Том Виттген - Осенний безвременник
— Гнёздышко называется Мосдорф, расположено на полпути от Берлина к Дрездену. Следовательно…
— Минуточку! — воскликнул Симош. Название деревни взволновало старшего лейтенанта. Где же он встречал его?
— Что ещё? — спросил Ольбрихт.
— Ах, чёрт возьми! Второпях никак не могу вспомнить. Мосдорф.
И вдруг он вспомнил. Пункт с таким названием значился на проездном билете, который он видел в квартире Шиффеля. В соседней комнате тогда всхлипывала Фрауке Хоштайн.
— Алло, алло, вы ещё слушаете?
— Весь внимание, — ответил Ольбрихт.
— Тотчас же поезжайте в Мосдорф и привезите Анжелику Кельм к нам. Вы можете предъявить ей только одну фотографию — Шиффеля. И не забудьте спросить её о колечке, которое Люк купил для приятельницы своего друга.
Прежде чем лейтенант успел что-либо возразить, Симош положил трубку. Усталости как не бывало. Он принял душ, рделся, позавтракал. Делал всё автоматически, не задумываясь. Ел что попадало под руку. Жена молча наблюдала за ним.
Мысли Симоша вертелись вокруг Шиффеля и Люка. Убийца и жертва? Может, убийство было заранее запланировано? Может, в лице Шиффеля Люк встретил человека, который превзошёл его в искусстве жить на средства другого? С самого первого знакомства он испытывал к Шиффелю определённую симпатию, несмотря на довольно легкомысленный образ его жизни. И сейчас испытывал внутреннее замешательство. Неужели этот интеллигентный самоуверенный человек оказался в таком стеснённом материальном положении, что видел выход из него только в убийстве? Может быть, его пожирало болезненное тщеславие, которое он, Симош, принял за деловитость и жизнелюбие? Почему Симоша так поразило, что именно Шиффель оказывается убийцей? Поразило бы меньше, если бы убийцей оказался кто-нибудь другой? Как же глубоко можно заблуждаться!
Симош отправился к прокурору за разрешением на арест Шиффеля и на обыск в его квартире.
К полудню появился Ольбрихт.
— Она его узнала! — сообщил он, ликуя, и положил фотографию директора на письменный стол. — Но его зовут не Юстус Шиффель, и работает он не на заводе.
— А кто же он?
— Назвал себя Рихардом Вальдхаймом, свободным фотографом.
— Что это за девушка?
— Мадонна!
— Которая попалась на удочку распутника.
— В том-то и вся трагедия, — подхватил Ольбрихт, — что шестнадцатилетняя девчонка с лицом мадонны оказалась просто дурочкой.
— Держите себя в рамках, — предостерёг Симош.
— Вот увидите! Привести её?
— Минуточку. Кольцо у неё?
— Было. Шиффель-Вальдхайм приезжал к ней несколько дней назад и взял его обратно — якобы там нужно кое-что переделать.
— Хитрая лиса. Ну ладно, пригласите её!
Ольбрихт выглянул за дверь и позвал девушку. Она молча вошла в кабинет. Среднего роста, очень стройная, чёрные блестящие волосы мягкой ванной ниспадают на плечи, белоснежная кожа лица выглядит естественной и здоровой,
Симош представился и предложил ей сесть. Продолжая стоять, она спросила:
— Что с господином Вальдхаймом?
Её голос был серьёзен и спокоен. Симошу. не понравился её наивный, почти фанатичный взгляд.
— Мы поговорим о нём, — сказал он, — когда вы сядете.
Она села на стул, положив ногу на ногу. Стройные ноги красивой формы.
— Когда и где вы познакомились с этим человеком? — Симош вышел из-за стола и протянул ей фотографию Шиффеля.
Девушка внимательно посмотрела на неё с лёгкой улыбкой. Действительно, просто мадонна. Симош представил себе её в объятиях Шиффеля. Дурочка, как сказал Ольбрихт.
— Я уже рассказала обо всём вашему другу.
Ольбрихт, который стоял у окна, прислонившись к батареям отопления, покашлял.
— Несмотря на это, вам придётся рассказать ещё раз. Я здесь, как говорится, начальник.
Она подняла свои длинные чёрные ресницы.
— Тогда я была в гостях у своей кузины в Берлине. Я люблю писать портреты. Надеюсь, это со временем станет моей профессией. В Мосдорфе я нарисовала уже всех, кто того стоит, и очень обрадовалась возможности запечатлеть горожан — жизнерадостных, усталых или одиноких. Поэтому я пошла на свидание с молодым человеком, с которым познакомилась моя кузина.
— Где вы с ним встретились?
— В отеле «Штадт Берлин», в фойе. Вдруг и этот человек, — она посмотрела на фотографию, — подошёл к нам.
