Конфуций - Уроки мудрости

Сплелись кругом побеги конопли
По берегу речному возле гор…
От милых братьев я навек вдали,
Чужого я зову отцом с тех пор…
Чужого я зову отцом с тех пор –
А он ко мне поднять не хочет взор.

Сплелись кругом побеги конопли,
Где берег ровную раскинул гладь…
От милых братьев я навек вдали,
К совсем чужой я обращаюсь – мать…
К совсем чужой я обращаюсь – мать,
Она ж меня совсем не хочет знать.

Сплелись кругом побеги конопли,
Где берег взрыт рекой подобно рву…
От милых братьев я навек вдали,
Чужого старшим братом я зову…
Чужого старшим братом я зову –
Не хочет он склонить ко мне главу.

Уйду ли, мой милый, на сбор конопли,
Лишь день мы в разлуке, но кажется мне:
Три месяца был ты вдали!

Сбирать ли душистые травы иду,
Лишь день мы в разлуке, а кажется мне:
Три времени года я жду!

Уйду ль собирать чернобыльник лесной,
Лишь день мы в разлуке, а кажется мне:
Три года ты не был со мной!

Колесница большая грохочет – гремит на пути,
В ней зеленой осокой дворцовое платье блестит.
Разве я не стремлюсь и душою и думой к тебе?
Да боюсь я тебя и не смею к тебе подойти[8].
Ехал медленно ты – колесница твоя тяжела,
И одежда твоя, точно алая яшма, была.
Разве я не стремлюсь и душою и думой к тебе?
Да тебя побоялась – с тобою бежать не могла.

Хоть с тобою, мой милый, и в разных домах мы живем,
Мы умрем и могилу разделим под общим холмом.
Если скажешь, любимый, что сердцем неискренна я –
Светлым солнцем клянусь: правда в любящем сердце
моем!

Вижу, вдали конопля поднялась над пологим холмом,
Кто-то Цзы-цзе задержал там – он, верно, с другою вдвоем.
Кто-то Цзы-цзе задержал там – он, верно, с другою вдвоем –
Радость Цзы-цзе обещал, что придет веселиться в мой дом!

Там вдалеке над пологим холмом и пшеница видна,
Кто-то Цзы-го удержал – я его ожидаю одна.
Кто-то Цзы-го удержал – я его ожидаю одна –
Он обещал мне прийти и отведать и явств, и вина!

Слива вдали над холмом – одиноко той сливе расти,
Юношей кто-то другой удержал у холмов на пути,
Юношей кто-то другой удержал у холмов на пути –
Яшмы для пояса мне обещали они принести.

Пригожи вы, князь, в черном платье своем,
Износите это – другое сошьем,
Ваш двор посетим[93] и, домой возвратясь,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Как черное платье прекрасно на взгляд,
Износите – новый скроим вам наряд,
Ваш двор посетим и, домой возвратясь,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Как пышен одежд этих черный атлас!
Износите – сыщем другие для вас,
Ваш двор посетим и, домой возвратясь,
Отборной едой угостим мы вас, князь.

Чжуна просила я слово мне дать
Не приходить к нам в деревню опять,
Веток на ивах у нас не ломать.
Как я посмею его полюбить?
Страшно прогневать отца мне и мать!
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только суровых родительских слов
Девушке нужно бояться, поверь!
Чжуна просила я слово мне дать
К нам не взбираться опять на забор,
Тутов у нас не ломать на позор.
Как я посмею его полюбить?
Страшен мне братьев суровый укор.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только вот братьев суровых речей
Девушке надо бояться, поверь!

Чжуна просила я слово мне дать
Больше не лазить в наш сад на беду
И не ломать нам сандалы в саду.
Как я посмею его полюбить?
Страшно мне: речи в народе пойдут.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только недоброй в народе молвы
Девушке надо бояться, поверь!

Шу на охоту поехал, по улице гонит коней –
Улица точно пуста, и людей я не вижу на ней…
Улица разве пуста, и людей ты не видишь на ней?
Нет между них никого, равного Шу моему,
Всех он прекрасней лицом, всех он добрей и умней!

Шу на охоту поехал – его колесница видна.
Нет здесь, на улице нашей, умеющих выпить вина…
Разве на улице нет умеющих выпить вина?
Нет между них никого, равного Шу моему,
Он так благороден и добр – знает про это страна!

Шу по стране разъезжает – он ищет добычи для стрел.
Юношей нет здесь таких, кто бы править конями умел…
Разве здесь юношей нет, кто бы править конями умел?
Нет между них никого, равного Шу моему.
Как он собою пригож, как он отважен и смел!

