Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

спал после праздника
златодарения

в дальних палатах,
гаут всеславный.[85])

Крики в хоромах;
она похитила

руку Гренделя,
н вновь злосчастье

вернулось в Хеорот:
выпал жребий

гаутам с данами
дань выплачивать

кровью родичей.
Многострадального

старца-правителя
скорбь сокрушила,

когда он услышал,
что умер лучший

из благороднейших
его соратников.

Тогда поспешно
к нему был призван

победный Беовульф,
и рано поутру

военачальник
со всем отрядом

своих сородичей
к вождю явился,

дабы услышать,
какими благами

воздал Создатель
за прежние муки.

Шагал по плитам
прославленный в битвах

и с ним дружина
(дрожали стены)

навстречу мудрому
старцу-конунгу;

владыку Ингвинов
спросил он, приветствуя,[86]

счастливо ль минула
ночь прошедшая.

Хродгар промолвил,
защита Скильдингов:

«Речь не о счастье!
– Вновь посетили

датчан печали:
мертв Эскхере,[87]

первый из братьев
в роду Ирменлафов,

мудрый старейшина,
столп совета,

с кем мы конь о конь
скакали в сечах,

прикрыв друг друга,
рубили вепрей

на вражьих шлемах,
– да будет примером

каждому ратнику
слава Эскхере.

Тварью грозной,
забредшей в Хеорот,

был убит он,
и я не знаю,

с поживой, жадная,
куда бежала,

в какое место.
На месть возмездием

она ответила,
на бой полночный,

в котором с Гренделем
ты сквитался,

воздав за гибель
и долгострадание

народа нашего,
– недруг страшный

лишился жизни;
теперь явилась

ему на смену
эта зломыслая

кровью выместить
смерть сыновнюю, —

так полагает
любой из героев,

скорбящих в сердце
о верном соратнике.

Смотри! Вот Эскхере
рука, что щедро

деяния добрые
для всех творила!

Я слышал – старейшины
мне поведовали,

также и люди,
окрест живущие,

что им случалось
видеть воочию

двух на пустоши
воров крадущихся,

существ кромешных,
и будто бы первой —

так им казалось
– тварь выступала

в обличий женском,
а следом – поганый

шел отверженец
тропой изгнанников,

муж, что огромней
любого смертного,

– народ издревле
нарек его Гренделем,

но кем зачат он,
и чьи они чада,

и кто был их предком
из темных духов,

и где их жилище
– люди не знают;

по волчьим скалам,[88]
по обветренным кручам,

в тумане болотном
их путь неведом,

и там, где стремнина
гремит в утесах,

поток подземный,
и там, где, излившись,

он топь образует
на низких землях;

сплетает корни
заиндевелая

темная чаща
над теми трясинами,

где по ночам
объявляется чудо

огни болотные;
и даже мудрому

тот путь заказан;
порой бывает,

что житель пустошей,
гонимый сворой,

олень гордорогий,
спасая голову,

стремится к лесу,
но, став на опушке,

он жизнь скорее
отдаст охотнику,

нежели ступит
в темные чащи,

страшное место! —
когда же буря

тлетворным ветром
дышит над водами,

вздымаются волны,
мрачнеет воздух,

небо плачет.
И вновь на тебя лишь

мы уповаем!
Подвигнись на поиск,

если отважен,
найди злотворящую

в землях неведомых,
в краю незнаемом!

Я же за службу
воздам, как прежде,

древним золотом
кольцесокровищниц,

коль скоро с победой
в живых вернешься!»

Беовульф молвил,
потомок Эггтеова:

«Мудрый! не стоит
печалиться! – должно

мстить за друзей,
а не плакать бесплодно![89]

Каждого смертного
ждет кончина!

пусть же, кто может,
вживе заслужит

вечную славу!
Ибо для воина

лучшая плата —
память достойная!

Встань же, державный!
Не время медлить!

Пойдем по следу,
и матерь Гренделя

не сможет скрыться —
вот мое слово! —

ни на пустоши,
ни в чащобе,

ни в пучине, —
нет ей спасения!

Ты же нынче
скорбящее сердце

скрепи надеждой,
ибо я знаю твое желанье!»

Старец воспрянул;
благословил он

Бога за речи
храброго мужа.

Был скоро для Хродгара
конь оседлан,

скакун волногривый.
Правитель мудрый

ехал, державный,
и с ним дружина,

его щитоносцы.
Ног отпечатки,

тропа тореная
вела по равнине,

путь указуя
в лесную чащу,

к Сумрачным топям
(лучшего витязя

мертвое тело
там волокла она,

друга Хродгара
и его соправителя).

Дальше направились
высокородные

к скалам гранитным,
к теснинам темным,

где меж утесов
стези кремнистые

шли над ущельем,
кишащим нечистью;

вождь – впереди,
а старейшины ехали

сзади, дабы
не сбиться со следа,

– вдруг перед ними
явились кручи,

склоны, поросшие
мрачным лесом,

камни замшелые,
а ниже – волны,

кипящие кровью.
Горько оплакивали

скорбные даны
долю Скильдингов,

горький жребий,
судьбу героя,

когда сыскали
меж валунами

на побережье
голову Эскхере.

Видели воины,
как омут вспенивался

горячей кровью
(рог боевую

пел погудку);
спешившись, конники

тут же приметили
червоподобных

подводных чудищ,
игравших в зыбях,

лежавших на отмели,
морских драконов

из тех, что часто
в час предрассветный

парусу путь
преграждают в море,

ища поживы;
хлынула нечисть

прочь, злобесная,
едва заслышала

звуки рога;
тут воин гаутский

стрелой из лука
пресек на водах

жизнь пучеглазого[90] —
прямо в сердце

вошло стрекало, —
и змей, влекомый

потоком в море,
смертельно раненный,

все тише бился;
кабаньими копьями,

крюками острыми
его забагрили

и скоро вытянули
на сушу диковинного

волноскитальца,
выходца бездны.

Беовульф к бою,
страха не знающий,

надел кольчугу,
доспех, сплетенный

руками искусников,
наряд, который

должен был в бездне
служить дружиннику,

ратнику нужен
покров нагрудный,

хранящий в сечах
мечедробящих

сердце от раны,
жизнь от смерти;

и шлем сверкающий
нужен воину

в бучиле темных
водоворотов,

кров надежный,
увитый сетью

и золоченым
вепрем увенчанный

(так он умельцем
лет незапамятных

был выкован дивно,
что ни единый

удар в сражении
ему не страшен).

Также герою
стало подспорьем

то, что вручил ему
вития Хродгаров:

меч с рукоятью,
старинный Хрунтинг,[91]

лучший из славных
клинков наследных

(были на лезвии,
в крови закаленном,

зельем вытравлены
узорные змеи);

в руке героя,
ступить решившегося

на путь опасный,
на вражью землю,

тот меч не дрогнет —
не раз бывал он,

клинок остреный,
в работе ратной.