть молча? — прервал молчание Косой.
Хоть говори, хоть не говори, а пришло время расставаться, — задумчиво ответил Хромой.
Бог даст, может, и встретимся ещё, — сказал Скрипач.
Бог то даст, да вот возьмём ли мы то, что он нам даёт? Вот в чём вопрос, — философски заметил Хромой.
На слова Хромого никто не обратил внимания. И только Дима был поражён тем, что услышал. Эти слова сказал ни проповедник, ни профессор философии, ни поэт и ни писатель. Эти слова слетели с уст уголовника, бандита, человека, которого считают социально опасным, и поэтому держат за решёткой. Но больше поразило даже не это. Дима вспомнил, как его привели в эту камеру, как он впервые встретился с Хромым. Это был совсем другой человек. Более того, это вообще был не человек, потому, что те законы, которым он подчинялся, были нечеловеческие. Их даже звериными назвать было трудно. Одно слово — понятия. И вдруг на тебе: 'Бог то даст, да вот возьмём ли мы то, что он нам даёт?'
Видимо, Димино удивление было отпечатано на его лице, и Хромой увидел это.
Удивлён? — спросил он Диму.
Дима ничего не ответил. Однако Хромого это нисколько не смутило.
Я и сам себе удивлялся. Всё не мог понять, что это изменилось внутри меня? А потом понял. Это же всё началось, когда ты к нам пришёл.
И что же ты понял?
Меня поразило то, как ты раскаялся: Не для того, чтобы тебя простили, не для того, чтобы когда-нибудь это в зачёт пошло, а просто потому, что жить иначе невозможно. Вот когда я так раскаялся, сразу всё и понял.
А что понял-то? — недоумённо уставился на Хромого Косой.
Понял, что Бог мне дал Царя, а я взял, то, что мне было дано.
Хромой, мне кажется, что ты с чифиром переборщил. С тобой всё в порядке? — не понял Косой.
Это я раньше был не в порядке, а сейчас у меня действительно всё в порядке.
Косой скорчил непонимающую физиономию, хотел ещё что-то спросить, но не успел. Дверь камеры открылась, и в неё вошёл прапорщик с двумя конвоирами.
Что это за посиделки!? — крикнул прапорщик, — Думаете, весь этап вас ждать будет? А ну пошевеливайтесь!
Заключённые быстро собрали свои нехитрые пожитки и выстроились перед прапорщиком. Самым последним в строй встал Хромой. Но, встав в него, он снова вышел из строя и подошёл к Царю.
Жалко расставаться с тобой, — сказал он. — С тобой так хорошо, так легко было, лучше, чем на воле — ей Богу! А главное, всё ясно: для чего живёшь, что делать надо…
Хромой неожиданно замолчал и с испугом посмотрел на Диму.
Царь, а ты знаешь, я не знаю, что мне сейчас делать! Скажи мне, что делать?
Ничего, — тихо ответил Дима.
Что значит ничего?
Ничего значит ничего. Всё, что ты должен был сделать в этой жизни, ты уже сделал.
Но жизнь продолжается! Я обязан в ней что-то делать!
Дима ничего не ответил и опустил глаза.
Ты хочешь сказать, что моя жизнь закончилась, и мне осталось только умереть?
А разве это страшно, когда успел всё сделать? — спросил Дима.
Прапорщик и конвоиры с интересом слушали диалог двух заключённых и ничего не могли понять. Наконец терпение прапорщика кончилось.
Кончай базар! — крикнул он. — На зоне тебе всё объяснят!
Хромой встал в строй. Прапорщик уже хотел дать команду заключённым, но не успел. Хромой схватился за грудь и упал, как подкошенный.
Врача! Срочно врача! — закричал прапорщик.
Один конвоир выскочил из камеры и побежал по коридору. Строй заключённых рассыпался. Они вместе с конвоирами и прапорщиком прижались к стене и с ужасом смотрели на Царя.
Дима посмотрел на прапорщика и тихо сказал:
Врач ему уже не поможет.
