Секс и судьба - Хавьер Шико

Наш спутник успокоился, полный надежд.

На четвёртый день после транса он взволновал нас своей просьбой. Он признавал, что его поддерживают многочисленные благодетели, поскольку, скромно сказал он, лишь ценой многих милостей он смог пробудиться к реалиям души ещё до своей смерти… Но чувство стыда охватывало его, как он сразу же начинал искать их присутствия, как желал быть достойным в будущем. Если посредством таких же преданных друзей Божественное Провидение могло даровать ему новые милостыни, ему, считавшему себя нищим светом, то он желал получить разрешение продолжать трудиться, даже в развоплощённом состоянии, в лоне семьи, не покидая Рио. Он любил своих детей, считая их ещё молодыми и неопытными, и претендовал стать их слугой. Но это ещё не всё… На Земле он оставил двух особ, которым остался должен: Немезио и Марсия. Он не претендовал на то, чтобы оставить земную мастерскую несостоятельным. Помимо желания искупления перед своими кредиторами, он мечтал помогать им и любить их. Разве он не должен был посвятить себя благу других и в особенности счастью этих двух компаньонов судьбы, практикуя христианские спиритические учения, которые он изучил в теории?

Конечно, из скромности и уважения, во имя прошлого, он не упомянул о Марите, образ которой отражался в зеркале его мыслей…

Ногейра добавил, что если он получил бы разрешение, он честно подчинился бы программам действий, которые ему будут поручены. Он не желал ничего другого, как обучаться, улучшаться, понимать и быть полезным…

Его просьба растрогала нас. Но мы были не вправе решать его судьбу.

Руководство организации, приютившей нас, с симпатией приняло эту тему и предложило основные решения, чтобы выйти из тупика. Как только у него будет одобрение, Ногейра поселится здесь же, продолжая трудиться во имя охраны своих родственников.

Счастливые, мы поблагодарили, и практически в то же миг Персилия ушла, имея полномочия посланницы. Она представит дело «Душам-Сёстрам», убеждённая, что Феликс предоставит ей свой престиж и поддержку.

И действительно, на следующий день она вернулась с подписанным прошением.

Клаудио был дарован десятилетний период службы у своих близких, чтобы подняться к кругам, ближайшим к Духовности, для оценки истекшего существования. Но «Дом Провидения» сохранил за собой право изменить льготу, будь то увеличение периода времени, если заинтересованный проявляет усердие в выполнении обещаний, сформулированных им, будь то разрыв соглашения в случае, если он проявит себя недостойным его.

Удовлетворённый, проситель возликовал. Ободрённый полученной поддержкой, он попросил помощи в возвращении во Фламенго. Он чувствовал себя слабым, колеблющимся, подобным неоперившемуся птенцу, страстно желающему вылететь из гнезда… Но даже сейчас он хотел превзойти себя, трудиться, трудиться…

Меры были запланированы.

Ему поможет Морейра, который был рядом с Мариной, имея строго очерченные функции.

Я без слов восхищался механизмом любви Божественной Доброты. Тот, кто был статистом в расстройстве, будет, что вполне понятно, его поддержкой в задачах исправления.

Прошло шесть дней с момента несчастного случая, который привёл Ногейру к развоплощению. Занимался новый день, когда мы ступили на песок Фламенго, возвращая его в семью.

Мы удостоверились, что наш друг возвращается к своим занятиям с верой. Мы умышленно пересекли асфальтовое шоссе вместе с ним в тех местах, где он был сбит машиной. Но у него не промелькнуло ни малейшей мысли, связанной с этими событиями. Опираясь на Персилию рядом со мной, он вошёл к себе, его встретил осторожный Морейра, который опередил нас. Он направился в комнату, которую когда-то занимал, заметив, что дети оставили всё, как есть, нетронутым. Он сел на кровать и задумался.

Будильник прозвенел шесть часов, когда Марина поднялась. Она на некоторое время уединилась в туалетной комнате, привела себя в порядок, и прежде, чем договориться с «донной» Хустой насчёт утреннего завтрака для мужа, вошла в комнату, где находились мы, и мысленно обратилась к Иисусу, прося благословить её развоплощённого отца там, где бы он сейчас ни находился. Очарованные, мы слушали её, слово за словом, в атмосфере гармоничных мыслей, куда мы вмешались, в то время, как молодая женщина взывала к защите Господа.

Встав, Клаудио подошёл к ней. Когда он, дрожа от ликования, коснулся её, то ощутил, что дочь носит в своём теле и в душе, в состоянии беременности, нежное присутствие Мариты… Он сделал шаг назад, показавшись нам робким. Он опасался запачкать великолепие возвышенной сцены, развернувшейся перед ним. Он думал о Марине, как о светлом растении, смоделированном во плоти, содержащем в себе цветок, готовый распуститься.

