Митч Элбом - Искорка надежды
— Представляешь, — говорил Рэб, изумленно качая головой, — приехали люди, которые годами не видели друг друга. И когда они у меня на глазах обнимались и целовались так, будто нашли без вести пропавших друзей, я плакал. И мы это создали все вместе, своими руками. Это невероятно.
Невероятно? Моя старая синагога? Эта небольшая комната, где мы по утрам праздновали шаббат и другие праздники, и дети, выскакивающие из машин и вприпрыжку бегущие в еврейскую школу? Это что, невероятно? Не слишком ли высокопарное слово? Но потом Рэб молитвенно сложил вместе ладони и прошептал:
— Митч, разве ты не понимаешь? Мы создали общину.
Я, увидев его состарившееся лицо и сутулые плечи, вдруг осознал, что все эти шестьдесят лет он без устали учил нас и помогал стать лучше. Что ж, если вдуматься в слово «невероятно», оно скорее всего в данном случае самое подходящее.
— Как они обнимали друг друга… — повторил Рэб, устремив взгляд куда-то вдаль, — знаешь, мне показалось, что я в раю.
* * *Похоже, что разговора о загробной жизни нам с Рэбом было не избежать. Как бы этот мир ни назывался — рай, мокша, вальхалла, нирвана, — идея загробной жизни почти во всех религиях основополагающая. И чем ближе подходила жизнь Рэба к завершению, тем чаще он задумывался над тем, что ждет его в мире грядущем, или, как он выражался на иврите, в «Олам хабаа». Вот сейчас голос Рэба, его осанка говорили о том, что он ищет ответа. Он словно путник, который взбирается на холм, торопится, пытаясь разглядеть, что же там за его вершиной.
У Рэба уже было куплено место на кладбище, неподалеку от его места рождения, Нью-Йорка, — там, где были похоронены его родители. На этом же кладбище была похоронена и его дочь Рина. Придет время, и все три поколения воссоединятся, по крайней мере в земле, а если сбудется то, во что он верил, — в другом месте тоже.
— Думаете, вы снова встретитесь с Риной? — спросил я.
— Думаю, что да.
— Но ведь она тогда была совсем ребенком.
— Там, — прошептал он, — время не имеет никакого значения.
Однажды в своей проповеди Рэб рассказал притчу о человеке, которому показали рай и ад. В аду усопшие сидели вокруг банкетного стола, ломившегося от деликатесов. Но их вытянутые вперед руки были связаны, и они не могли ничем насладиться на этом пиру вечности. «Это ужасно, — сказал человек. — Покажите мне рай». Его привели в другое помещение, поразительно сходное с первым. Такой же банкетный стол, такие же деликатесы. Единственная разница заключалась в том, что эти усопшие кормили друг друга.
— Вы думаете, на небесах происходит нечто подобное? — спросил я Рэба.
— Откуда мне знать? Я верю, что там что-то есть. Для меня этого достаточно. — Рэб потер подбородок. — Но должен признаться… что я жду смерти даже с некоторым интересом, поскольку скоро узнаю ответ на этот мучительный вопрос.
— Не говорите таких слов…
— Каких слов?
— Не говорите о смерти.
— Почему же? Разговоры о ней тебя расстраивают?
— Ну… я хочу сказать… Людям неприятно слышать это слово.
Это прозвучало совсем по-детски.
— Митч, послушай… — Рэб понизил голос и обхватил себя руками за плечи.
На нем сегодня была клетчатая фланелевая рубашка, никак не сочетавшаяся с синими штанами, а поверх нее теплый свитер.
— Я знаю, что есть люди, которым будет нелегко после того, как я умру. Я знаю, что моим родным, всем тем, кого я люблю, — надеюсь, и тебе тоже, — будет меня не хватать.
Мне-то наверняка будет его не хватать. Он даже не догадывается насколько.
— Отец наш. Господи, выслушай меня, пожалуйста, — протяжно заговорил Рэб, устремив взгляд наверх. — Я счастливый человек. Мне в этой жизни многое удалось. Мне удалось даже немного усовершенствовать Митча… — Рэб указал на меня сморщенным старческим пальцем. — Но этот человек все еще задает вопросы. Поэтому, Господи, подари ему еще долгие лета, чтобы, когда мы с ним воссоединимся, нам было о чем потолковать. — Рэб лукаво улыбнулся: — Ну что?
— Спасибо, — сказал я.
— На здоровье, — ответил он и заморгал.
— А вы правда думаете, что мы снова когда-нибудь встретимся?
— А ты разве так не думаешь?
— Да ну что вы, — робко возразил я, — вы там будете совсем на другом уровне.
— Митч, ну что ты такое говоришь?
