Данте Алигьери - Сочинения
29 (LXXVI)
Форезе — к Данте
В Сан-Галло лучше все верни, что взял,
Чем над чужою бедностью глумиться:
За счет других любитель поживиться,
Ты гнев благотворителей снискал.
Последний из последних обирал,
У нас ты деньги клянчишь? Ну и птица!
Без замка Альтрафонте прокормиться
Не можешь, а еще других ругал.
Надеешься — прибавь здоровья, Боже,
И денег им! — что скоро заберут
У дядюшки тебя Франческо с Таной.
Я вижу в Пинти Божий дом. И что же?
Там трое из одной тарелки жрут,
И третий — Данте в одежонке драной.
30 (LXXVII)
Данте — к Форезе
О Биччи новый, сын — не знаю чей
(Все ждем, чтоб монна Тесса нам сказала!),
Ты, отправляя в глотку что попало,
Небось ограбил множество людей.
За кошельки хватается скорей
Народ, завидев издали нахала,
И говорит: «Теперь пиши пропало!
Уродец этот — жуткий лиходей!»
И тот, который для злодея — то же,
Что для Христа Иосиф, сна лишен,
Боясь, что влипнет сын его пригожий.
Порочны братья, Биччи развращен:
Разбойничая, лезут вон из кожи
И жен законных держат не за жен.
31 (LXXVIII)
Форезе — к Данте
Известно мне, ты — Алагьеро сын:
Ведь за него ты отомстил исправно,
Когда в беду он угодил недавно,
Меняя злополучный аквилин.
Мне кажется, другой бы ни один,
Врага четвертовав, не стал бесславно
С его родней заигрывать, но явно
И в этом сам себе ты господин.
Твою мошну и двум ослам, бесспорно,
Не сдвинуть с места, друг тебе лишь тот,
Чьи палки пляшут по тебе проворно.
От скольких лиц молва о том идет,
Скажу, но прежде просяные зерна
Пришли — и точный сделаю подсчет.
32 (XXIX)
Гвидо Кавальканти — к Данте
Тебя не раз я в мыслях посещал,
И низость чувств я видел, удивленный.
Мне больно — где твой разум просвещенный?
Иль добродетели ты утерял?
Докучных лиц ты ранее встречал
Презреньем. Обо мне, к Амору склонный,
Сердечно говорил. Твой стих влюбленный
Не я ли, принимая, привечал.
Смотрю на жизнь твою — и вот не смею
Сказать, что речь твоя ласкает слух.
Мой взор тебя уже не потревожит.
Прочти сонет, и он тебе поможет,
И пусть расстанется докучный дух
С униженной тобой душой твоею.
33 (CXVII)
Путем, которым в сердце красота
Любовью входит — сладким чувством плена,
Летит Лизетта, возомнив надменно,
Что сдался я — сбылась ее мечта.
И вот уж перед нею башня та,
Где на часах душа стоит бессменно,
И строгий голос слышится мгновенно:
«Красавица, а крепость занята.
Ты опоздала, в ней царит другая,
Она пришла без скипетра сюда,
Но щедр Амор, влюбленным помогая».
И бедная Лизетта, убегая,
Пылает от досады и стыда,
Амора и себя в сердцах ругая.
34 (CXVIII)
Альдобрандино Медзабати из Падуи — к Данте по поводу предыдущего сонета
Лизетту от позора уберечь
Намерен я и, выхода другого
Не видя, прочь ее от люда злого,
На помощь ей придя, спешу увлечь.
Глумленье над красой хочу пресечь,
В котором подвига нет никакого,
И все, что я скажу, звучит не ново —
Ведь бог любви внушил мне эту речь.
Владыка — верный страж сего чертога —
Словам пришельца верить не спешит:
Открыта в порт прощения дорога
Не всем, и некий голос молвит строго:
«Покуда властелин не разрешит,
Не переступишь крепости порога».
Канцоны
35 (L)
Безжалостная память вновь и вновь,
Истерзанное сердце растравляя,
Назад, в былое, обращает взгляд,
И к милой стороне моей любовь
И зов покинутого мною края
Могущество Амора подтвердят.
Нет мочи боле, — я не виноват,
Что продержаться долго не сумею,
Коль помощи от вас не получу,
И посему хочу
Я видеть вас защитницей моею,
Пришлите мне привет, который сил
Прибавил бы и сердце укрепил.
Не откажите сердцу, госпожа,
Что любит вас и о поддержке просит
В надежде на спасительный привет:
Так, собственною честью дорожа,
Достойный муж слугу в беде не бросит —
Обидчиком слуги и он задет.
От жара сердцу избавленья нет,
Тем более что образ ваш, мадонна,
В нем утвердил Амор, и потому
Вы к сердцу моему,
Быть может, отнесетесь благосклонно,
Оно заслуживает доброты:
В нем ваши запечатлены черты.
