Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора
-- Обязательно выкарабкаетесь, -- подтвердил на-чальник милиции, и они выпили.
-- Еще раз спасибо, но вроде он вцепился в меня крепко, обещал отдать под суд.
-- Вас под суд? -- чуть не поперхнулся боржоми Халтаев.
-- Да, да, меня. Так что помочь ты мне не в силах, а тот, кто может, кто вхож к нему и сегодня ходит в фаворитах, не стучит в дверь, как ты, думает: все, сочтены дни Махмудова.
Халтаев слушал внимательно; для могучего ор-ганизма полковника два бокала водки только раз-минка, тем более, на самом деле, в обед его угощали в чайхане жирным пловом.
Чувствуя, что через полчаса Пулата Муминовича развезет окончательно, он сказал:
-- Зря вы думаете, что я не могу помочь вам. Не знаю, в чем он хочет вас обвинить, почему и как вы попали в капкан, но в свое время я оказал Тилляходжаеву такую услугу, что ему вовек со мной не расплатиться. Кстати, это доподлинно его слова, и я тот разговор предусмотрительно записал на магнитофон. Не паникуйте раньше времени, посмот-рим, чей капкан надежнее, -рассмеялся Халтаев.
-- Не в капкане, наверное, дело. Скорее всего, мой район пришелся кому-то из его дружков по душе, и он решил его одарить, а может быть, шутя в карты проиграл -- ведь, говорят, неравнодушен он к ним.
-- Возможно, -- уклончиво ответил Халтаев, но тут же продолжил: -- Да, я слышал, есть люди, ко-торые за ваше место готовы выложить сто тысяч. Мне даже говорили, кто уж очень настойчиво рвется в наш район.
-- Сто тысяч... -- растерянно проговорил Пулат Муминович, -- за место первого секретаря райкома?
-- Да, сто тысяч. За наш район не грех и двести потребовать -- все хозяйства, как один, прибыльны, греби деньги лопатой. За год все вернуть можно.
От этих слов Пулат Муминович стал трезветь и спросил:
-- И кто же, если не секрет, готов заплатить за мое место сто тысяч?
-- Я же поклялся, что готов помочь вам в беде, поэтому какие секреты -Раимбаев из соседнего рай-она. Он председатель хлопкового колхоза-миллио-нера. Видимо, надоело ему ходить в хозяйственни-ках, хочет продвинуться по партийной линии, на Ташкент метит -- с большими запросами мужик, и рука мохнатая наверху есть...
-- А я живу как на необитаемом острове, -- сказал с тоской Махмудов.
Халтаев снова налил и сказал:
-- Не печальтесь, Пулат Муминович, я и мои друзья не оставим вас в беде: если надо будет дать отступного за вас -- выплатим не меньше Раимбаева. Последнего не пожалеем, но в обиду не дадим...
Хозяин номера растрогался чуть ли не до слез. Они долго сидели за богато накрытым столом, кля-лись друг другу в вечной дружбе и любви. Еще раз приходила игривая официантка, приносила вод-ку, но чары больше в ход не пускала, поняла, что происходит что-то серьезное и мужчинам не до нее -работала она тут давно и хорошо чувствовала ситуацию. Пулат Муминович не опьянел ни через полчаса, ни через час, как рассчитывал Эргаш Хал-таев, -наверное, разговор его отрезвил или обильная еда: индюшка, казы, курдская брынза, зелень, хо-лодная печень с курдюком и особенно чакка[2] ней-трализовали водку, к тому же он обильно запивал ее боржоми.
Исчез опутавший душу страх, появился какой-то просвет, и жизнь впереди не казалась мрачной, как несколько часов назад; чем дальше катилось за-столье, тем больше он верил в возможности Халтаева. Жалел об одном -- что за три года не удо-сужился узнать конкретнее, на чем погорел в свое время полковник, какие люди стояли за ним и кому он помог сохранить кресла, уйдя в добро-вольную ссылку на периферию. Раньше мышиной возне, как он брезгливо говорил, Махмудов не при-давал значения, а зря.
-- Так что мне делать, Эргаш, ждать бюро или уезжать домой? -- спросил ближе к полуночи секре-тарь райкома.
-- Какое бюро? Огонь надо гасить сразу: если дело зайдет далеко, тогда и самому Тилляходжаеву трудно контролировать положение. Я ведь не знаю, в чем он намерен вас обвинить. Впрочем, как я вижу, вам совершенно неизвестна закулисная возня за кресла и должности, вы счастливчик, вам все досталось на блюдечке с голубой каемочкой -- я ведь помню вашего тестя Иноятова. Теперь уже поздно учиться играть в такие игры, да и не нужно, по-надейтесь на меня. Я думаю, завтра отведем от вас беду.
