Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
– Теперь осталось дождаться, пока нас заметят, – сказал брат Пон. – Располагайся.
«А нас заметят?» – хотелось спросить мне, но возможности такой у меня не было – позавчерашняя вспышка словоблудия исчерпала мой лимит в пользовании языком не на один день.
По крайней мере, с тех пор я права голоса не получал.
Мы расположились в тенечке, и брат Пон принялся рассказывать, как возник мир: космические ветра, порожденные совокупной кармой существ предыдущего мирового периода, задули над бездной и сформировали огромный вихревой столб; космические дожди, проливаясь на него, создали нечто вроде цилиндра из воды, в котором произошло «закипание золота», тоже космическое.
Но тут из лесу вышел лохматый бородач, шагавший, подметая землю перед собой метелкой на длинной ручке.
– Это чтобы никого ненароком не задавить, – пояснил брат Пон. – Эй, Джава!
Услышав этот возглас, лохматый обернулся, и на изможденной физиономии его отразилась радость. Тонкие губы раздвинулись, и между ними обнаружились удивительно белые и ровные зубы.
Ловко орудуя этим «инструментом», голый Джава отправился к нам, и брат Пон встал ему навстречу. Я тоже поднялся, наблюдая, как они энергично хлопают друг друга по спине и обнимаются.
На меня хозяин метелки посмотрел с интересом, я же поклонился.
– Нас согласны принять в качестве гостей, – сказал монах после того, как они обменялись дюжиной фраз. – С едой у них небогато, но они готовы с нами поделиться. Ночлег же здесь не проблема, свободных пещер хватает. Так что можем располагаться…
Немногочисленные пожитки мы сложили в неглубокой, едва метра три выемке в скале – с ровным полом, с нависающим козырьком, что укроет от возможной непогоды. После ночевок в лесу на куче веток она показалась мне настоящим жилищем.
До вечера я без особого успеха занимался созерцанием воображаемого дерева, а когда начало темнеть, брат Пон сказал, что самое время навестить «общество» и познакомиться с остальными. На берегу речушки обнаружился разожженный костер и сидящие вокруг него аскеты, числом около дюжины.
Среди них были и Джава, и тот лохматый тип, что стоял на одной ноге, и медитировавший в пещере дядька с вырванными волосами, и другие, которых я до сих пор не видел. Жилистый обладатель громадного узла из волос на макушке, носивший на шее крохотный железный трезубец, седой смуглый карлик с приклеенной к губам безумной улыбкой, некто облаченный в оранжевую рясу буддийского монаха, но сидевший так, что лица его я видеть не мог.
Брата Пона встретили недружелюбным бормотанием и вялыми кивками, мне досталось несколько любопытных взглядов.
– Кого тут только нет, – шепнул мне наставник, пока мы усаживались. – Коллекция! Джава, например, считает себя последователем Махавиры, но при этом не уничтожает волосы на теле, и за это его ненавидит тот, что с выдранной шевелюрой… Преданные фанаты Вишну презирают шиваитов, но все вместе они считают еретиками тех, кто верует в Будду, Дхарму и сангху…
Некоторое время все сидели в молчании, слышно было лишь потрескивание пламени, шум водопада и негромкое позвякивание, производимое шевелившимся хозяином железных цепей. В полумраке они казались исполинскими змеями, обвившими худосочное тело аскета.
Потом заговорил Джава, и брат Пон начал переводить:
– Сбросим карму, как грязь, что прилипла к нашим стопам, и достигнем освобождения…
Он успел озвучить еще пару фраз, и тут в разговор вступил седой карлик, переставший улыбаться. Изо рта его полетели капли слюны и отдельные слова, неразборчивые, искаженные.
Тут же влез носитель узла на макушке, и трезубец на его шее гневно закачался.
Аскет, лишивший себя волос, просто-таки завопил, колотя себя кулаками в грудь, так что я даже вздрогнул.
– Вот видишь, – сказал брат Пон. – Наблюдай, смотри. Вот они, усмирители плоти. Терзают себя по-всякому, кто-то не спит, другой ест раз в неделю, третий сидит меж трех костров так, что умирает от жары… И что толку в подчинении изнуренной плоти, если они не могут контролировать сознание? Влечения и страсти не изжиты, и не важно, что они вовсе не такие, как у простых людей. Значит, есть и привязанности, и чувство приятного или неприятного, и соприкосновение…
Он вспомнил цепь взаимозависимого происхождения и прошел все ее звенья до старости и смерти.