Шу на большую охоту ехать собрался в поля,
Вот в колесницу поднялся, правит четверкой коней.
Вожжи в руках натянул он шелковой ленты ровней,
Пляшут его пристяжные княжьих танцоров плавней.
Шу на охоту поехал – только болото кругом,
Разом вздымается кверху пламя зажженных огней.
Торс обнажил он, руками тигра сжимает сильней;
Князь в колеснице – он тигра прямо сложил перед ней.
Шу я просила: не надо тигров руками ловить;
Ран от когтей берегись ты – ран не бывает страшней!

Шу на большую охоту ехать собрался в поля,
Вот в колесницу поднялся, правит четверкой гнедых,
Головы вздернула кверху пара его коренных,
Дикие гуси в полете – пара его пристяжных.
Шу на охоту поехал – только болото кругом.
Разом огонь разъяренный в зарослях вспыхнул густых.
Шу на охоте, наверно, лучший из лука стрелок.
Даже искусством возницы он бы похвастаться мог.
Вскачь он порою пускает, сдержит порою коней,
Пустит стрелу он и мчится, быстрый, вдогонку за ней!

Шу на большую охоту ехать собрался в поля,
Вот в колесницу поднялся – серых четверка пошла,
Вровень несут коренные головы и удила,
Две пристяжные, как руки, вслед им простерли тела.
Шу на охоту поехал – только болото кругом –
Вспыхнул огонь, и повсюду все он сжигает дотла.
Лошади Шу утомились – тише и медленней ход,
Реже и реже из лука стрелы свершают полет.
Вот свой колчан отвязал он, стрелы в колчане лежат,
Лук свой он к месту приладил – едет с охоты назад.

Цинские люди[94] под городом Пэн[95], с этих пор
Кони четверками мчатся, броня – их убор.
Алый из перьев с двух копий свисает узор,
Чуткий над Хэ колесница свершает дозор.

Цинские ныне под Сяо в дозоре полки,
Грозные кони в броне, колесницы тяжки,
Подняты кверху двух копий двойные крюки;
Воины бродят по берегу Желтой реки.

Цинские люди под Чжу караулом стоят,
Кони в броне выступают так весело в ряд.
Правит возница, доспехи дозорных блестят.
Военачальник проходит, доволен и рад!

Баранья придворная шуба блестит,
Мягка и гладка, прекрасна на вид.
О, это такой человек, говорят,
Судьбой он доволен и верность хранит.

А барсовый мех к рукавам прикреплен.
Отважен сей подданный, смел и силен.
О, это такой человек, говорят, –
В отчизне был правды ревнителем он.

Пышна эта шуба баранья на нем –
На ней украшенья сверкают огнем.
О, это такой человек, говорят,
Достойнейшим был он в отчизне бойцом!

Вдоль дороги большой я прошла, не устав, –
Я держала тебя за рукав.
О, не надо теперь ненавидеть меня,
Сразу нежность былую поправ.

Вдоль дороги большой я прошла, не устав, –
Твою руку сжимая весь путь…
И теперь ты со мною жестоким не будь,
Вдруг былую любовь не забудь.

Жена сказала: «Петух пропел».
Ей муж ответил: «Редеет мрак».
«Вставай, супруг мой, и в ночь взгляни,
Рассвета звезды горят, пора!
Спеши на охоту, супруг, живей –
Гусей и уток стрелять с утра!»

Летит твой дротик, нагонит их,
Тебе, супруг, приготовлю их.
С тобой мы выпьем вдвоем вина,
Пусть будет старость у нас одна.
Готова цитра и гусли здесь,
Пусть будет радость совсем полна.

Кто к мужу в гости к нам в дом придет –
Получит яшму на пояс тот.
Кто другом станет тебе, супруг,
Тот примет яшму из наших рук,
Того, кто будет тобой любим,
На пояс яшмою наградим!

Дева, что вместе со мной в колеснице сидит,
Сливы цветок мне напомнила цветом ланит.
Видишь, стремительно едем дорогой кругом,
Только в подвесках сверкнет драгоценный нефрит.
Старшую Цзян мы красавицей нашей зовем –
Верно, достойна она и прелестна на вид.
С этою девой иду по дороге вдвоем,
Сливы цветку она нежным подобна лицом.
Вдоль по дорогам мы долго гуляем кругом,
Пояс в подвесках твой, яшмы бряцают на нем.
Старшую Цзян мы красавицей нашей зовем,
Добрую славу о ней навсегда сбережем!