Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

зельем вытравлены
узорные змеи);

в руке героя,
ступить решившегося

на путь опасный,
на вражью землю,

тот меч не дрогнет —
не раз бывал он,

клинок остреный,
в работе ратной.

Теперь, отдавая
оружие воину,

его сильнейшему,
не хвастал сын Эгглафа

своей могучестью,
как прежде случилось,

когда упился он
брагой на пиршестве, —

не он ведь решился,
жизнью рискуя,

на подвиг в пучине,
чем честь и славу

свою поущербил!
Но не таков был

герой, надевший
одежды битвы.

И молвил Беовульф
сын Эггтеова:

«Славный! припомни,
наследник Хальфдана,

теперь, даритель,
когда я в битву

иду, о всемудрый,
что мне обещано:

коль скоро, конунг,
я жизнь утрачу,

тебя спасая,
ты не откажешься

от слова чести,
от долга отчего,

и будешь защитой
моим сподвижникам,

дружине верной,
коль скоро я сгибну;

а все сокровища
твои, о Хродгар,

дары, за море
послать должно Хигелаку —

пусть он узнает,
гаут державный,

поймет сын Хределя,[92]
взглянувши на золото,

что встретил я
щедрого кольцедарителя

и этим богатством
владел до срока;

а меч мой наследный
отдайте Унферту —

пускай муж сильный
моим владеет

клинком каленым.
Я же стяжаю

победу Хрунтингом
или погибну!»

Завет измолвив,
не стал ждать ответа,

но прянул прямо
в бурлящие хляби

вождь гаутский —
морские воды

над ним сомкнулись.
Ко дну он канул

(был переходу
дневному равен

путь через бездну),
а там злобесная,

вод владычица,
бурь хозяйка

встретила, лютая,
героя, дерзнувшего

проникнуть сверху
в ее пределы;

и, выпустив когти,
в охапку воина

она схватила,
но был в кольчуге,

в наряде ратном
неуязвим он —

не по зубам ей,
кровавогубой,

сбруя железная,
сеть нагрудника, —

и потащила
пучин волчица

кольцевладельца
в свой дом подводный,

и зря он пытался,
страха не знающий,

достать врагиню,
его влекущую,

мечом ужалить;
морские чудища,

клыками лязгая,
грызли железо.

Так в скором времени
он оказался

в неведомом зале,
который кровлей

был отмежеван
от вод прожорливых,

от бездн холодных,
чертог обширный;

и там при свете
огня[93], в сиянье

лучистого пламени
пред ним предстала

пучин волчица,
женочудовище.

Тогда он с размаху,
сплеча обрушил

железо тяжкое —
запело лезвие

о голову чудища
погудку бранную,

но тут же понял он,
что луч сражений[94]

над ней не властен,
ее не ранит

меч остролезвый,
он бесполезен

здесь, в этой битве,
шлемодробитель,

издревле слывущий
острейшим в сечах,

всесокрушающий —
впервые слава

меча лучистого
тогда помрачилась!

Но тверд был духом
и помнил о славе

вершитель подвигов,
родич Хигелака:

он прочь отбросил
искуснокованый,

наземь кинул
клинок свой бесценный,

и сам, разгневанный,
себе доверился,

мощи рук своих.
(Так врукопашную

должно воителю
идти, дабы славу

стяжать всевечную,
не заботясь о жизни!)

Не устрашился
гаутский витязь:

схватил за плечи
родитель Гренделя

и, гневом кипящий,
швырнул врагиню,

тварь смертоносную
метнул на землю;

она ж немедля
ему ответила:

в него кровавыми
впилась когтями

и тут, уставший,
он оступился,

муж могучий,
он рухнул наземь.

Уже, пришельцу
на грудь усевшись,

она готовилась
ножом широким

воздать за сына;
но были доспехом

покрыты прочным
плечи героя,

была кольчуга
ножу преградой,

и сгинул бы воин,
потомок Эггтеова,

вождь гаутский,
в водной пучине,

когда б не спасла его
сбруя ратная,

сеть боевая,
когда б Всевышний.

Правитель Славы,
его покинул;

но Бог справедливо
судил – и витязь

воспрянул, ратник
сильный, как прежде.

Тогда он увидел
среди сокровищ

орудие славное,
меч победный,

во многих битвах
он был испытан,

клинок – наследие
древних гигантов;

несоразмерный,
он был для смертного

излишне тяжек
в игре сражений,

но ухватился
герой за черен,

посланец Скильдинга,
страха не знающий,

сплеча ударил
и снес ей голову, —

шею рассекши,
разбив хребтину,

пронзило лезвие
плоть зломерзостную;

тварь издохла;
клинок окровавился,

герой возрадовался![95]
И тут победный

меч изнутри
озарился светом

так ранним утром
горит на тверди

свеча небесная.
Вдоль стен по залу

прошел воитель,
кипящий яростью

дружинник Хигелака,
держа оружие

наизготове, —
тот меч герою

еще был нужен! —
воздать он задумал,

как должно, Гренделю
за то, что чудовищный

ходил еженощно
войной на данов

и не единожды,
но многократно

крал из Хеорота
родичей Хродгара,

спящих дружинников
губил без жалости —

пятнадцать сожрал он
мужей датских,

без счета прочих
ему досталось

людей в поживу;
за те злодейства

он поплатился! —
сыскал отмститель

труп Гренделя в зале,
плоть изувеченную, —

таким, спасаясь,
бежал враг из Хеорота,

с места схватки;
далеко отпрянула

мертвая туша,
когда от тулова

отъяло лезвие
огромную голову.

Тогда-то ратники
из дружины Хродгара,

на страже ставшие,
дозором над заводью,

увидели воины,
как воды вспучились,

покрылись зыби
кровавой пеной;[96]

тогда же старцы
седоголовые

совет держали,
решили мудрейшие,

что не вернется
дерзкий воитель,

вновь не явится
перед владыкой:

победу празднует —
так рассудили

пучин волчица;
и в час девятый

всеславный Скильдинг,
златодаритель,

ушел с дружиной
домой, а на взморье

одня остались
гауты, гости,

скорбели и ждали
и не надеялись

в живых увидеть
вождя любимого.

И тут меч, смоченный
в крови зломерзких,

клинок, как ледышка,
в руках стал таять —

то было чудо:
железо плавилось,

подобно льдинам,
когда оковы

зимы на море
крушит Создатель,

Судеб Владыка,
Повелитель Времени.

Из всех сокровищ,
какие видел

гаутский воин
в подводном доме,

лишь вражью голову
да еще самоцветный

взял чудо-черен,
меча огарок

(истлила лезвие,
сожгла железо

кровь ядовитая
врагов человеческих);

и в путь обратный
он, невредимый

чудищеборец,
пустился в пучинах;

и были чисты
бурные воды,

пустынны хляби,
где прежде властила

тварь злотворная,
в схватке сгибнувшая.

Добродоблестный
к спасительной суше

выплыл воин
и вынес на берег