— Вы же Божий человек.
Он посмотрел на меня с благодарностью.
— Ты тоже Божий человек, — шепотом произнес он. — Как и каждый из нас.
И тут в нашу беседу ворвался звук дверного звонка. Я услышал в соседней комнате голоса моих родителей и Сары. Я принялся собирать свои пожитки. А потом зачем-то напомнил Рэбу, что через несколько недель грядет «Супербоул»[25].
— А, «Супербоул», — проворковал он, что само по себе было довольно забавно, так как вряд ли он хоть когда-нибудь его смотрел.
В комнату вошли мои родители, и пока я застегивал молнию сумки и собирался, они поздоровались и принялись болтать с Рэбом. Ему нелегко было подниматься с кресла, и он беседовал с ними сидя.
Забавно, как история повторяется. Сорок лет назад воскресным утром родители забирали меня из религиозной школы, отец сидел за рулем, и мы все вместе ехали куда-нибудь на ленч. Разница была лишь в том, что раньше я убегал от Рэба, а теперь мне не хотелось от него уходить.
— Едете на ленч? — спросил Рэб.
— Да, едем на ленч, — ответил я.
— Это хорошо. Всей семьей. Так и должно быть.
Я обнял его. А он обхватил меня за шею, — намного крепче обычного.
И тут же вспомнил нужную песню.
— «Идите наслаждайтесь! Жизнь, увы, не бесконечна»[26].
В ту минуту я и не догадывался, насколько уместной была эта песня.
ЦЕРКОВЬ— Вы должны к нам приехать, тут есть на что посмотреть, — Генри даже не скрывал своего возбуждения.
Я вышел из машины и заметил, что автомобилей на улице больше обычного, из боковой двери одни люди выходили, а другие тут же в нее входили, и лица этих людей были мне совсем незнакомы. Среди них были и афроамериканцы, и белые. И одеты они были существенно лучше, чем прихожане этой церкви.
Когда я ступил на помост, Генри тут же заметил меня, улыбнулся во весь рот и распахнул объятия.
— От всей души спасибо, — произнес он и стиснул меня огромными голыми ручищами.
И тут до меня дошло. Он же в футболке!
В церкви снова топили.
— Здесь прямо как в Майами-Бич! — вскричал Генри.
Оказалось, что газовая компания, пристыженная газетными статьями, возобновила свое обслуживание. Был подписан договор, по которому церковь обязалась постепенно выплачивать свой долг. И еще объявилось немало людей, которых тронула статья о церкви Генри. Именно их я сегодня и видел. Они пришли готовить еду и сервировать столы. За ними сидело множество бездомных — мужчин и женщин, — и почти все они сняли с себя теплую одежду. А вместо какофонии воздуходувов раздавался приятный гул беседы.
— Потрясающе, верно? — сказал Генри. — Бог нам благоволит.
Я спустился в спортивный зал и увидел человека, о котором написал в своей статье — того самого, что отморозил себе пальцы ног. В статье я упомянул, что восемь лет назад его оставила жена, уйдя от него вместе с дочерью, из-за чего он опустился. Судя по всему, кто-то увидел его снимок в газете и сообразил, что надо сделать.
— Сейчас увижу, — сказал он мне.
— Кого? Жену?
— И мою девочку тоже.
— Прямо сейчас?
— Ага. Восемь лет, парень!
Он засопел. Ему явно хотелось что-то сказать.
— Спасибо, — наконец прошептал он и исчез.
Пожалуй, никогда прежде меня так не трогало слово «спасибо».
Я уже собрался уходить, когда заметил ковыляющего на костылях Касса.
— Мистер Митч, — певуче позвал он меня.
— Стало немного теплее, а? — спросил я.
— Да, сэр, — ответил он. — И наши тоже все повеселели.
Тут я заметил длинную очередь. Поначалу я решил, что люди выстроились за едой — наверное, за добавкой, подумал я, — но, приглядевшись, увидел, что за столом, к которому тянулась очередь, стояли волонтеры и раздавали одежду.
Какой-то крупный мужчина, натянув на себя зимнюю куртку, крикнул Генри:
— А что, пастор, побольше размера у тебя нету?
Генри рассмеялся.
— Что тут происходит? — спросил я.
— Нам пожертвовали одежду, — сказал Генри.
Я насчитал несколько больших стопок с вещами.
— Приличное количество, — заметил я.
Генри посмотрел на Касса.
— Он еще не видел?
И не успел я опомниться, как уже шествовал за дородным Генри и одноногим старостой, с улыбкой размышляя о том, что вечно плетусь по пятам за верующими.
Касс вынул из кармана ключ. Генри распахнул дверь, и мы вошли в главное помещение церкви.
