Екатерина Безымянная - Записки prostitutki Ket
И продолжила на одном дыхании, явно исподтишка посматривая на мою реакцию:
— А я ему говорила — не надо так часто…
— Что часто, Бабдаша? — искренне не поняла я сразу.
— Ну как что, — неопределенно махнула рукой Бабдаша. — Это вы молодые, вам часто можно, а нам-то уже что? А он — нет, как я рядом оказываюсь — так и все, сразу начинает… Замучил уже совсем…
И по блядинке-блестинке в глазах, по странно-кокетливому жесту я вдруг совершенно ясно поняла: она не жалуется.
Она хвастается.
«Мол, как я, а! Я-то еще очень ничего, раз мужик на мне сердечные приступы хватает! Я-то еще всех вас, молодушек, переплюну!»
— Ой, Бабдаша, вы не переживайте, поправится! А молодец ваш Толик! — восхитилась я так же искренне, как и удивилась. И даже слегка подлизалась:
— Да и вы вон какая интересная женщина стали! Скоро еще и любовника заведете.
— Та ну тебя, какого там любовника! — делано-сурово, но с видимым удовольствием подхватила Бабдаша, подправляя локон. И продолжила:
— Конечно, поправится! Вон сегодня уже с утра… такое все…
И она была так кокетлива и романтична, что мне стоило немалых трудов не укатиться под стол прямо там.
Впрочем, я это все-таки сделала, едва закрыв за Бабдашей дверь.
А потом мы сидели с котом на балконе и курили. Я обнимала пушистого, а он, положив лапки мне на грудь, мурчал где-то у меня в районе носа. И все были счастливы.
Жизнь прекрасна, ей-богу!
Сильные девочки
Аллочка — девочка сильная. Не то чтобы ей не хотелось быть слабой и трепетной феечкой — нет. Просто Аллочка искренне считает, что незачем напрягать других своими личными проблемами там, где она их, проблемы эти, может разрулить сама.
Она не напрягает даже собственного мужа.
Зачем, к примеру, приезжая на поезде в пять ноль пять утра, с тремя огромными сумками, звонить мужу и просить, чтоб встретил на машине? К чему его будить? Такая мелочь — пять утра и сумки.
— У тебя ж сумки? Может, тебя встретить? — накануне, когда она только садится в поезд, спрашивает муж по телефону.
— Зачем? — искренне удивляется Аллочка. — Не нужно, я доеду, вызову такси…
И доезжает ведь. И тащит сумки к лифту.
Не то чтобы Аллочке не нравилась забота. Но почему-то так сложилось, что, когда они с Борей только поженились, года четыре назад, и Боря рвался встречать ее после работы у метро, Аллочка смотрела удивленно и говорила: «Зачем? Что тут идти… недалеко».
Боря давно уже не рвется, и Аллочка ходит сама. Даже в двенадцать ночи. Она ж не маленькая девочка, чтобы бояться. Аллочка — взрослая самостоятельная женщина тридцати двух лет.
Если Аллочку оставить одну даже в джунглях — она не пропадет. Боря тоже это знает и вроде бы даже гордится женой.
Я сижу у Аллочки на кухне, она порхает от плиты к столу, готовит мужу ужин. Скоро должен вернуться Боря.
— Блин, совсем тупой, — задумчиво говорит Аллочка, глядя на нож, и… достает брусок.
С работы приходит Борис. Он входит в кухню, улыбается мне, целует Аллочку и тянется забрать из ее рук точилку.
— Не надо, — говорит она мужу, — я уже поточила, тут дел на две минуты…
Аллочка совсем не грузит мужа проблемами. Аллочка решает их сама.
Иногда муж обнимает Аллочку и делает ей комплимент. «Какая ты у меня самостоятельная, не то что эти курицы…» — говорит ей Боря и целует Аллочку в макушку.
Аллочка в такие моменты жутко гордится собой. Аллочка твердо знает, что Боря на дух не выносит этих глупых беспомощных куриц, которые совершенно не способны быть самостоятельными.
* * *Я еду в поезде к маме.
Я, как всегда, взяла себе верхнюю полку. Я вот как-то так люблю, когда верхняя. Никто чужой на ней не сидит, хочешь спи, хочешь — спускайся вниз и мешай спать соседям. Короче, весело.
В моем плацкарте еще трое. Двое молодых мужчин и безвозвратно старый дед.
Мы не успели как следует познакомиться, а мне, после ночного накануне, отчаянно хочется спать. И пока мужчины раскладывают сумки, я, извинившись, забираюсь обеими ножками на стол, открыв моим временным соседям прелестный вид на кружевные трусики под джинсовой юбкой. Мне, собственно, не впечатление нужно произвести. Мне нужен матрац. Тот самый, что скручен рулетиком и заныкан на третью нежилую полку в нефирменных вагонах РЖД.