Перед начальником тюрьмы навытяжку стояли прапорщик и врач. Начальник, молча, изучал документы. Наконец он оторвал свой взгляд от бумаг и посмотрел на врача.
И всё-таки, от чего наступила смерть? — спросил он.
Там всё указано, — ответил врач.
А ты мне, дураку, по-русски объясни, так, чтобы даже прапорщик понял.
Тромб оторвался от сосуда и застрял в клапане сердца.
И вы не успели его спасти?
Это невозможно. В таких случаях смерть наступает, практически, моментально.
А предсказать такую смерть возможно?
Нет. Это непредсказуемо. У каждого человека после сорокалетнего возраста в сосудах откладываются соли, образуя такие бляшки.
И наука неспособна определить их?
Почему неспособна? Если сделать анализ крови…
Не мог же он в камере ему сделать анализ крови? — вмешался прапорщик.
Какой анализ? — не понял доктор.
Один из сокамерников знал, что Хромой умрёт, — пояснил полковник.
Мы все когда-нибудь умрём. Вы, что, сомневаетесь в правильности моего заключения?
У меня есть все основания полагать, что Хромого убили, — пояснил полковник.
Это невозможно, — возмутился врач.
Откуда тогда Царь мог знать о том, что Хромой умрёт?
Он не мог этого знать. Это знал наверняка только один Бог.
Вот только Бога не надо сюда приплетать! Здесь тюрьма, а не церковь. Вы ещё лбы начните крестить!
Да вот вам истинный крест! Я своими глазами всё видел и своими ушами всё слышал.
При этих словах прапорщик размашисто перекрестился.
Товарищ полковник, — взорвался врач. — Если вы не верите моему заключению, можете поручить его другому специалисту. Нет здесь никакого убийства — самая обыкновенная естественная смерть!
Врач посмотрел на прапорщика и тоже перекрестился.
Да, чтоб я провалился на этом месте!
Полковник смотрел на своих подчинённых и не знал, как себя вести. То, что происходило в кабинете, не поддавалось никакой логике. Наконец он взял себя в руки.
Да, что вы балаган у меня устроили!? — взорвался полковник. — Убирайтесь отсюда! Я сам во всём разберусь!
Собеседники начальника тюрьмы, как по команде, развернулись и направились к выходу.
А вы, прапорщик, задержитесь! — успел добавить полковник.
Прапорщик плотно прикрыл дверь за ушедшим врачом и повернулся лицом к своему начальнику.
Я думаю, что мы разберёмся во всём и без медиков, как ты думаешь? — заговорческим голосом проговорил полковник.
Прапорщик скорчил непонимающую физиономию и пожал плечами.
Ну, что же здесь непонятного? — полковник не скрывал раздражения от бестолковости прапорщика. — Кто сейчас остался в камере с Царём?
Скрипач, — ответил прапорщик.
И всё?
Остальные отправлены по этапу.
Вот и прекрасно! Надо поговорить с этим Скрипачом
Скрипач стучать на Царя не станет.
А, что, кроме Скрипача, в тюрьме заключённых больше не осталось? Всё равно вам камеру пополнять надо. Подготовьте соответствующую кандидатуру. Способ проверенный. А то чертовщина какая-то. Хоть батюшку приглашай камеры освещать.
Слушаюсь! — прапорщик приложил руку к козырьку.
Можете идти!
Прапорщик вышел из кабинета и сразу приступил к выполнению приказа полковника.
Странное дело, но те способы, которые раньше срабатывали безотказно, теперь переставали работать. Заключённые, только поняв, что им предлагают постучать на Царя, наотрез отказывались выполнять это поручение. И тут уже ничего нельзя было поделать: ни обещание досрочного освобождения, ни карцеры, не давали результатов. Более того, когда прапорщик подсаживал зэка в пресс-хату и давал команду напрочь отмороженным уголовникам склонить жертву к стукачеству, эти самые отмороженные тоже отказывались выполнять этот приказ.
Ты чего, начальник, в натуре, Бога, что ли не боишься? Это же Царь. Он же всех насквозь видит. Ты только подумаешь, а он уже всё знает, — отвечали прапорщику отморозки.