— Дальше, — настаивал Симош.
Шиффель смешался с группой туристов, чемоданы которых вносили в вестибюль. Он ещё не решил, провести ли ему вечер в одиночестве или в компании той незнакомой девушки, которую пригласил для него Олаф Люк. А пока взвешивал все «за» и «против». Девушка остановилась в маленьком отеле. Если ему удастся проскользнуть в её номер, то на ближайшее время исчезнут все заботы. Сам он нигде не остановился, чтобы потом никто не мог доказать его пребывание в Берлине. А девушку вряд ли найдут. Она возвратится в свою богом забытую деревню. Кроме того, если он будет слоняться по городу или прятаться в каком-нибудь парке, то может нарваться на полицию. Даже в полутьме ночного бара его могут заметить. Решение пришло сразу, как только он увидел девушку. Подошёл к ней, кивнул Люку, взял её тонкую белую руку и медленно поднёс к своим губам.
— Рихард Вальдхайм. Я встаю в ряды ваших восторженных поклонников.
Он не отпускал её руку и смотрел ей в глаза. Девушка не привыкла к комплиментам. Он действительно мог таким образом произвести на неё большое впечатление, Продолжая восторгаться, Шиффель сделал видимость попытки уйти, Он надеялся, Люк смекнёт что к чему.
— Вам можно позавидовать, Олаф. Увидимся за завтраком?
— Но, Рихард, — Люк удивился, — почему вы уходите?
— Было бы очень соблазнительно остаться, но…
— Никаких «но»! Давайте пойдём в гриль-бар, съедим что-нибудь вкусненькое, выпьем по бокалу шампанского.
— Спасибо. — Шиффель слегка поклонился. Они заранее договорились с Люком, что им не стоит подолгу оставаться вместе. — Я уже поужинал.
Девушка смотрела оценивающим взглядом то на одного, то на другого. Когда же Шиффель собрался с сожалением попрощаться с ней, она быстро сказала:
— Я тоже уже поужинала.
— Может быть, вы согласитесь прогуляться со мной? — спросил он.
— Я не знаю Берлина.
— Тогда я буду вашим проводником. Пошли, Олаф?
Люк замахал обеими руками с наигранным возмущением.
— Вы хотите, чтобы я умер с голоду? — спросил он и повернулся к девушке: — Теперь я спокоен. Вы в хороших руках.
— Счастливо, — сказала она. — Вы не сердитесь на меня?
Люк засмеялся, отрицательно покачал головой и ушёл. А Шиффель с девушкой вышли на улицу. Она засунула руки в карманы пальто и старалась держаться на некотором расстоянии от него. Должно быть, теперь она испугалась за свой поступок. У витрины Дома электропромышленности он стал рассказывать ей о выставленных в витрине оптических приборах, кинокамерах, телекамерах.
— Я немного разбираюсь в этих вещах, — пояснил он. — По специальности.
— Вы фотограф?
— Свободный фотограф.
— Это интересно.
— Я приехал в Берлин, чтобы получить крупный заказ и приобрести фотоматериалы.
Он немного поговорил на узкоспециальную тему— ровно столько, чтобы она почувствовала: работа для него превыше всего. Постепенно она перестала стесняться.
— У меня похожее хобби. Я рисую портреты. Хочу со временем стать художницей.
О, у вас грандиозные планы!
— Думаете, не справлюсь?
— Ну почему же? Ваша профессия, как и моя, требует самоотречения. Это не то что в восемь часов вошёл в бюро и стал зарабатывать деньги. Нужно изучать людей, чтобы выражать в портретах их суть, то подсознательное, что в них скрыто. Это трудная работа.
Под одним из уличных фонарей она подошла к нему вплотную и сказала:
— Мне очень хотелось бы вас нарисовать.
Он отступил на шаг в тень.
— У меня свой взгляд на эти вопросы. Надеюсь, вы меня правильно поймёте, но я не позволяю писать свои портреты никому, с чьими работами ещё не знаком.
— Да, — она оживилась, — я тоже отказываюсь, если незнакомый человек хочет меня сфотографировать. А хотите посмотреть несколько моих эскизов?
— К сожалению, завтра рано утром я уезжаю.
— Они в отеле.
— Тогда поспешим! Или вы устали?
— Ничуть. А вы?
— Два художника, два полуночника!
Они оба рассмеялись.
Скрываясь от портье, он пробрался в её номер.
Её эскизы свидетельствовали о наличии таланта. Правда, все лица на портретах были наивны, так же как её собственное.
— Просто удивительно, чего вы уже достигли! — похвалил Шиффель. — Только, мне кажется, вы приписываете что-то лицу, вместо того чтобы выявлять то, что скрывается за обычным выражением. А почему? Потому что вы боитесь изображать чувства. Чувства, которые подавляете в себе самой…
