Эсхил - Античная драма

Если даром прорицанья
Мой исполнен вещий дух,
То клянусь Олимпом горним:
Ты услышишь, Киферон,
Как мы завтра в полнолунье
Прославлять тебя начнем,
О Эдипа край родимый —
И отец его и пестун!
Будем водить хороводы,
Ибо издревле угоден
Был ты фиванским царям.
Будь же, о Феб, благосклонен
К нам! Призываем тебя!

Кем же ты рожден, младенец,
Из живущих долго дев?
Взял ли нимфу гость нагорий
Пан-родитель или Локсий, —
Ибо он от века любит
Пастбищ дикие луга?
Иль, быть может, царь Киллены[94]
Был родителем тебе?
Или, вершин обитатель,
Принял младенца от нимфы
Новорожденного Вакх
На Геликоне,[95] где с нимфами
Бог свои игры ведет?

В лицо не знаю пастуха, однако
Догадываюсь, старцы, — это он,
Которого мы заждались: старик
Глубокий, он в одних годах с гонцом,
А в провожатых узнаю как будто
Моих рабов… Точнее скажешь ты,
Ведь пастуха уже но раз ты видел.

Да, будь уверен, царь, он мне известен, —
Он был у Лая честным пастухом.
Входит пастух.

Сперва тебя спрошу, коринфский гость:
О нем ли говорил ты?

Да, о нем.

На все вопросы отвечай, старик,
В глаза мне глядя: был рабом ты Лаю?

Был, но не купленным, — я рос при доме.

Каким существовал ты ремеслом?

Я большую часть жизни пас стада.

Ну, а в каких местах живал ты чаще?

На Кифероне и в его округе.

Его ты знаешь? Ты его встречал?

Что делал он? О ком ты говоришь?

О том, кто пред тобой. Ты с ним встречался?

Возможно, только сразу не припомню.

В том дива нет, владыка. Но заставлю
Забывшего все в точности припомнить.
Поверь, он помнит, как бродили мы
По Киферону. Он два стада пас,
А я — одно, поблизости, — с весны
До холодов, три полугодья кряду.
Зимой же с гор я стадо угонял
В свой хлев, а он — на Лаев скотный двор.
Все было так, как говорю, иль нет?

Все правда… хоть прошло годов немало.

Скажи, ты мальчика мне отдал — помнишь, —
Чтоб я его, как сына, воспитал?

Так что же? Почему такой вопрос?

Вот, милый друг, кто был младенцем этим.

О, будь ты проклят! Замолчишь ли ты?

Нет, нет, старик, его ты не брани;
Твои слова скорей достойны брани.

Но в чем же я повинен, государь?

Ты о младенце отвечать не хочешь!

Да ничего не знает он; все вздор.

Добром не хочешь, — скажешь под бичом.

Нет, ради бога, старика не бей!

Ему свяжите руки за спиною!

Ах, я несчастный! Что же знать ты хочешь?

Младенца ты передавал ему?

Передавал… Погибнуть бы в тот день!..

Что ж, и погибнешь, коль не скажешь правды.

Скорей погибну, если я отвечу.

Он, как я вижу, хочет увильнуть!

Да нет! Сказал я, что отдал когда-то.

Где взял его? Он свой был иль чужой?

Не свой… Его я принял от другого.

А из какого дома? От кого?

Не спрашивай ты больше, ради бога!

Погибнешь ты, коль повторю вопрос!

Узнай же: был он домочадцем Лая.

Рабом он был иль родственником царским?

Увы, весь ужас высказать придется…

А мне — услышать… Все ж я слушать должен.

Ребенком Лая почитался он…
Но лучше разъяснит твоя супруга.

Так отдала тебе она младенца?

Да, царь.

Зачем?

Велела умертвить.

Мать — сына?

Злых страшилась предсказаний.

Каких?

Был глас, что он убьет отца.

Но как его отдать посмел ты старцу?

Да пожалел: я думал, в край далекий,
На родину снесет его, но он
Для бед великих спас дитя, и если
Ты мальчик тот, знай, ты рожден на горе!

Увы мне! Явно все идет к развязке. О свет!
Тебя в последний раз я вижу!
В проклятии рожден я, в браке проклят,
И мною кровь преступно пролита!

Люди, люди! О, смертный род!
Жизнь людская, увы, ничто!
В жизни, счастья достиг ли кто?
Лишь подумает: «Счастлив я!» —
И лишается счастья. Рок твой учит меня,
Эдип, О злосчастный Эдип! Твой рок
Ныне уразумев, скажу:
Нет на свете счастливых.

Метко метил он, счастье взял.
Зевс, он деву когтистую,
Песни темные певшую,
Уничтожил, стране родной
Стал надежной твердыней.
Стал ты зваться с тех пор, Эдип,
Государем у нас. Тебе
Высший был от людей почет
В наших Фивах великих.

А ныне сыщется ль несчастней кто из смертных?
Томится ль так другой у бед и мук в плену,
Наследовав такую долю?
Увы, прославленный Эдип!
Сын и муж в тебе едином
Благосклонно были приняты
Тихой пристанью единой —
Ложем свадебным твоим.
Злосчастный! Как могла так долго
Отцом засеянная нива
Тебя в безмолвии терпеть?

Теперь всезрящее тебя настигло время
И осудило брак, не должный зваться браком,
В котором долго пребывали
Слияниями отец и сын.
Горе! Лая сын несчастный!
О, когда бы я вовеки
Не видал тебя! Стенаю,
Как над мертвым, над тобою.
Поистине сказать я должен:
Ты одарил нас жизнью новой,
Ты мрак на очи нам навлек.