Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

дабы ныне
эту голову изъязвленную

я увидел воочию
после долгостраданий моих!

Время! сядем за пир!
Винопитием

усладись, герой!
На восходе, заутра

я с тобой
разделю сокровища!»

Слову мудрого радуясь,
воин гаутский

занял место
в застолье праздничном:

и дружине,
и стойкому в битвах

лучше прежней была
изобильная трапеза

приготовлена снова.[102]
Ночь шеломом

накрыла бражников,
и дружина повстала:

сребровласого
старца Скильдинга

одолела дрема,
да и гаута сон,

щитобойца-воителя,
пересиливал,

и тогда повел
к месту отдыха

гостя, воина,
издалека приплывшего,

истомленного ратника,
домочадец,

слуга, обиходивший
по обычаям древним

мореходов и путников
в этом доме.

Уснул доброхрабрый;
и дружина спала

под высокою кровлей
зала златоукрашенного

А когда в небесах
ворон черный[103]

зарю возвестил,
солнце светлое

разметало мрак,
встали ратники,

меченосцы,
в путь изготовились,

дабы вел их вождь
к водам, странников,

на корабль свой,
опытный кормчий.

И тогда повелел он
Хрунтинг вынести,[104]

остролезвое
железо славное,

и вернул сыну Эгглафа
с благодарностью,

молвив так:
этот меч —

лучший в битве друг!
(и ни словом худым

о клинке не обмолвился
добросердый муж!)

а потом с нетерпением
рать снаряженная

дожидалась его,
поспешившего

в золотые чертоги,
где предстал герой,

полюбившийся данам,
перед Хродгаром.

Молвил Беовульф,
сын Эггтеова:

«Ныне водим мы,
морестранники,

возвратиться
в державу Хигелака.

Ты приветил нас,
дал нам пристанище,

был хозяином
щедрым и ласковым;

и коль скоро случится
мне на этой земле

ради дружбы твоей
сделать большее,

чем уже свершил,
о народоводитель,

буду рад я
работе ратной;

и коль скоро за море
донесет молва,

что соседи
тебя тревожат,

как бывало уже,
угрожая набегами, —

я пошлю тебе войско
в тысячу воинов,

рать на выручку,
ибо знаю, что Хигелак,

хоть и молод[105]
правитель гаутский,

он поможет мне
словом и делом,[106]

я, как должно, в сраженье
послужу тебе,

и добуду победу
с древом битвы в руках,

и пополню
твою дружину.

Если ж Хредрик,[107]
наследник державный,

к нам наведается,
в земли гаутские,

встретит он друзей, —
страны дальние

хороши для того,
кто и сам неплох!»

Тут, ответствуя,
Хродгар промолвил:

«Слово это
вложил в твое сердце

сам всемудрый Бог,
ибо разума большего

в людях столь молодых
не встречал я!

Ты крепок телом,
сердцем праведен

и в речах правдив!
Я же чаю,

что случай выпадет
сыну Хределя

от меча ли погибнуть,
от копья-стрелы,

от железа, болезни ли.
но любезный твой

вождь упокоится, —
ты же выживешь!

и тогда-то уж гаутам
не сыскать среди знатных

достойнейшего,
кто бы лучше

управил державу, —
лишь бы сам ты

престол не отринул![108]
А еще по душе,

милый Беовульф,
мне твое благомыслие,

ибо ты учинил
в наших землях мир

и согласье
в гаутах с данами, —

и отныне меж нами
не бывать войне,

и усобицы прежние,
распри забудутся!

И покуда я властен
в державе моей,

я сокровищниц не закрою —
пусть из края в край,

от друзей к друзьям,
лебединой дорогой[109]

по равнине волн
корабли кольцегрудые

перевозят дары!
Знаю я, мои подданные

должным образом,
доброчестным обычаем

встретят недругов
и приветят друзей!»

Тут двенадцать даров
друг дружины,

сын Хальфдана,
поручил мореплавателю,

дабы эти сокровища
свез он родичам

в земли отчие
да скорей бы к нему возвращался;

и тогда благородного
крепко обнял

владыка Скильдингов
на прощание,

лобызая воителя, —
и сбежала слеза

по щеке седовласого,
ибо старец,

гадая надвое,
не надеялся

вновь увидеть
в своем чертоге

и услышать вождя,
так ему полюбившегося,

что не смог он сдержать
в сердце бурю слез;

и не раз потом
грустью полнилась

грудь правителя —
вспоминался ему

воин избранный.
Вышел Беовульф

из хором на луга,
славным радуясь

золотым дарам
(а уж конь морской

ждал хозяев,
корабль на якоре);

шли герои,
расхваливали

подношения Хродгаровы:
он воистину

вождь безупречный —
только старость

его и осилила,
как и всякого смертного.

Шла дружина
мужей доспешных

к побережию,[110]
и сверкали на воинах

сбруи ратные,
кольцекованые.

Страж прибрежный
следил с утеса,

как и прежде;
дивясь на воинство

потрясал он копьем,
не грозя, но приветствуя

вот идет на корабль свой
рать сверкающая,

гордость гаутов!
И взошли они

на корму круто выгнутую,
нагрузили

ладью на отмели
и казною, и конями,

и припасами воинскими,
и дарами бесценными

из сокровищниц Хродгара
переполнили.

Корабельного Беовульф
одарил караульщика

золоченым мечом,
дабы этим отличием,

древним лезвием,
страж гордился

в застольях бражных.
И отчалили корабельщики,

и отплыли, покинули
землю данов;

взвился на мачте
парус, плащ морской,

к рее крепко привязанный,
древо моря

скользнуло по волнам —
и помчалось;

ни разу над водами
непопутного не было

ветра плавателям,
и летел через хляби соленые

прочно сбитый борт
по равнине бурь;

скалы гаутские
показались вблизи,

берег знаемый, —
быстро к пристани,

подгоняемый ветрами,
побежал корабль!

А уж там их
встречал дозорный

страж, высматривавший
в океанской дали

возвращающихся
морестранников;

привязал он
широкореброго

вервью к берегу,
чтобы дерево плаваний

в хляби водные
не увлек отлив.

Повелел тогда
людям Беовульф,

благо путь недалекий,
на плечах снести

золотую кладь
к дому Хигелака,

сына Хределя, —
на приморском холме

вождь с дружиной
сидел в хоромах.

Был дворец тот обширен,[111]
владыка могуч,

а жена его, Хюгд,
и юна, и разумна,

и ласкова,
хоть и мало зим

провела она
в этом доме,

дочь Хереда,
наделяя без робости

гаутских воинов
драгоценностями

от щедрот своих.
Ни гордыней, ни хитростью

не подобилась Хюгд
Трюд-владычице,[112]

той, на чье лицо
заглядеться не осмеливался

ни единый
из лучших воителей,

кроме конунга,
ибо каждый знал:

страшной каре
повинный подвергнется,

смертным узам,
и меч, не мешкая,

огласит над злосчастным
приговор Судьбы —

и без жалости
смертоносное лезвие