Когда, надежда светлая моя,
Подумать пожелаете вы прежде,
Поторопитесь — мой недолог век,
Собраться с силами не в силах я,
Судите сами, если я к надежде
Последней и единственной прибег.
Все тяготы земные человек
Несет, средь них — убийственное бремя,
И вот на помощь друга он зовет,
И если скажет тот,
Что ни при чем он, значит, дружбы время
Прошло, и жизни нечего жалеть,
Хотя без дружбы горько умереть.
Но я люблю вас, мне без вас не жить,
На высший дар надеюсь неизменно,
Который вы могли бы мне принесть:
Ведь жить желаю — чтобы вам служить,
И лишь о тех вещах прошу смиренно,
Что делают прекрасной даме честь.
Пока живу, пока надежда есть,
Горжусь, что вас Амор великой властью
Казнить меня и миловать облек,
И я — у ваших ног,
В надежде верной приобщиться счастью:
Снаружи видно — только посмотри, —
Как вы доброжелательны внутри.
Итак, от вас привета сердце ждет,
И верит искренно, что он возможен,
Что сердце вы мое не прочь спасти.
Но знайте, госпожа моя, что вход
В него стрелою меткой загорожен
И лишь посланники любви войти
Туда способны, нет другим пути,
Нет и не может быть, согласно воле
Амора, кем направлена стрела,
И не убавит зла
Своим приходом, не спасет от боли
Привет, когда один придет — без тех
Посланцев, что сулят успех.
Канцона, ты добьешься своего,
Скорее в путь, осталось ждать не много:
Ничуть не больше, чем займет дорога.
36 (LXVII)
Печалит все меня в моей судьбе, —
Настолько велики
Мучения мои, что мной владеет,
Несчастным, жалость к самому себе.
Затем что вопреки
Желанию дыхание слабеет
В груди моей, где рана пламенеет,
Увы, по милости прекрасных глаз,
Отмеченных Амором, дабы мой
Приблизить смертный час.
О, сколь они приветливо светились,
Когда остановились
На мне, чтоб стать погибели виной,
И молвили: «Наш свет несет покой!
Несет покой душе, усладу — вам», —
Прекрасной дамы взор
Моим глазам не раз внушал, доколе
Не убедился по моим глазам,
Что разум с неких пор
Моей не хочет подчиняться воле.
И удалился этот взор, и боле
Его — всепобеждающего — я
Не видел. Утешенья лишена,
Скорбит душа моя,
Взирать на то не в силах терпеливо,
Что сердце еле живо,
Которому она была верна,
И в дальний путь сбирается она.
Она покинуть эту жизнь спешит
И плачет под конец,
Амором, безутешная, гонима.
И до того влюбленная скорбит,
Что сам ее творец
Внимать не может ей невозмутимо.
И в сердце, там, где еле уловимо
Жизнь теплится, пока душа при нем, —
Ее последний на земле приют,
Где ропщет поделом
На божество любви она, рыдая
И духов покидая,
Что с ней разлуки не перенесут
И потому все время слезы льют.
Владычицею памяти моей,
Куда ее возвел
Амор, доныне дама остается.
Мои страданья безразличны ей,
И ярче ореол
Красы ее, и, кажется, смеется
Она над той, что с сердцем расстается,
И, взор подняв убийственный, велит:
«Ступай, несчастная, ступай, не жди!»
Так дама говорит, —
Как раньше, преграждая путь надежде,
Но меньше боль, чем прежде:
И чувства притупилися в груди,
Да и конец мученьям — впереди.
В тот день, как дама сердца моего
В земную жизнь вошла
(Так памяти поблекшие скрижали
Гласят), мое младенца существо
Такая потрясла
Страсть новая, что страхи обуяли
Меня, и силы тотчас отказали,
И я упал, затем что некий свет
Ворвался в сердце и остался в нем.
И если в книге нет
Ошибки, вышний дух пришел в смущенье,
И смерти ощущенье
Возникло в нем, чтоб сожалел потом
Об этом тот, кто виноват во всем.
Затем она предстала предо мной
Во всей красе своей,
О дамы, благородные созданья,
К которым обращаюсь: разум мой,
Залюбовавшись ей,
Предвидел — родились его страданья —
И понял сразу пагубность желанья,
Затем что знал прекрасной дамы цель,
И молвил духам: «Здесь сейчас должна
Не та, кого досель
Я видел, а другая появиться,
Которая стремится
Над всеми нами властвовать одна,
И грозной будет госпожой она.
Вам посвятил я исповедь мою,
Младые дамы, чьи глаза прекрасны.
Вам, для кого любовь — блаженный свет.
Надеюсь, вы согласны
Принять слова, что вам препоручаю.
Я смерть мою прощаю
Той, что любима мною столько лет,
В ком состраданья не было и нет.
37 (LXVIII)