Я тянусь за матрацем — дедушка вздыхает, парни наблюдают молча. Я схватываю матрац наманикюренными пальчиками и тяну на себя. Равновесие удерживать проблематично, но я мужественно упираюсь двумя ногами в стол.
— Давайте я! — вдруг «просыпается» один из мужчин.
— А, — легкомысленно отвечаю я ему, — не надо, я уже достала…
* * *Гром в Аллочкиной жизни грянул, как всегда, внезапно.
Все дело в том, что Борина подружка детства развелась с мужем. Ну развелась и развелась, да?
Нет. Олечка — такая женщина, которая совсем не может без мужчины. Олечка — трепетное, потерявшееся в этом жестоком мире, нежное создание.
Алла знает ее столько же, сколько и собственного мужа, и всегда относилась к подружке мужа немного снисходительно и свысока: Оля такая нежносделанная…
Аллочка — самостоятельная женщина, она не понимает нежносделанных людей. Она не понимает, как так можно.
Оля — страшная кокетка, беспомощное существо с невинными глазами. Мужчины подают Олечке пальто и нежно-умиленно подхватывают ее маленькую дамскую сумочку, стоит лишь Олечке сказать, что ей тяжело и у нее устали ручки.
Просто сейчас Олечкин муж, некогда горячо любимый, с головой ушел в науку, решил вдруг, что он — гений математики, в связи с чем уволился с нелюбимой работы и засел где-то дома в уголке, ожидая всевозможных премий. В общем, жить с ним в одной квартире стало решительно невозможно. Олечка таких перипетий не вынесла и сама ушла от мужа.
Казалось бы, причем тут Боря и Аллочка? Да все просто. Олечка вернулась жить в свою прежнюю квартиру. И квартира эта находится в доме, стоящем аккурат рядом с Бориным.
…И вот тут-то грянул гром. Внезапно оказалось, что Боря — тоже птичник. Ну, то есть очень любит всяких куриц и совсем не против им помогать. Особенно когда они просят.
Тут надо правильно понять: Олечка — его старинная подруга, и всегда предпочитала немножко другой тип мужчин, впрочем, как и Боря — женщин; и если б у них было что-то — это было бы уже давно, еще тогда, когда они оба были свободны. Но нет — Боря выбрал Аллочку, а Оля — своего Максимку.
Когда Олечка в девять вечера звонит Боре на мобильный и прерывающимся голоском говорит, что у метро какие-то подростки и ей страшно сделать шаг в сторону дома — угадайте, что делает Боря?
Да, он встает из-за стола с семейным ужином и идет защищать Олечку от мира.
Когда Олечка в десять вечера звонит Боре и просит встретить ее в аэропорту в полчетвертого утра, а то с таксистом незнакомым — страшно, Боря ночь не спит, но едет.
…Впрочем, помогает Олечке не только Боря. Мужчины стайками слетаются в Олечкин дом, чтобы починить протекший кран, подправить петли на двери и просто вкрутить лампочку (Олечка боится тока — «очень, очень страшно!»); и теперешний постоянный ее ухажер носит Олечку на руках от машины до парадной, потому что Олечка боится луж. Просто ухажер этот не всегда бывает в городе и не всегда может встретить/помочь/подвезти, а Боря — вот он, рядышком.
И когда Олечка в одиннадцать утра выходного дня звонит Боре и просит по старой дружбе поехать с ней и помочь выбрать обои для ремонта («я же в этом ничего не понимаю»), угадайте, что делает Боря?
Он обнимает почти собравшуюся Аллочку, говорит ей: «Ну прости, погуляем позже, ты ж ее знаешь, она сама не разберется…», и едет с Олей в строймаркет. Помогать ей выбрать тип обоев и клей для них.
В общем-то, едет делать все то, что его жена Аллочка сама решила бы за пять минут, всего лишь спросив продавца.
И когда Боря возвращается в шесть вечера выходного дня, целует Аллочку, уныло просидевшую весь день перед теликом, и говорит сердито: «Как же меня эта Оля достала, ничего сама решить не может…», Аллочка смотрит в его глаза и понимает: они светятся какой-то странной мужской гордостью.
Совсем немного времени понадобилось Аллочке, чтобы понять: что бы Боря ни говорил, как бы он ни ругал Олечкину несамостоятельность — он страшно горд, что может ей помочь.
В эти моменты он мужик-мужик-мужик.
* * *Я расстилаю сверху свой матрац и сажусь на боковую полку. Мужчины пошли за чаем. Дед качает головой:
— Эээх, неправильно это все…
— Что — это? — немного стыдливо спрашиваю я, потому что предполагаю, что сейчас, вполне возможно, начнется нотация на тему чересчур короткой юбки.
— Разве ж так можно?
— Как? — уточняю я на всякий случай.