Предъявлю и я свои векселя: мне кажется, он давно ждет, когда обращусь к нему за помощью, -- не любит никому быть обязанным и хотел бы по-скорее рассчитаться со мной и забыть давний слу-чай. Посмотрим, чья вина, чьи грехи перетянут, хотя, готов побиться о любой заклад, мне он не откажет. Так что, Пулат Муминович, спите спокойно, и, как говорят русские, утро вечера мудренее. А сейчас я с вами распрощаюсь, пришлю дежурную, чтобы убрала и проветрила комнату, и отдыхайте, набирайтесь сил -- завтра нам предстоит сложный день. И последнее: из номера ни шагу, отключите телефон, в обком не ходите, даже если и позовут, -- как вы знаете, он скор на руку.
С тем неожиданно на счастье объявившийся пол-ковник и распрощался.
Проснулся, как обычно, рано: видимо, много-летняя привычка сказалась. На удивление, не болела голова, хотя он помнил, сколько вчера они выпили с полковником Халтаевым. После ухода начальника милиции он принял душ и, разобрав постель, тут же забылся тяжелым сном -- порассуждать, осмыс-лить открывшиеся неожиданно варианты спасения не пришлось. Не ощущал он, проснувшись, и того гнетущего, животного страха за себя, за судьбу семьи, детей, который изведал вечером до прихода соседа.
Завтрак принесли в номер -- наверное, так рас-порядился полковник, державший себя в гостинице по-хозяйски, что для Пулата Муминовича оказалось неожиданным. Вчера, почувствовав себя на краю пропасти, он испугался, да что там на краю, он ощущал, что уже летит в бездну; казалось, нет сил остановить гибельное падение, но надо же, судьба послала ему Халтаева.
Халтаев... Пулат Муминович вспоминает много-часовое застолье, пытается задним числом уяснить сказанное начальником милиции, и порой ему ка-жется: все это мистика, пьяный бред -- сто тысяч, Раимбаев, векселя за прошлые грехи нынешнего секретаря обкома Тилляходжаева...
Он долго и нервно ходит по просторной комнате; велико искушение выйти из номера и кинуться защищать свою репутацию обычными путями и спо-собами, без всяких закулисных интриг, в которых он действительно не мастак, как вчера отметил Хал-таев. Вся мышиная возня, слава Богу, прошла мимо него, он не знал ее гнусных правил и знать не хотел. Когда другие интриговали, блефовали, под-сиживали друг друга, воевали за посты, он работал -- поэтому у него сейчас такой район, что за него некий Раимбаев готов выложить сто тысяч. При-помнил полковник ему вчера и Иноятова. Что из того, что Ахрор Иноятович поддержал его вначале, помог стать секретарем райкома, так ведь работал он сам, и ему есть чем отчитаться за двадцать лет, есть что показать, и орден Ленина не за красивые глаза дали.
Откуда пришла у нас беда, где ее корни? Любой мало-мальский начальник на Востоке мнит себя Бог весть кем -- откуда это чванство? Может, оттого, что издавна на Востоке, как нигде, чтился чин, долж-ность, кресло? А может, виной тому рабская зави-симость младшего по возрасту от старшего? Скорее всего, и то, и другое вместе. А откуда казнокрадство, взяточничество, коррупция? Почему все это пыш-ным цветом расцвело повсеместно у нас, доведя до нищеты миллионы бесправных, безропотных тру-жеников? Наверное, не обошлось без доставшихся в наследство традиций: ведь при дворе эмиров, ханов служивый люд или, как нынче говорят, аппарат не стоял на довольствии, из казны не выдавали им ни гроша. Их содержал народ, определенная махалля, район, и там, в своей вотчине, они и обирали зем-ляков как могли.
Так почему возникли новые партийные баи, си-дящие на щедром государственном довольствии и, как при эмире, еще обирающие свой же узбекский народ до нитки?
Но благородный яростный порыв быстро гаснет, и Пулат Муминович, вспомнив наказ полковника, отсоединяет телефон от внешнего мира; он чувст-вует, что его загнали в угол, понимает, что отчасти виноват и сам, но он не видит иного спасения и считает, что единственный шанс в руках у Эргаша Халтаева.
Свободного времени у Пулата Муминовича мно-го, но он упорно не хочет размышлять о полковнике: кто он, что за ним, чего хочет, почему вдруг вос-пылал любовью к соседу, что попросит в награду за спасение? Он не настолько наивен, чтобы принять его участие за благородный жест, знает, что чем-то придется расплатиться.
Но вновь всколыхнувшийся в душе страх гонит разумные мысли. Что-то внутри разрывается от крика: "Выжить во что бы то ни стало! Сохранить партбилет! Кресло! Власть!"
И с каждой минутой ему все больше и больше кажется, что не грех и чем-то поплатиться, дать отступного, как выразился полковник.
В сомнениях и борениях, нереализованных бла-городных порывах прошло немало времени; Пулат Муминович то и дело нервно посматривал на часы, но вестей от начальника милиции не поступало, не спешил и гонец из обкома. Наступал час обеда, и истомившийся от неопределенности Махмудов уже хотел спуститься вниз пообедать, пропустить рюм-ку -- снова расшалились нервы, но вдруг раздался стук в дверь.
