Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

сокрушало жизнь.
Не к лицу то властительнице,

не пристало то женщине,
даже лучшей из жен,

прях согласья,[113]
по злобе, наветами

лишать жизни
мужей неповинных!

Родич Хемминга[114], Оффа,
укротил ее;

и за чашей медовой
люди сказывали,

что смирилась,
притихла злочинная

с той поры, как взял
юный вождь

деву златоукрашенную
в жены за море,

конунг Оффа
в свои чертоги,

там по воле отцовской,
за желтыми водами,

зажила она,
с той поры добронравная,

многовластная
благоденствовала,

и была ей ниспослана
доля радостная,

и любил ее
вождь дружинный,

герой досточестный,
из сынов земли

всеизвестнейший, —
так я слышал, —

от моря до моря
Оффа славился

и победами ратными,
и подарками щедрыми

копьеносцам-дружинникам,
и в державе своей

мудровластием;
и таким же, как он,

был внук Гармунда,
родич Хемминга,

в битвах яростный Эомер,
покровитель воителей.

Предводитель шел,
и дружина за ним,

от приморских песков
по знакомой дороге,

прочь от берега, —
светоч небесный,

солнце с полдня
тропу озаряло.

Ускоряя шаг,
поспешала рать

ко дворцу, где сидел
юный конунг,

хранитель державы,
щедросердый вождь,

победитель Онгентеова.[115]
Прежде них добежала

весть до Хигелака
о пришествии Беовульфа:

он вернулся
живой, невредимый

с бранных игрищ, —
уже приближается

ко дворцу друг щита,
к дому отчему!

Тотчас было
владыкой поведено

во дворце чертог
приготовить для странников,

и воссели там
родич с родичем,

вождь с героем,
из похода вернувшимся,

и, как должно,
хозяина доброго

витязь приветствовал.
Обходили стол

чаши с брагою:
честных ратников

медом потчевала,
мореходов,

дочь Хереда;[116]
тут же Хигелак,

в зале пиршественном,
их расспрашивал,

ибо знать желал,
что морская рать,

что дружина гаутская
на чужбине изведала:

«Ты покинул нас,
родич Беовульф,

обуянный желанием
испытать себя

за солеными хлябями
битвой в Хеороте,

что же было потом?
Спас ли Хродгара ты,

досточтимого конунга,
от напасти

всеземноизвестной?
Я не верил в успех,

сокрушался в душе
и, страшась твоих

дерзких замыслов,
друг возлюбленный,

умолял не искать
встречи с чудищем,[117]

но понудить самих
южных данов

соперничать с Гренделем.
Слава Господу,

что хранил тебя
и вернул в живых!»

Молвил Беовульф,
отпрыск Эггтеова:

«То известно
вождь мой Хигелак

многим людям,
нам повстречавшимся,

как я с Гренделем
переведался

в том чертоге,
в ночной хоромине,

в доме Скильдинга,
где бесчинствовал

адский выходец,
– так воздал я ему,

что соотчичи Гренделя,
твари гнусные,

искони прозябающие
в прахе, проклятые,

никогда не похвалятся
этой битвой

и воплем заутренним!
Гостем Хродгара

я вошел во дворец,
в зал для пиршеств,

где сын Хальфдана,
как услышал

мое прозвание,
удостоил меня

местом возле
престолонаследника.

Ликовала дружина —
в жизни я не видал

большей радости
в бражном застолье;

там хозяйка державная,
миротворица,

не воссев еще
за веселый стол,

высылала в зал
юным дружинникам,

им на радость,
витое золото;

подносила воителям
дочь Хродгара

чаши с медом,
и я услышал

имя – Фреавару;[118]
так ее называли,

пряху мира,
герои, одаренные

кубком дивноукрашенным.
Златоубранная

эта дева обещана
сыну Фроды[119], счастливцу:

за благо счел
мудрый Скильдинг,

хранитель державы,
избежать войны,

выдав деву
замуж за недруга.

Только редко где
после гибели кольцедробителя

опускаются копья,
смерть несущие, —

и невесте желанной
не упрочить согласия,

ибо вождь хадобардов
не возрадуется,

ни дружина,
ни его сородичи,

когда он войдет
с молодой женой

в отчий дом – и увидит
гордых данов

посланников,
а на них златокованую

сбрую древнюю,
достояние хадобардское,

родовое оружие,
им служившее

до поры, пока
в мечевой игре

не похищено было
вместе с воинами.

Там, за чашей медовой,
седой боец,

не забывший убитых
своих соратников,

он, печальный,
глядя сумрачно

на знакомый клинок,
станет сердце

юного витязя
бередить да испытывать,

разжигая в нем
пламя кровоотмщения:

„Узнаешь ли ты, друг,
меч прославленный,

твоего отца
драгоценный клинок,

послуживший ему
в том сражении,

где он пал,
шлемоносец-воитель,

в сече с данами,
где, разбив нашу рать, —

без отмщенья погибшую[120], —
беспощадные Скильдинги

одержали верх?
А теперь в этом зале

сын убийцы сидит,
той добычей кичащийся,

окровавленным лезвием,
тем наследьем,

что по праву
тебе причитается!“

И такими речами
распаляет он воина,

подстрекает, покуда
за дела отца

сын не поплатится,
не падет окровавленный

под ударами лезвия
дан-пришелец,

слуга Фреавару;
хадобард же спасется,

ибо знает он
все дороги

в краю отеческом.
И пойдет разлад:

клятвы нарушатся,
вспыхнет ярость

в сердце Ингельда,
пыл воинственный,

а любовь к жене
охладеет в нем.[121]

Хадобардам
я не верил бы —

ни в их верность,
ни в дружбу с данами,

ни в согласье бессрочное!
А теперь пора,[122]

о даритель сокровищ,
рассказать и о Гренделе;

я поведаю,
как сошлись мы

с ним врукопашную:
чуть запал за пригорки

самоцвет небес,
к нам ворвалось

злое чудище,
лютый недруг,

в дружинный зал,
где мы стражу держали;

первым Хандскио
пал от рук его,

муж, Судьбою-владычицей
обреченный на смерть, —

и, припав к нему
мечезубым ртом,

Грендель мерзостный
соплеменника нашего

разодрал в куски
и насытился человечиной;

но прожорливый
из чертога дружинного

не спешил бежать
сыроядец, вор

без поживы,
с пустой котомкой, —

и ко мне протянул он
руку грозную,

лапу острокогтистую;
на груди у него

пребольшой висел
крепко сшитый мешок,

хитроумно сработанный
адской тварью,

кошель необъятный
из драконьих кож, —

и вот в ту мошну
он наморился

затолкать и меня,
безоружного,

как и прочих, —
да попятился,

ибо в ярости
я встал на ноги!

Долго сказывать,
как я сквитывался

с людоедом, —
но этой битвой

преумножил я,
о народоправитель,

славу нашего племени!
Враг успел бежать —

но не долго жить
оставалось ему,

ибо в Хеороте
он утратил

плечо с предплечьем, —
обессиленный