Секс и судьба - Хавьер Шико
При таком свидетельстве смирения мы с Морейрой, пристыжённые, молча склонили головы…
Кто здесь мог бы покаяться в своих дурных поступках, если не я? Что должна была вынести эта мужественная женщина, о родственной связи которой с Ногейрой я до сих пор ничего не знал, чтобы так выразиться? Какую муку она должна была испытать на Земле и после развоплощения, чтобы стать наставником за два года постоянной работы, неизменно желая понимать и служить, спокойствия, с которым она обвиняла себя, она, которую я научился чтить как собственную мать? Я не мог анализировать чувства Морейры, так захлестнули меня эмоции. Я лишь знаю, что он и я, в инстинктивном движении почтительной любви, одновременно склонили головы к материнской руке, гладившей раненого, благоговейно поцеловав эту руку…
Ещё несколько минут ожидания, и мы входили уже в здание, ставшее нам родным и близким.
Врач, который обычно отвечал за помощь Марте, был вызван к телефону по просьбе Ногейры. Он без промедления ответил.
Мы посылали сообщение брату Феликсу, но не успели ещё закончить эту передачу, как наставник, с естественным видом человека, который всё знает, появился рядом с нами.
Он сказал нам, что прибыл в Рио несколькими минутами раньше, но зная, что Немезио предаётся своему собственному горю, решил немедленно обследовать его, чтобы увидеть, какую помощь он в состоянии ему оказать.
Со своей стороны, я хотел бы спросить, не впал ли Торрес-отец в безумие. Но взгляд наставника в этот миг не ободрял никаких вопросов.
Он сказал, чтобы мы приняли на себя часть работы по помощи, в сотрудничестве с земной медициной. Несмотря на это, Феликс дал нам понять, что Ногейра находится на пороге отделения от тела. Никакая человеческая помощь не сможет остановить усиливавшееся внутреннее кровотечение. Предупредительный врач придумывал средства спасения, которые никогда не дают результатов.
Ногейра слабел. Он старался мысленно представить себе Мариту, узнавать места, но его разум не мог воспрянуть. Его внимание заострилось на восприятии расстройства и, как человек разумный, он прощупал нравственность врача, спросив, не пора ли позвать детей. Врач признал, что это было бы уместно, и по его глубокому взгляду, направленному на него, Клаудио понял, что конец физической жизни близок… Он вспомнил бессонные ночи, когда он находил приют в поддержке Агостиньо и Саломона. И коротко соотнёс себя со всем этим. Агостиньо ещё несколько недель назад отправился в духовный мир, но если возможно, ему было бы приятно сжать там в своих объятиях друга из Копакабаны…
Врач понял и связался с Жильберто и Саломоном по телефону; пусть они срочно прибудут сюда.
Растрогав нас, Клаудио в молитве просил придать ему сил. Он хотел обратиться к зятю и дочери и попросить их о благожелательности в отношении Мерсии и Немезио…
Феликс удвоил усилия, чтобы приостановить кровоточащий поток ещё на несколько минут, и, интенсивно сотрудничая с врачом, добился того, что ему было нужно.
В состоянии здоровья раненого произошло внезапное улучшение. Он уверенно рассуждал и уже мог контролировать своё тело.
Всё ясно осознающий, он увидел, как в смятении вошли Жильберто и Марина. А через несколько мгновений появился и Саломон. Клаудио заявил, что он живой и бодрый, говоря эти слова со всевозможным спокойствием. Ласковым взглядом он окинул свою встревоженную дочь и с вынужденной улыбкой сказал ей, что, возможно, ему придётся совершить долгое путешествие, чтобы получить более важное исцеление.
Марина поняла значение шутки и разрыдалась. Но отец мягко спросил её: куда ушла вера, которую они взращивали? Как можно не верить в Бога, который снова заставляет Солнце сиять каждое утро, чтобы жизнь оставалась победителем? Он имел намерение поговорить с ней на серьёзную тему…
Его глаза наполнились слезами, и умоляющим тоном он попросил всех быть добрыми и понимающими к Немезио и Марсии. Он не знал, где они находятся. И поэтому пусть дом во Фламенго будет наполнен нежностью для них, когда это станет возможным, как это было с ним, Клаудио, который воспользовался моментом, чтобы поблагодарить за их постоянное самоотречение… Он признался, что Марсия была прекрасной спутницей, и что только он виновен в том, что они расстались… Он настаивал, что не имеет никаких причин обижаться на Немезио, что считает его своим братом, членом семьи, и советовал стараться понять и уважать его во всех обстоятельствах…
Между тем, его дыхание становилось всё более затруднённым.