– Самоограничение в чем-то ничуть не лучше, чем непомерное ублажение тела, – продолжил монах, в то время как аскеты продолжали орать друг на друга, будто торговки на рынке, и голоса их в лесной тишине звучали дико и зычно. – Предающийся ему уверен, что совершает нечто важное, и это наполняет его гордыней, а кроме того, он ослабляет и уродует телесную базу для действий и не может существовать в этом мире полноценно. Он думает о своем организме ничуть не меньше, чем помешанная на косметических процедурах женщина или гурман-фанатик…
Джава тем временем кое-как навел порядок и обратился к брату Пону.
Тот покачал головой и развел руками.
– Меня попросили поделиться мудростью, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Но лучше я буду проповедовать в борделе, чем здесь, среди людей, закосневших в праведном высокомерии.
Аскеты вновь принялись спорить, размахивая руками, и я понял, что не могу смотреть на них без отвращения: грязные, изнуренные тела, дикие взгляды, бешеные гримасы, дерганые жесты.
И ради этого уйти в отшельничество, жить в лесу?
Мы посидели в «обществе» еще минут десять, после чего распрощались и отправились к себе в пещеру. Я на ощупь отыскал свое место под стенкой и улегся, подложив под голову свернутую сумку.
В спину тут же впились какие-то бугры, нечто острое вонзилось в ягодицу.
Накатила волна раздражения – как тут вообще можно заснуть, на голых камнях?
– Сон – вещь нужная и неизбежная, – пришел из темноты мягкий голос брата Пона. – Только и его можно использовать с пользой, например, выполнять полное осознавание в сновидении.
«Каким образом?» – очень хотелось спросить мне, но я не мог, поэтому лишь перевернулся на другой бок.
– Начни с обычного смрити, – принялся инструктировать меня монах. – Все как всегда – положение тела, дыхание, мысли, эмоции… А потом усни. Если осознавание твое окажется достаточно глубоким, то оно перенесется и на ту сторону бодрствования.
Я немного поерзал, пытаясь найти более удобное положение, и взялся за дело.
Глухая тьма в пещере давила, снаружи доносились приглушенные голоса аскетов, пол пещеры, как казалось, отращивал все новые и новые выступы, чтобы проверить на прочность мое тело.
Я постоянно отвлекался, ворочался, чесался…
Открыв глаза, я понял, что ничего у меня не получилось, сны видел самые обычные и осознавал в них меньше, чем в сильном подпитии.
Тело болело так, словно меня излупили палками, и я удивился, не обнаружив на нем синяков. Руки и ноги не гнулись, а в голове стоял туман, через который с трудом протискивались отдельные мысли.
Лишь умывшись ледяной водой из речушки, я немного пришел в себя.
Нам выделили несколько горстей риса из общего котла, и я понял, что это вся еда на сегодняшний день. После трапезы брат Пон отправил меня мыть посуду, и едва я расположился на камушке у берега, как услышал доносящиеся из леса голоса, совсем не похожие на сварливое кряканье аскетов.
Из джунглей появился улыбающийся круглолицый юнец в бриджах и яркой майке, а за ним повалили – я не поверил своим глазам! – туристы то ли из Китая, то ли Японии с неизбежными фотоаппаратами, панамками, черными очками и надоедливым щебетом.
Это что, сюда водят экскурсии?
Пещеры с аскетами находятся куда ближе к цивилизации, чем я думал ранее?
Я испытал острый укол разочарования, а затем вспомнил нашествие туристов, которому подвергся ват Тхам Пу в последние недели моего там пребывания… Тогда мне понадобился не один день, прежде чем назойливые визитеры, оставляющие мусор и сующие всюду носы, стали мне безразличны.
Сейчас я справился намного быстрее, хотя не факт, что справился до конца, легкое раздражение осталось.
– Вот тебе подтверждение того, что местные жители вовсе не имеют мира в душе, – сказал брат Пон, когда я закончил с посудой и вернулся к «нашей» пещере. – Жалко. Совершать «духовные подвиги» для того, чтобы стать диковиной, на которую пялятся зеваки?
В этот момент двое туристов оказались возле нашей пещеры и защелкали камерами.
– Пойдем, – монах встал.
Мы удалились в лес и нашли место, где три плоских камня лежали, тесно прижавшись боками, так что получалось нечто вроде окруженной густыми зарослями ровной площадки. Правда, на одном из валунов обнаружилась греющаяся на солнышке кобра метра в полтора длиной, но брат Пон поклонился ей, после чего змея, к моему удивлению, безропотно уползла.
– Вот так куда лучше, – сказал он, усаживаясь. – Продолжим наши упражнения. «Установление в памяти» ты выполняешь достаточно хорошо, и пора переходить к следующему этапу. На этот раз ты будешь сосредотачиваться на собственном уме, позволяя ему при этом бродить по объектам внешнего мира… эти камни, растения, птицы, насекомые, небо, облака, мое одеяние, все, что угодно… представляй без насилия, пусть это будет потоком образов, что течет естественным способом куда ему заблагорассудится.