Мысль Клаудио блеснула в молитве. Он просил Бога не позволять ему ставить свои капризы превыше обязательств… Затем подошёл к ней, нежно обнял её и позвал:

— Дочь моя!… Дочь моя!… Что стало с Немезио? Давай разыщем его! Мне необходимо поддержать его!… Подержи и ты его!…

В ожидании молодая женщина не восприняла его замечания физически, но, не будучи в состоянии объяснить причину, она вдруг вспомнила об отцовской просьбе последнего часа..

Да, Немезио… мысленно заключила она. Они с мужем получали новости по телефону, приходящие в основном из Олимпии. Семейный врач виделся с Жильберто в банке. Информация была тревожной. Но всё же они колебались… Особенно она тревожилась при мысли о встрече. Но врач говорил, что её свёкор с тяжёлом состоянии… В своей памяти она произнесла просьбу Клаудио, когда он умирал, и мысленно решилась. Она забудет прошлое и поможет больному в меру своих возможностей. Она приведёт Жильберто к примирению. Они больше не будут откладывать свой визит.

Но домашние дела занимали её разум, и она отошла от этой мысли, сохраняя, однако, в форме прочного намерения, просьбу, внушённую ей Ногейрой.

Во время завтрака она предложила мужу меры, которые они предпримут в отношении Немезио. Клаудио, внимательно наблюдавший за ними, сразу принялся за работу. Он подпитал благоприятное расположение супружеской пары. Пусть они не отказываются. Они должны заняться этим. Немезио тоже ведь отец. Марина предлагала, Жильберто раздумывал. Наконец, муж согласился. Он позвонит в банк, чтобы проверить слова врача. Если болезнь и в самом деле серьёзна, они возьмут такси вечером, чтобы увидеться с ним, несмотря на положение его спутницы, которая находилась на последних днях беременности.

Предоставив Персилию, Клаудио и Морейру своей работе, я отправился в дом Торресов по дороге, которую больше не видел с того самого трагического момента, когда машина на большой скорости сбила Клаудио.

Я вошёл в дом.

Во всех основных комнатах царила тишина.

Удивлённый, я направился к просторной комнате, где в своё время познакомился с его больной супругой. Рядом с лежащим в своей постели, страдающим гемиплегией, потерявшим способность речи Немезио не было никого, кроме Амаро, его верного духовного друга, который в своё время ухаживал и за больной «донной» Беатрисой.

Я мобилизовал понимание и сопротивление, чтобы не давать себя касаться, тем самым нанося ущерб вместо оказания помощи.

В растерянности я выслушал из уст санитара краткое изложение трагедии, в которой принимал участие этот человек, ранее бывший таким льстецом и таким богачом.

Уступив страсти, которая завладела всеми его чувствами, и возбуждаемый одержателями, которые покинули его, как только увидели его изуродованное и бесполезное тело, Торрес-отец решился уничтожить Марину, а затем покончить с собой. Но совершая своё преступление, он понял, что задел Ногейру, а не его дочь, что привело его к отчаянию, и это отчаяние так выросло в его рассудке, что больное тело больше не сопротивлялось: открылось кровотечение. Он, Амаро, предупреждённый друзьями, обнаружил его наполовину парализованным и утратившим дар речи, в своём автомобиле, остановившимся недалеко от места совершения преступления. Он, казалось, был на пороге развоплощения, но неожиданно появился Феликс и попросил поддержки всех духовных организаций помощи, находившихся поблизости, собрав воедино все факторы вмешательства в его пользу. Он помолился, прося Божественные Силы не позволить его выхода из физического плана, не использовав во благо его увечье в изуродованном физическом теле, без возможности на восстановление. Директор «Душ-Сестёр» воззвал к преимуществам, которыми будет для него боль, преимуществам, которые он квалифицировал как святые, и процесс развоплощения был сразу же остановлен. Кто он, Амаро, такой, чтобы критиковать решения брата Феликса? — утверждал друг доверительным тоном. Тем не менее, он спрашивал себя, так ли уж необходимо, чтобы такой активный и разумный человек, как Немезии, был привязан к своему так изуродованному телу… С момента вмешательства Феликса старый Торрес был таким, каким он предстал моим глазам: жалкий опустившийся человек, покинутый всеми в своей постели. Кредиторы открыли дом для всех, и бесчестные служащие разбежались, прихватив с собой обильный плод ограбления. Посуда, серебро, хрустальные приборы, фарфор, одежда, картины, небольшие фамильные ценности семьи Невесов и Торресов, и даже пианино, а также драгоценности «донны» Беатрисы оказались утерянными в пучине. Оставалась лишь Олимпия, бывшая спутница, которая приходила сюда два раза в день, чтобы оказать калеке небольшую помощь, хоть этот калека прекрасно всё осознавал, но не мог произнести ни единого слова из-за изменений в нервных центрах. И всё это произошло не далее, чем за одну неделю, заключил разочарованный собеседник.