— Но, Клаудио, — пролепетал Жильберто, едва сдерживая слёзы, — неужели вы оставите нас?!…
Приложив кулак к груди, словно сдерживая себя, он добавил:
— А как же ваш внук?
У умирающего появилось на лице почти радостное выражение, и он сказал:
— Моя внучка…
И сдержанно добавил:
— Спирит не заключает пари… Но… если я прав… в своём упорстве… я попрошу вас об одной вещи. Я прошу вас, чтобы малышку… назвали Маритой… обещайте мне это…
Усталость и бледность усилились.
Наконец, воздействие концентрированных магнетических сил стало уменьшаться. Ногейра смог ещё попросить своего друга прочесть молитву и провести несколько пассов… Фармацевт помолился, весь дрожа, и провёл несколько пассов. Через несколько мгновений умирающий вспомнил о прощании Мариты и почувствовал, что кто-то касается его своими пальцами. Это Персилия по-матерински ласкала его. Он вытянул свою правую руку в направлении дочери, бросив на неё свой последний взор. Направляемая Феликсом, Марина протянула ему свою маленькую тонкую руку, которую Клаудио сильно сжал, пока напряжение не оставило его, и было видно, что он словно отдыхает…
Клаудио впал в кому, словно заснул, и в течение четырёх часов сильное сердце билось в его груди, несмотря на усердие, которое мы прилагали, чтобы освободить его.
В первые часы рассвета, с помощью своих детей и Саломона, который оставался с нами, Феликс возвысился в молитве, и при поддержке друзей из Высшей Сферы, к услугам которых мы прибегли, он окончательно отделил Клаудио от утомлённой плоти, положив его голову в объятия Персилии для того похода, который нам предстояло совершить…
Засияло Солнце, вставая над горизонтом, и, созерцая его лучи, освещавшие это утро, полное любви, в которой сын покоился на груди у матери, я подумал, что Бесконечно Благой Отец, видя их обновлёнными, посылал их на Землю, чтобы привести затем на Небеса в золотой машине.
13
Принятый в организацию помощи, связанную с нашими службами, а окрестностях Рио, восстанавливался развоплощённый Ногейра.
Феликс, который никогда не отдыхал, поскольку всегда был абсолютно уравновешен, предоставил его нашим заботам, не возвращаясь, чтобы увидеть его.
Уже пробуждённый, Клаудио воспринимал наши проявления дружбы и уважения, смущённый и стеснительный. Время от времени он извинялся за то, что слишком привязан к комплексам вины.
Мы прибегали ко всем средствам, чтобы разубедить его, извлекая пользу из ошибок и извлекая из них уроки, отмечая их в тетрадях прошлого, чтобы иметь возможность проконсультироваться в нужный момент. Деревья освобождаются от опадающих листьев, которые становятся перегноем для корней. Божественные Законы рекомендуют забвение зла, чтобы добро могло внедриться в нашу личность, порождая автоматизмы возвышения. Мы также прошли через подобные кризисы. Но мы, в конечном счёте, открыли лекарство от немощи чувств в труде. Мы все вынуждены ограждать себя, в вазе души, от постоянного волнения накипи пороков и преступлений прошлого, иначе у нас могут отнять возможности настоящего в улучшении будущего, хоть жизнь советует никогда не забывать нашу незначительность, имея в виду залезшие в долги сознания, которыми мы ещё долго будем оставаться. И где бы мы ни были, мы понесём в нашем разуме багаж старых несовершенств. Пусть Клаудио культивирует терпение, поскольку никто не может совершенствоваться без терпения, даже в отношении самого себя. С друзьями из «Душ-Сестёр» он считал, откуда он вышел к сражениям перевоплощения. У него была временная амнезия, под естественным воздействием опыта, которым он был обусловлен на физическом плане. Но он обретёт момент более широких потенциалов памяти, радуясь благословенных находкам. Мы обратились к брату Феликсу, который выказывал ему особую преданность, дано ли нам выявить специальные склонности этого Духа, открытого для всех призывов возвышенного братства.
